Сила притяжения

— Нет, спасибо. Моя жизнь итак хороша, и без нарушения правил университета.

— Сказала девушка, которую чуть не арестовали за то, что она звонила в двери мирных жителей.

На это Данчук только отмахнулась:

— Нас бы не арестовали. Так, пожурили бы немного и отпустили. Мы бы выехали на твоём обаянии. Как и всегда.

Юлиан самодовольно улыбнулся:

— Да, потому что я — красавчик!

Подруга шутливо пихнула его в бок, парень не остался в долгу и начал её щекотать. Звонкий девичий смех разлетался по огромному залу, разбиваясь о стены и достигая балконов. На одном из которых стоял свидетель дружеской (или не очень) потасовки.

Давид надавил зубами на губу, ощущая, как заныла кожа, опухла от крови и, наконец, покрылась тонкими трещинами.

Сигаретный дым сполз с языка, смешался с красными пятнами и, наконец, стёк вниз по подбородку. Картинка смазалась, плавая в серых клубах, и на секунду он увидел внизу только Аню. Её тонкую фигуру, пышные, золотого цвета волосы, тонкие руки. Там только Данчук. На несколько лживых, долгих и таких желанных секунд, внизу, на сцене, только она одна.

Дым почти рассеялся, и воздух снова омерзительно чист, почти кристален, прозрачен. Такой, что Давид снова увидел Юлиана.

Не годится. Кузнецов снова затянулся и резко выдохнул плотное серое облако. Он не боялся, что его заметят — друзья были слишком заняты друг другом, чтобы заметить хоть кого-то. Что кто-то учует дым, парня тоже заботило мало — для такого огромного зала нужно было что-то помощнее одинокой сигареты. А для обычного студента — самое то.

Давид потушил бычок, небрежно кинув его под ноги. Уборщик разберётся — ему за это, в конце концов, платили. А понять, кто из студентов это сделал, всё равно бы не вышло — слишком много их училось. А парень, к тому же, для всего остального мира слыл некурящим. Так оно, по сути и было — к сигаретам Давид прибегал только когда нужно было угомонить пошатывающиеся нервы. И в последнее время поводы у Кузнецова появлялись чуть ли не ежедневно.

Достав ещё одну из пачки, парень прикуривает и затягивается. Его глаза неотрывно следили за Аней. Кто-то мог бы сказать — с ревностью. Может, так оно и было. Больная, извращённая ревность. В конце концов, без конца делать вид, что всё хорошо, невозможно, даже если ты — прекрасный актёр.

Голова парня гадко кружилась, а рот онемел от боли или избытка никотина. Давид запрокинул подбородок и зажмурился, выталкивая воздух из горла. Тяжелый, колючий, серый, живой. Который клубился и двигался, рос вокруг его головы и туманил, так спасительно, мягко и ласково.

Устал. Он так устал. Молчать. Притворяться. Делать вид, что всё замечательно. Но пока иного пути не было. Потушив очередную сигарету, Давид отступил глубже во мрак балкона, чтобы потом уйти также незаметно, как и пришёл.

Глава семнадцатая

Глава семнадцатая

Юлиан

В бесконечной череде учёбы, работы и музыки важно одно — не потерять себя. Эту простую истину когда-то давно с самым серьёзным видом поведал мне отец. И я это запомнил. Я вообще старался прислушиваться к тому, что говорили мне родители. Полезный навык, знаете ли, особенно, когда предки начинали что-то предъявлять. Они наехали — а ты им раз, и ответочку, из их же утверждений. От мамы, правда, в минуты праведного гнева, вместо аргумента, мог прилететь подзатыльник, но клянусь, её лицо в эти моменты стоило всего. И даже испорченной причёски.

В общем, в какой-то момент и мы решили сделать перерыв и отдохнуть от бесконечных репетиций, составлений сценариев и написания музыки. Аня, конечно, сопротивлялась, но слабо и, в конце концов, я убедил её немного перевести дыхание и размять мозги.

Так что в один из вечеров мы расположились в её гостиной и решили сделать что? Правильно — сыграть в очередную настольную игру. Благо этого добра в доме Данчуков было хоть отбавляй.

И вот я сидел на полу перед низким журнальным столиком, и наблюдал за выражением полной сосредоточенности на лице Ани. Еще я отчаянно пытался сдержать самодовольную усмешку, которая так и норовила забраться на моё лицо. Мы играли где-то десять минут, и я уже уделал свою лучшую подругу. Я помнил первый раз, когда мы играли в «четыре в ряд» и Данчук обыграла меня в считанные минуты. С тех пор я решительно настроился каждый раз побеждать девушку.

Аня задумалась, держа фишку над пластмассовой решёткой, готовая уже опустить ее в слот, когда она, наконец, поняла. Её рот приоткрылся, когда она взглядом обвела доску и увидела мою категорическую победу. Тут я уже не выдержал и рассмеялся.

— Ты жулик!

С этими словами Аня кинула в меня фишку, которая отлетела от моего лба и упала куда-то на пол. Но от этого я лишь сильнее рассмеялся, держась одной рукой за живот, а другой — за журнальный столик, чтобы не сползти на пол. Аня же, наоборот, толкнула меня, и мы оба полетели на пол. Благо, падать было недалеко.

Мы приземлились в виде спутанного, истерично смеющегося клубка, наши плечи содрогались от смеха, и я почти не замечал веса своей подруги, которая оседлала мою талию.

Почти.

В последнее время между нами возникало странное напряжение, некая тяжесть в воздухе, которая продлевала молчание. Взгляды и прикосновения — такого рода моменты, из-за которых мое сердце почему-то начинало биться так, словно норовило вот-вот выпрыгнуть из груди.

Я не был уверен, происходило это только в моей голове, или Аня это тоже чувствовала. Но мне в любом случае нравилось напряжение и адреналин, бегущие по моим венам, когда мы находились рядом друг с другом. Мне нравилось быть с Данчук ещё с тех пор, как были детьми, но это… это было другое…

Это было лучше.

— Ты такая задница, — возмущалась между тем Аня, легонько ударяя меня по груди, — Я должна была выиграть в этот раз!

На это я лишь вопросительно выгнул бровь:

— Ты хочешь, чтобы я позволил тебе победить?

Аня прищурилась, и прежде чем я успел её остановить, девушка защекотала мой бок. Я громко и несдержанно засмеялся, пытаясь вырваться из её хватки, но подруга продемонстрировала неожиданную силу, прижимая меня к полу. И я действительно не мог дышать.

Наши тела соприкасались, а лица были всего в нескольких сантиметрах друг от друга. И все веселье, казалось, исчезло в каком-то невидимом вакууме, когда наши взгляды встретились. Я смотрел в её голубые глаза с зелёными вкраплениями, которые я знал так хорошо, что мог ориентироваться в этих омутах, как звёздочет — в небе. И мою грудную клетку наполняло какое-то отчаяние, и нечто, похожее на желание.

«Ты залип», — шепнул мне внутренний голос, вынуждая отстраниться. Я послушался его, потому что краем воспалённого мозга понимал, что момент, кажется, несколько утратил свою невинность. Всё же одно я не мог отрицать — чем старше мы становились, тем более странными казались наши игры. Это не я додумался, это мне Колян сообщил. Добавив, что мы с Данчук в такие моменты кажемся максимально странными. Разнополые друзья, которые чуть ли не спят в одной постели. Хотя, почему чуть? Так ведь и было. И нам это нравилось.

Вот только…

— Что случилось?

Заметив, как я застыл, что со мной нередко случалось в минуты задумчивости, Аня чуть отстранилась, глядя на меня с вежливым любопытством, на дне которого плескалось опасение. Она волновалась? Из-за чего?

И вот оно. Снова. Навязчивая мысль. У кого-нибудь ещё в мире были такие волшебные завораживающие глаза? «Ты снова залип» — опять пробубнил мой внутренний голос. Но они сейчас почти зелёные! «Протест принимается», — кажется, моё подсознание смирилось с поражением.