Сила притяжения
Шрифт:
— Нет, спасибо. Моя жизнь итак хороша, и без нарушения правил университета.
— Сказала девушка, которую чуть не арестовали за то, что она звонила в двери мирных жителей.
На это Данчук только отмахнулась:
— Нас бы не арестовали. Так, пожурили бы немного и отпустили. Мы бы выехали на твоём обаянии. Как и всегда.
Юлиан самодовольно улыбнулся:
— Да, потому что я — красавчик!
Подруга шутливо пихнула его в бок, парень не остался в долгу и начал её щекотать. Звонкий девичий смех разлетался по огромному залу, разбиваясь о стены и достигая балконов. На одном из которых стоял свидетель дружеской (или не очень) потасовки.
Давид надавил зубами на губу, ощущая,
Сигаретный дым сполз с языка, смешался с красными пятнами и, наконец, стёк вниз по подбородку. Картинка смазалась, плавая в серых клубах, и на секунду он увидел внизу только Аню. Её тонкую фигуру, пышные, золотого цвета волосы, тонкие руки. Там только Данчук. На несколько лживых, долгих и таких желанных секунд, внизу, на сцене, только она одна.
Дым почти рассеялся, и воздух снова омерзительно чист, почти кристален, прозрачен. Такой, что Давид снова увидел Юлиана.
Не годится. Кузнецов снова затянулся и резко выдохнул плотное серое облако. Он не боялся, что его заметят — друзья были слишком заняты друг другом, чтобы заметить хоть кого-то. Что кто-то учует дым, парня тоже заботило мало — для такого огромного зала нужно было что-то помощнее одинокой сигареты. А для обычного студента — самое то.
Давид потушил бычок, небрежно кинув его под ноги. Уборщик разберётся — ему за это, в конце концов, платили. А понять, кто из студентов это сделал, всё равно бы не вышло — слишком много их училось. А парень, к тому же, для всего остального мира слыл некурящим. Так оно, по сути и было — к сигаретам Давид прибегал только когда нужно было угомонить пошатывающиеся нервы. И в последнее время поводы у Кузнецова появлялись чуть ли не ежедневно.
Достав ещё одну из пачки, парень прикуривает и затягивается. Его глаза неотрывно следили за Аней. Кто-то мог бы сказать — с ревностью. Может, так оно и было. Больная, извращённая ревность. В конце концов, без конца делать вид, что всё хорошо, невозможно, даже если ты — прекрасный актёр.
Голова парня гадко кружилась, а рот онемел от боли или избытка никотина. Давид запрокинул подбородок и зажмурился, выталкивая воздух из горла. Тяжелый, колючий, серый, живой. Который клубился и двигался, рос вокруг его головы и туманил, так спасительно, мягко и ласково.
Устал. Он так устал. Молчать. Притворяться. Делать вид, что всё замечательно. Но пока иного пути не было. Потушив очередную сигарету, Давид отступил глубже во мрак балкона, чтобы потом уйти также незаметно, как и пришёл.
Глава семнадцатая
Глава семнадцатая
Юлиан
В бесконечной череде учёбы, работы и музыки важно одно — не потерять себя. Эту простую истину когда-то давно с самым серьёзным видом поведал мне отец. И я это запомнил. Я вообще старался прислушиваться к тому, что говорили мне родители. Полезный навык, знаете ли, особенно, когда предки начинали что-то предъявлять. Они наехали — а ты им раз, и ответочку, из их же утверждений. От мамы, правда, в минуты праведного гнева, вместо аргумента, мог прилететь подзатыльник, но клянусь, её лицо в эти моменты стоило всего. И даже испорченной причёски.
В общем, в какой-то момент и мы решили сделать перерыв и отдохнуть от бесконечных репетиций, составлений сценариев и написания музыки. Аня, конечно, сопротивлялась, но слабо и, в конце концов, я убедил её немного перевести дыхание и размять мозги.
Так что в один из вечеров мы расположились в её гостиной и решили сделать что? Правильно — сыграть в очередную настольную игру. Благо этого добра в доме Данчуков было хоть отбавляй.
И вот я сидел на полу перед низким журнальным столиком, и наблюдал
за выражением полной сосредоточенности на лице Ани. Еще я отчаянно пытался сдержать самодовольную усмешку, которая так и норовила забраться на моё лицо. Мы играли где-то десять минут, и я уже уделал свою лучшую подругу. Я помнил первый раз, когда мы играли в «четыре в ряд» и Данчук обыграла меня в считанные минуты. С тех пор я решительно настроился каждый раз побеждать девушку.Аня задумалась, держа фишку над пластмассовой решёткой, готовая уже опустить ее в слот, когда она, наконец, поняла. Её рот приоткрылся, когда она взглядом обвела доску и увидела мою категорическую победу. Тут я уже не выдержал и рассмеялся.
— Ты жулик!
С этими словами Аня кинула в меня фишку, которая отлетела от моего лба и упала куда-то на пол. Но от этого я лишь сильнее рассмеялся, держась одной рукой за живот, а другой — за журнальный столик, чтобы не сползти на пол. Аня же, наоборот, толкнула меня, и мы оба полетели на пол. Благо, падать было недалеко.
Мы приземлились в виде спутанного, истерично смеющегося клубка, наши плечи содрогались от смеха, и я почти не замечал веса своей подруги, которая оседлала мою талию.
Почти.
В последнее время между нами возникало странное напряжение, некая тяжесть в воздухе, которая продлевала молчание. Взгляды и прикосновения — такого рода моменты, из-за которых мое сердце почему-то начинало биться так, словно норовило вот-вот выпрыгнуть из груди.
Я не был уверен, происходило это только в моей голове, или Аня это тоже чувствовала. Но мне в любом случае нравилось напряжение и адреналин, бегущие по моим венам, когда мы находились рядом друг с другом. Мне нравилось быть с Данчук ещё с тех пор, как были детьми, но это… это было другое…
Это было лучше.
— Ты такая задница, — возмущалась между тем Аня, легонько ударяя меня по груди, — Я должна была выиграть в этот раз!
На это я лишь вопросительно выгнул бровь:
— Ты хочешь, чтобы я позволил тебе победить?
Аня прищурилась, и прежде чем я успел её остановить, девушка защекотала мой бок. Я громко и несдержанно засмеялся, пытаясь вырваться из её хватки, но подруга продемонстрировала неожиданную силу, прижимая меня к полу. И я действительно не мог дышать.
Наши тела соприкасались, а лица были всего в нескольких сантиметрах друг от друга. И все веселье, казалось, исчезло в каком-то невидимом вакууме, когда наши взгляды встретились. Я смотрел в её голубые глаза с зелёными вкраплениями, которые я знал так хорошо, что мог ориентироваться в этих омутах, как звёздочет — в небе. И мою грудную клетку наполняло какое-то отчаяние, и нечто, похожее на желание.
«Ты залип», — шепнул мне внутренний голос, вынуждая отстраниться. Я послушался его, потому что краем воспалённого мозга понимал, что момент, кажется, несколько утратил свою невинность. Всё же одно я не мог отрицать — чем старше мы становились, тем более странными казались наши игры. Это не я додумался, это мне Колян сообщил. Добавив, что мы с Данчук в такие моменты кажемся максимально странными. Разнополые друзья, которые чуть ли не спят в одной постели. Хотя, почему чуть? Так ведь и было. И нам это нравилось.
Вот только…
— Что случилось?
Заметив, как я застыл, что со мной нередко случалось в минуты задумчивости, Аня чуть отстранилась, глядя на меня с вежливым любопытством, на дне которого плескалось опасение. Она волновалась? Из-за чего?
И вот оно. Снова. Навязчивая мысль. У кого-нибудь ещё в мире были такие волшебные завораживающие глаза? «Ты снова залип» — опять пробубнил мой внутренний голос. Но они сейчас почти зелёные! «Протест принимается», — кажется, моё подсознание смирилось с поражением.