Сибирский папа

Я слушала, как индианки говорят о своей жизни, о том, как сложно у них получить высшее образование, Байхэ в ответ рассказывала о жизни в их провинции, а я думала, как же по-разному живут мои сверстники на планете. У нас вот высшее образование гроша ломаного не стоит теперь. Плати деньги, скребись кое-как – и ты имеешь шанс получить даже красный диплом, который тоже ничего не стоит, потому что его получает треть студентов. Где вкралась ошибка? В какую часть системы, затормозившей или уже давно сломавшейся и буксующей на месте?

Нет, конечно, на некоторых факультетах, особенно на естественнонаучных и на математических, наука еще осталась, и образование какое-то дается. У нас, например, есть профессор Папанин, преподающий социально-экономическую географию, не родственник ни первого, ни второго именитого соотечественника, но не менее знаменитый в университетских кругах. К нему невозможно подкатить, подвалить, подъехать. Ему невозможно сдать, не зная. Спишешь – всё равно проколешься на дополнительном вопросе, отправишься на пересдачу. Он заставляет учить свой предмет. Те, кто пробовал предложить ему денег, уже не учатся на нашем факультете. И, конечно, он такой не один.

Но я понимаю, как трудно педагогам, которые получают за свой труд в месяц столько, сколько некоторые студенты тратят за раз – ни на что, просто на новую шмотку или на бурный вечер в кальянной, как трудно им продолжать уважать нас, себя, преподающих нам, страну, в которой они родились и выбрали свой путь, и не ушли с него. А мой отец, например, ушел. И в чем-то выиграл.

– Маша, – обратилась ко мне Байхэ, – ты ведь будешь дальше принимать участие в образовании мирового молодежного правительства?

– Ну да, – кивнула я.

Я не стала говорить, что мне эта идея безумно нравится, но кажется идеалистичной до крайности, невозможной, нереальной. Но нравится же… И девушки нравятся, их смелость, то, как и о чем они говорят, проблемы, которые обсуждают. Где только юноши, ведь не одни девушки приехали, хотя нас здесь гораздо больше, чем парней. Среди экологов вообще подавляющее большинство – девушки. Работают девушки, а руководят мужчины. Наверное, это нормально. Или нет, мы просто привыкли считать это нормальным. И именно поэтому многие здоровые начинания и буксуют, что мужчины договариваются между собой на каком-то этапе, там, где ни на мировую, ни даже на разумный компромисс идти не стоит. Вот как с пластиком – запретить в одночасье и всё. Я так и сказала на конференции. Полетят чьи-то фирмы и бизнес? А если все мы, наша природа, наша жизнь полетят в тартарары – это лучше?

Я обернулась, чтобы посмотреть, как там мои поклонники. Они шли сзади, по-прежнему вполне мирно беседуя. Кащей что-то объяснял Гене, тот внимательно слушал и кивал. Смешно. Я помахала им рукой. Кащей мне махнул довольно небрежно, мол, иди-иди, у нас тут свои разговоры. А Гена и махать не стал. Вздернул голову, посмотрел да и отвернулся. Интересно, что там Кащей ему рассказывает? Может быть, делился рецептом продвижения по карьерной лестнице?

То, что он сказал про предложение – это серьезно? А какой будет наша свадьба? Или я даже зря об этом думаю, ведь я еще ничего не решила… Да, чудеса. Всё, как во сне.

Я достала телефон, чтобы позвонить родителям, потому что меня не оставляло ощущение, что я плохо поговорила с папой в последний раз, а они вовсе не заслуживают такого свинского к себе отношения. Но тут же на мониторе появилось одно слово, новое и четкое – «отец». Да, у меня теперь есть отец. Это что-то совсем другое. Я очень люблю Вадюшу. Нет, не так. Я очень люблю Валюшу и Вадюшу, этот симбиоз прекрасных людей, моих родителей, уважаю их, горжусь ими, слушаюсь, хотя мне завтра будет двадцать лет. Ну и что. Я чувствую себя взрослой и одновременно чувствую себя зависимой от них – не только материально. Я завишу от их оценок. Я не могу сделать что-то, о чем они хором скажут «плохо».

– Машенька!.. – Мне показалось, что отец улыбается в трубку.

– Привет!

– Всё хорошо?

– Да!

– Звоню просто так. Безо всякой цели.

– Понятно.

Я не знала, как реагировать, поэтому отвечала односложно. И поздоровалась, хотя мы расстались совсем недавно.

– Чем занимаешься?

– Идем обсуждать наши идеи.

– Мировое правительство? – усмехнулся отец.

– Ну да…

– Несерьезно это и опасно. Зачем тебе всё это?

Я промолчала, не зная, как объяснить. Я сама толком не знаю – зачем.

– Ладно, дело твое. Ну что, завтра будем праздновать твой день рождения! Ты же остаешься?

Я секунду поколебалась. Меня ждут родители. И… и еще есть Кащей. Теперь есть в моей жизни.

– Ты остаешься? – повторил тот, на кого я, оказывается, так похожа.

– Да.

Родители ведь не собирались устраивать никакого большого праздника? Они никогда не забывают про мой день рожденья, но мы не празднуем наши дни рождения бурно. Обычно наоборот, мы отправляемся куда-нибудь вместе. Мамино сорокалетие мы провели в планетарии, где с папой дарили маме звезды. Мамин день рождения в ноябре, поэтому это было самое романтичное место в Москве на тот момент. Вечером мы пошли в консерваторию, потом дома пили чай с пирогом, которые испекла я по рецепту бабушки, я нашла его в ее старой тетрадке. Там были стихи, переписанные от руки, открытки и рецепты – другая жизнь. Пирог получился пышным и сладким, мы съели по огромному куску, родители смеялись – не пойти ли мне на повара. Потом мама вспомнила, что сорокалетие никто не празднует. Мы еще смеялись и решали, как праздновать сорокалетие папы, которое тоже не за горами – в январе.

Мама – Скорпион, папа – Козерог, и они великолепно уживаются, поскольку не верят ни в какие гороскопы и не чувствуют в себе ни насекомого, непрестанно кусающего себя за хвост, ни рогатого животного, которое хочет все время с кем-то бодаться, доказывая свою самость.

Следующие дни рождения – сорок один, сорок два – мама вообще отказывалась праздновать, потому что у нее было много дел. Про сорок три забыл даже Вадюша, потому что дописывал монографию и спешил, ее надо было срочно отдать рецензенту. Он всё равно не успел, я про мамин день рождения помнила, но всё было скомкано. Его собственный день рождения первого января пропадает просто по определению, хотя мы с мамой и стараемся разделять Новый год и папин день рождения. В прошлом году мы на один день сняли светящуюся гирлянду с окна и перенесли елку из гостиной ко мне в комнату. Вот так приблизительно мы празднуем дома.

Всё это мгновенно пронеслось в моей голове и я, почему-то ощущая себя не очень комфортно, повторила:

– Да. Остаюсь.

– Ну, вот и хорошо. Отпразднуем так, чтобы все запомнили.

Я не стала спрашивать, кто «все», подумала, что отец имеет в виду себя, Йорика, меня…

– Машенька, давай так. Ты подумай, какой ты хочешь подарок.

– Ты издеваешься? Ты подарил мне машину.

– Прекрати! Машину я тебе подарил на восемнадцать лет. Я ведь тебе тогда ничего не дарил. А на двадцать… Да, я, пожалуй, знаю, что подарить. Хм… Сказать?

– Нет, лучше завтра.

– Хорошо. Ну, держись. Это будет подарок так подарок, имей в виду.

– Ты мне подаришь коня?

– Коня? – Отец засмеялся. – Почему коня? Тебе нужен конь?

– Нет. – Я смутилась. Говорю какую-то ересь. Перегрелась.

– Ладно, я услышал. Всё, целую тебя, моя дочь. Машенька!.. – Отец отключился.

Я некоторое время шла, не догоняя девушек, они уже дошли до кафе и стали усаживаться на открытой веранде. Ранний вечер был неожиданно теплый, сегодня сильно потеплело. Сзади кто-то подошел и обнял меня. Я обернулась. Лицо Кащея было близко-близко. Я видела первые морщинки около глаз, заметила небольшой шрам у правой брови, чуть рассекающий ее. Вблизи его очень тонкие губы казались вполне нормальными. И красивыми. Он внимательно смотрел на меня. А я – на Гену, который отстал ото всех и стоял, руки по швам, как будто ему сказали «замри!», и смотрел на меня издалека. Гена видит неважно, так же как Кащей, как и большинство моих сверстников. Кащей иногда носит очки, Гена – нет. Но я была уверена, что он сейчас видит все. И слышит. На улице было мало народу, машин почти не было. Но Гена услышал бы и в шуме, потому что слышит не ушами, а своим любящим сердцем. Конечно, больше всех на свете он любит самого себя. Но следующей в числе его сердечных привязанностей скорей всего иду я.