Сила инстинкта. Часть 1

Вот распахнулись огромные двустворчатые двери, легонько скрипнули тяжелые петли, и они оказались в шикарной гостиной, каких студенту третьего курса Государственного Юридического Университета видеть еще не приходилось. Даже у генерала Вострикова, который недавно вернулся из Индии и привез оттуда украшений для своего дома рублей, наверное, на тысячу, и к которому они с матерью были приглашены прошлым летом, было не так изысканно и богато, как здесь. Это даже несмотря на то, что в своем кругу генерал слыл человеком неповторимого и изящного вкуса, умудрявшегося совмещать западную сдержанность с восточным шиком.

В доме Островских, правда, востоком и не пахло, но вот шик чувствовался во всем. Картины, висевшие на стенах, изображали каких-то герцогов и герцогинь в пестрых одеяниях, а статуи возле широкой лестницы, ведущей на второй этаж, были похожи на мифических птиц-грифонов с мечами наперевес. Они, словно два стражника, охраняли ее от посторонних. Действительно, довольно оригинально, в стиле старинных замков времен Вальтера Скотта.

Очень понравилась Антону и меблировка. Кресла и стулья с изогнутыми ножками, полированные столы: один большой, посреди гостиной, а другой, его меньший брат-близнец, в углу комнаты, возле фортепьяно. Приглушенное освещение создавало атмосферу таинственности и способствовало концентрации мыслительных процессов. Последнее, пожалуй, занимало важное место в жизни Петра Петровича, ибо занимаемая им должность не прощала даже самой малой оплошности и требовала постоянной работы ума. А зазеваешься, упустишь что-то из виду, так поминай как звали – конкуренты только того и ждут. Воспользуются образовавшейся брешью, да и скинут туда же. Здесь, что и говорить, нужно быть всегда начеку.

Островский оставил своих гостей и лакея в гостиной, а сам отправился в кабинет, который располагался по соседству, чуть дальше по коридору. Престарелый слуга усадил Антона в кресло и помог снять пальто. Когда с верхней одеждой был покончено, принялся за рубашку.

– Ой, батюшки-батюшки, – запричитал старик, осматривая рану Антона. – Дай-ка я за йодом сбегаю, промокну разок. А то туда, небось, микробов-то этих, аспидов ядовитых, заползло немеряно. Сейчас, батюшка, сейчас.

И стремглав побежал куда-то наверх, видно, за йодом. Антон и Марго остались в гостиной одни. Граф не в счет, потому что отправился во двор на плохо слушающихся ногах давать какие-то распоряжения насчет своего экипажа.

– Скажите, вам больно? – Спросила Островская, присев на колени перед раненым и едва прикасаясь тоненькими пальчиками к больному месту.

Нет, Коврову совсем не было больно, как это ни странно. Наоборот, он ощутил приятную, сладостную дрожь. Но не в боку, а в животе. Она поднималась все выше и подкатила к самому горлу. Это было похоже на электрический разряд, будто вместо пальцев у девушки были высоковольтные провода. От этого прикосновения Антон даже подпрыгнул на месте.

– Ой, вам нехорошо, да? Неужели так больно?

Он хотел сказать, что все бы отдал за еще одно такое прикосновение и за те непередаваемые ощущения, которые за этим последовали, но тут из коридора послышались мужские голоса. Кто-то шел сюда в гостиную и разговаривал по дороге.

– Значит завтра, говоришь, будет? – Раздался баритон Петра Петровича. – Ну что же, это хорошо, хорошо.

– К обеду обещали быть непременно, – сказал кто-то другой. – И еще просили передать, чтобы ваша дочь никуда не уходила.

– Ну, об этом я позабочусь.

Когда они вошли в гостиную, Антон увидел, что хозяин дома разговаривал с высоким мужчиной в безупречном по своей чистоте и свежести смокинге. Держался тот строго, чуть приподняв голову и сложив руки за спиной. Увидев, что этот господин был в белых перчатках, понял – дворецкий.

– Хорошо, Уильям, я вас больше не задерживаю, можете быть свободны.

Дворецкий, которого Островский назвал Уильямом, коротко кивнул, потом, бросив мимолетный взгляд на Марго и Антона, галантно поклонился. Через несколько секунд в комнате его уже не было.

– Ты слышала, дорогая, завтра к нам на обед пожалует сам Илья Ильич. Очень тебя прошу, прими его как полагается и будь с ним повежливее.

Марго опустила глаза и еле слышно прошептала:

–Хорошо, папа.

– Вот и умница. Поверь, он не такой плохой, как тебе кажется. Стоит тебе узнать его получше, и могу тебя заверить, твое мнение о нем непременно поменяется. Он даже прислал нам записку. Вот, возьми.

И Петр Петрович протянул ей белый конверт, одна сторона которого была надорвана.

В конверте оказалась визитная карточка и коротенькая записочка в несколько строк. Писалось там следующее: «Уважаемый Петр Петрович! Не смею обременять Вас своими частыми визитами, а уж тем более Вашу единственную дочь, красота которой может сравниться разве что с первой весенней розой. Тем не менее, я имею непреодолимое желание завтра, после десяти часов утра, удостоить Вас присутствием моей скромной персоны. Также помимо моего желания, которое я бы ни в коем случае не поставил на первое место, ибо глубоко чту и уважаю Вас как человека редкой сердечной доброты и глубоких познаний в различных областях, в том числе тех, которые интересуют нас обоих, имеется еще и одно дело, которое я бы хотел с Вами обговорить при завтрашней встрече. Если Вы не возражаете насчет моей компании, буду весьма и весьма признателен. Искренне Ваш, Илья Ильич Ремизов.»

Что это было за срочное дело, можно было только догадываться. Но то, что оно было каким-то образом связано с дочерью известного магната, сомневаться не приходилось.

Магнат этот, обеспокоенный раной Антона, предложил ему остаться у них ночевать, пообещав выделить лучшую комнату для гостей. Молодому студенту эта идея понравилась, но оставаться в доме у незнакомых людей было для него совсем непривычно. Но после короткого разговора он все же согласился. Во-первых, время было уже позднее, и добираться до дому пешком не хотелось. Ну, а во-вторых, какая-от непреодолимая сила тянула его к Марго, хотелось видеть ее снова и снова. От одного только взгляда на нее на сердце становилось тепло.

Чопорный Уильям проводил его в комнату, предназначенную, как сказал Петр Петрович, «для самых почтенных гостей».

Действительно, даже самым почтенным из них не стыдно было остановиться в таких покоях: небольших, но обставленных с изяществом и вкусом. Старинного вида шифоньер занимал примерно четверть комнаты, украшенный какими-то загадочными гравюрами и драпировками. В стороне, чуть правее двустворчатого окна, стояла застеленная белоснежным постельным бельем двуспальная кровать. А на полу, выполняя функцию ковра, раскинулась шкура белого медведя. Хоть Антон и был ярым противником охоты, но по достоинству оценил это украшение. У себя дома, конечно же, позволить себе такую роскошь он не мог.

Но больше всего поразила книжная полка, сплошь уставленная книгами, разными по размеру и содержанию. Заинтересовавшись, что же все-таки читают такие люди как Петр Петрович Островский, он принялся их изучать. Сначала брал одну книгу, смотрел заглавие, листал, потом клал на место и брал новую.

Действительно, интересно. Рядом с сочинениями Диккенса, Майн Рида, Купера и Стендаля уживались философские труды таких выдающихся людей как Сократ с его «Этикой», «Республика» Платона, Кант, Фейербах. Некоторые книги были новые, изданные несколько лет назад, но многие могли похвастаться своим возрастом, если судить по обтрепанным обложкам и пожелтевшим страницам. Но даже самая ветхая из них была в превосходном состоянии. Ни тебе пыли, ни тебе чернильных рисунков на полях. Сразу видно, хозяин относился к книгам очень бережно. Ради этих целей он и застеклил полку, дабы уберечь богатство знаний, накопленного за столетия, от разрушительного влияния времени.