Сильнодействующее средство

А поскольку по должности от Адама требовалось лишь быть в досягаемости, то он имел возможность больше времени проводить в лаборатории, откуда до любой палаты было рукой подать. И всякий раз, как научные изыскания начинали казаться ему бесплодными и вгоняли в уныние, он находил утешение во врачебной работе.

Адама всегда приводило в восторг появление на свет хнычущих, раскрасневшихся младенцев — ведь этим крохам предстояло навсегда изменить жизнь своих родителей.

А может быть, изменить мир.

Однако этот аспект своей работы он едва ли мог обсуждать с Лиз. Его не покидало чувство, что смерть Макса лишь усугубила горечь в душе Лиз, вызванную бездетностью. Но с течением времени вдова стала понемногу свыкаться с утратой. И тем отчетливее видела, что Адам со своей потерей еще не смирился.

— Адам, поверь мне. Макс бы не обрадовался, если бы увидел, как ты превращаешься в отшельника. Ты еще совсем молодой. Тебе надо думать о своих детях, а не только о чужих.

Адам пожал плечами.

— Дай мне немного времени, Лиз, — уклончиво ответил он. — Пока что Каванаг всеми силами старается осложнить мне жизнь.

— А кстати, как у тебя дела с той миловидной девушкой из Вашингтона?

Адам развел руками.

— Что тут можно сказать? Она там, я здесь. Все решает география.

— Почему бы тебе не перевезти ее сюда?

Адаму не хотелось вдаваться в подробности непростого социального положения Тони. Но он поддался на уговоры Лиз и, во всяком случае, не стал противиться собственным желаниям. В тот же вечер он позвонил в Вашингтон и навязался в гости на выходные. Тони не скрывала своей радости.

Она встречала его в аэропорту. Что-то в ней изменилось. Стала спокойнее?

Из аэропорта они ехали в ее машине. Хотя они мимолетно поцеловались еще в аэропорту, теперь оба почему-то испытывали неловкость. Наконец Тони произнесла:

— Спасибо тебе.

— За что?

— За то, что ты хочешь, но никак не можешь мне сказать — что ты рад меня видеть.

— Откуда такая уверенность? — спросил Адам.

— Люди редко улыбаются, если чему-то не рады.

Адам снял пиджак, повязал фартук и стал помогать Тони готовить салат. Они молча трудились вместе, как коллеги по лаборатории.

— Что-то ты сегодня такой разговорчивый? — заметила она с иронией.

— Я ведь ученый, — стал оправдываться Адам, стряхивая воду с салатных листьев. — Сначала должен проанализировать полученные данные.

— И к какому же выводу ты приходишь, доктор?

Адам повернулся к ней и дал выход досаде, которую почувствовал с первых минут их встречи.

— Тони, мне очень не по себе, — откровенно признался он. — Все слишком непросто. С одной стороны, ты даешь мне понять, что я тебе небезразличен. С другой стороны, мы с тобой оба знаем, что у тебя есть определенные обязательства.

— Да, Адам. Перед моей фирмой. То есть Министерством юстиции. Ты-то уж должен это понять!

— Точнее — перед твоим начальством.

Тони не на шутку разозлилась.

— Если не возражаешь, я хотела бы заметить, что сама — начальство. Можешь мне не верить, но у меня в подчинении двое младших юристов и два секретаря. Как я провожу свободное время, тебя не касается. Я же тебя не спрашиваю о твоих романах в Бостоне.

— Могу тебя заверить, Тони, у меня нет романов с замужними женщинами, — огрызнулся он.

— Тебе повезло, Адам. — Она ядовито рассмеялась. — Ты живешь в городе, где соотношение между мужчинами и женщинами получше, чем один к пяти. Позволь заметить, что эта деревня — не только столица нашего государства, но и большой политический гарем.

Она помолчала, после чего спросила:

— Ты что же, специально летел из Бостона, чтобы ссориться? У меня такое впечатление, будто ты из кожи вон лезешь, стараясь подавить свои чувства ко мне.

— Угадала, — признался Адам. — На медицинском языке это называется реакцией отторжения.

Внезапно она нежно положила руку ему на затылок и прошептала:

— Адам, у меня с ним все кончено. После того как я вернулась от тебя домой, я с ним порвала. Я собиралась тебе сказать, но не на похоронах же! Я открыла для себя разницу между тем, когда мужчина тебя хочет и когда ты ему нужна. Надеюсь, ты не сочтешь меня самонадеянной, если я скажу, что, по-моему, я кое-что изменила в твоей жизни.

— Да, изменила. И продолжаешь менять. Жаль только, что ты мне этого раньше не сказала.

— Ну, во-первых, я сказала как раз вовремя. Ну, как теперь настроение? Изменилось хоть чуть-чуть?

— Я бы сказал, изменилось кардинально.

Те выходные стали своего рода прологом к серьезным отношениям. Тони наконец увидела в нем близкого человека, которому можно было открыть и сердце, и душу.

Ее детство было полной противоположностью детству Адама. Если Адам стремился подняться выше отца и ради этого карабкался на вышку для ныряния, то она, напротив, с ранних лет взирала на мир с высоченного пьедестала, куда водрузил ее отец.

С матерью Тони отец развелся и после этого еще дважды был женат. От этих браков у него было два сына, ни один из которых не мог сравниться с Тони жизненной энергией.

Где-то в среднем управляющем звене «Бэнк оф Америка» имелся даже Томас Хартнелл Второй. Этот «второй» сильно разочаровал своего отца и тезку, предпочтя тихую жизнь менеджера бурному круговороту жизни политического истеблишмента. А юный Нортон Хартнелл оказался еще более склонен к уединению — он преподавал английский некоренным американцам в небольшом техасском поселке.

Так и вышло, что Тони — или Шкипер, как по давнишней флотской привычке называл ее отец, — была его любимым «сыном».

Адам понял, что ее пристрастие к зрелым мужчинам логически вытекало из глубокой привязанности к отцу.

Зная, с чем и с кем ему предстоит соперничать, Адам нашел в себе мужество поведать подруге о своих тревогах.

— Послушай, Тони. Никто лучше меня не знает, как ты близка с отцом. Думаешь, эти отношения не помешают твоей личной жизни?

— Не знаю. — Она пожала плечами. — Давай не будем забегать вперед.