Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Шрифт:
А. Н. Доррер сообщает в кратком биографическом очерке о Щировском: «В 1928 году знакомится с будущей женой Екатериной Николаевной Рагозиной, и летом 1929 г. они вдвоем отправились в Коктебель к М. А. Волошину. У Вл. Евг. была к нему рекомендация от харьковских поэтов, и Волошин принял их очень гостеприимно (как обычно он принимал и многих других). Щировский читал свои стихи, был одобрен. Пробыли они десять дней, и на прощание М. А. подарил Владимиру свою небольшую акварель с коктебельским пейзажем, надписав ее: “На память Вл. Щировскому, за детской внешностью которого я рассмотрел большого и грустного поэта”». [1569]
1569
Щировский Владимир. Танец души. С. 149. В адресной книжке Волошина имеется запись: «Щировский Влад<имир> Евгеньев<ич>. Харьк<ов>. Мироносицкая 57, кв. 1. Ан. Петр. Шатилова. СПб. СП<етербург>ская сторона. Петрогр<адская> набережная 20, кв. 1» (Дом-музей М. А. Волошина, Коктебель).
Приведенные сведения могут быть уточнены. В. П. Купченко предположительно датирует пребывание Щировского в доме Волошина 3-й неделей июля 1929 г. [1570] Поэт появился в Коктебеле с двумя сестрами Рагозиными – Екатериной и Лидией, приехавшими вместе с ним из Харькова. Щировского рекомендовала Волошину харьковская поэтесса Елизавета Андреевна Новская (1893–1959), автор стихотворных сборников «Звезда-земля» (Харьков, 1918) и «Ордалии» (Харьков, 1923); впервые встретившаяся с Волошиным в феврале 1925 г., но состоявшая в интенсивной переписке с ним еще с 1918 г., она входила в ближайший круг его друзей и почитателей, неоднократно гостила в Коктебеле. В Харькове Щировский общался еще с одной близкой приятельницей Волошина и его жены Марии Степановны – Лидией Владимировной Тимофеевой (в замужестве Тремль; 1900–1990), «Дадой» по коктебельскому прозвищу, позднее в эмиграции опубликовавшей о Волошине мемуарный очерк. [1571]
1570
Купченко
1571
См.: Дадина Л. М. Волошин в Коктебеле // Новый журнал. Кн. 39. Нью-Йорк, 1954. С. 176–193.
«Дорогие Марусенька и Макс! – обращалась Новская в недатированном письме. – Это письмо передает Вам юный поэт, Володя Щировский, о печальной судьбе которого я как-то рассказывала Вам и стихи которого Макс однажды читал (в Х<арькове>) и одобрил. Он отправляется в пешеходное путешествие вдоль Черного моря – кажется, вместе с одной подругой своей (товарищем – в хорошем смысле этого), и начинают путь с Феодосии, конечно идя через Коктебель. И если у Вас найдется возможность где-ниб<удь> на чердаке, на балконе, вообще где-ниб<удь> дать им возможность 2–3 ночи переночевать, без всяких забот о них, – то я очень буду благодарна Вам и рада за них, т<ак> к<ак> несмотря на современный опыт и т. д. – это совсем не современные юные фантазеры и пессимисты. Знаю, что к Максу он относится с благоговением, и думаю, что они будут тихи, как мыши. Этот Вова – сын убитого губернатора, кажется, Седлецк<ой> губ<ернии>, потом – одно время – беспризорный, теперь – гонимый студент Богословск<их> курсов, потом, кажется, Инстит<ута> Литературы, – отовсюду вычистили его; собирается вновь где-то держать экз<амены>. Хорошо, талантливо прямо, играет, – и не плохо, культурно, пишет стихи. Но в жизни – чужой и несливаемый с нею. Простите, дорогие, за эту просьбу: не могу отказать им в этом письме». [1572]
1572
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 895. Л. 88–88 об.
Аттестация, даваемая в этом письме Щировскому, грешит неточностями. Отец поэта, родившегося летом 1909 г. в Москве и проведшего детские годы в усадьбе под Харьковом, был сенатором в отставке, умер своей смертью в первые пореволюционные годы. Студентом «богословских курсов» Щировский не состоял; впрочем, не исключено, что он был причастен к деятельности какого-то официально не зарегистрированного кружка, интересовавшегося религиозными вопросами. Слова о том, что Щировского «отовсюду вычистили», соотносятся с сообщением А. Н. Доррер в биографическом очерке о нем, что в 1927 г. в Ленинграде его «вычистили за сокрытие соцпроисхождения» из Института с факультета языко-материальных культур, т. е. за умолчание в анкете о своем дворянстве. Примечательно в письме Новской упоминание о том, что Волошин уже ранее одобрительно отзывался о поэтических опытах Щировского (видимо, во время своего пребывания в Харькове в январе 1928 г.).
Для юного поэта, преклонявшегося перед тем миром интеллектуальных, духовных и эстетических ценностей, который был низвержен и унижен большевистской властью, атмосфера, царившая в волошинском доме, и личность его хозяина, безусловно, оказались внутренне чрезвычайно близки. Отрадными впечатлениями от пребывания в Коктебеле и чувством глубокой признательности за гостеприимство продиктовано первое письмо Щировского к Волошину:
Многоуважаемый Максимилиан Александрович!
Не рассердитесь, пожалуйста, на эту розовую бумагу: никакой иной у меня нет под руками.
Наше путешествие окончилось неожиданно быстро. Одна из моих спутниц (может быть, Вы помните – Лида) повредила себе ногу в пути, и нам пришлось вернуться в Феодосию. Неделя, проведенная нами в Коктебеле, была так хороша, что сейчас, в Харькове, нам кажется, что мы читали о ней в книге. А Харьков удивительно скверен: к нему нельзя даже привыкнуть. Ощущением некоторого внутреннего самооправдания и бодрости я обязан Вам; я, после встречи с Вами, пользуюсь воспоминанием о Вас, как успокаивающим средством.
В конце августа я думаю уехать в Петербург. Ехать туда не хочется – сам не знаю, почему.
Против всех своих обыкновений, пишу стихи летом. Одно из них я позволил себе посвятить Вам – прилагаю его к этому письму.
Я буду безмерно рад, если когда-нибудь у Вас найдется время и будет желание написать мне несколько строк.
Из Петербурга я напишу Вам письмо.
Катя и Лида Рагозины просили меня передать Вам их поклоны. Они пленены Коктебелем и говорят, что любят даже дорожные мешки, побывавшие в Вашем доме.
Передайте, пожалуйста, мой поклон Марии Степановне. Я с большой благодарностью вспоминаю ее заботы о нас, и чайник, просьбами о котором мы ее, вероятно, терзали.
Передайте привет – если они меня помнят – Всеволоду Ивановичу, д-ру Саркизову, Парижской Тане (я почтительно храню чертей ее работы), Тамаре и М. А. Тарловскому, буде все они еще у Вас.
Преданный Вам
Владимир Щировский.
Харьков 9 августа 1929. [1573]
1573
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 1327. В письме упоминаются гости, жившие в доме Волошина в июле 1927 г.: Всеволод Иванович Попов (1887–1936) – педагог, библиофил; Иван Михайлович Саркизов-Серазини (1887–1964) – врач-гигиенист, коллекционер, писатель, редактор путеводителя «Крым» (М.; Л., 1925); Татьяна Андреевна Парижская – жительница Феодосии; Тамара Сергеевна Салтыкова (1904–1976) – студентка Ленинградской консерватории, впоследствии пианистка, педагог; Марк Аркадьевич Тарловский (1902–1952) – поэт, журналист. В альбоме стихотворений, посвященных Волошину, хранится подборка из 14 стихотворений Тарловского, написанных в Коктебеле и Феодосии летом 1929 г. («Прощание с Коктебелем», «Коктебель», «Гроза в Коктебеле», «Таиах», «Кратер» и др.) (ИРЛИ. Ф 562. Оп. 3. Ед. хр. 1483. Л. 112–123; см. также публикацию стихотворения «Прощание с Коктебелем» в кн.: Образ поэта. Максимилиан Волошин в стихах и портретах современников. Феодосия; М., 1997. С. 88).
Авторизованная машинопись стихотворения, упомянутого в письме, хранится в архиве Волошина в особом альбоме, содержащем стихотворения, посвященные хозяину Дома поэта. [1574] Среди стихотворных текстов Щировского, составляющих собрание А. Н. Доррер и вошедших в сборник «Танец души», оно отсутствует. Тексту предпослан эпиграф из стихотворения З. Н. Гиппиус «14 декабря 17 года» (1917). [1575]
М. А. ВолошинуО, петля Николая чище,Чем пальцы серых обезьян.З. Гиппиус.Иль вправду чище петля Николая,Чем пальцы серых обезьян? БылаРоссия белая, теперь – былая,А будет ли опять бела?Вторично белая – от смерти, что ли?Вторично чистая – скребли ножом.Иль Бог придет – откуда-то, оттоле –И белый остов будет обнажен?О, мертвенькая, беленькая, развеИ после смерти явятся врачи –Диагностировать похабство в язвеИ лить сквозь грудь рентгеновы лучи?Пока же мним: вот выдуман и созданНаш новый мир; нас старый мир бесил.Так Фаэтон к неразрешимым звездам,От власти ошалев, скакал без сил;Так душу голого переполняютВ конце концов добытые штаны;Так, скотски сытные, нам снятся сныВ те дни, когда «младая кровь играет»…О, пальцы злополучных обезьян!Вот аристократический ребенокВисит на веточке; а капитанЛебядкин сетует, совсем не пьян,А даже философски тих и тонок.И в выспренней кромешности слилисьС водицей душ – стигийские водицы.И камни запрокидывают в высьСвои неописуемые лица.Кощунствую и говорю: явись –Ты, чей костюм не плащ, а плащаница.И открывается простой исход:Пусть излучается забвенье всехДурных и радостных земных погод,Сырых и гадостных людских потех.И – сердце бедное – тебе ли жаль,Что прёт бесследная небожья тварь,Что вскоре рухну я, что кроет дальНад вечной кухнею тоска и гарь?Ведь впредь – как в прежнее, и вновь – как встарь.И – страшно ль стать забвенником отпетым?Пройду дождем, пройду костлявым летом,Пройду – любя и плача свысока.И с черствой долговечностью пескаСпоется кратковременность кускаНесчастного, мечтающего мяса.И камешек – последняя украса –Приютно ляжет над – уже не мной.А ты – останься глупой и земной,Как женщина, как Марфа, как хозяйка, –Моя страна. Твори столбцы газет,Играй в цепочки, гвоздики и гайки.Пройдет сто лет. Пройдет еще сто лет…Харьков. 7 августа 1929 г.Владимир Щировский.1574
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 1483. Л. 9–9 об. Подпись – автограф. В архиве Волошина сохранились автографы еще трех стихотворных произведений Щировского – поэмы «Казанова в Петербурге» и стихотворений «Вчера я умер, и меня…» и «Ах, чьи глаза приедут в гости…» (ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 1464). Поэма и второе из стихотворений, ранее не печатавшиеся, опубликованы нами в кн.: Тихие песни. Историко-литературный сборник к 80-летию Л. М. Турчинского. М., 2014. С. 178–190.
1575
См.: Гиппиус З. Н. Стихотворения. СПб., 1999. С. 222 («Новая Библиотека поэта»).
Мелькающий здесь персонаж из «Бесов» Достоевского возникнет вновь в стихотворении Щировского «На отлет лебедей» (1931): «… стада волосатых студентов // И потрясателей разных стропил, // Народовольческих дивертисментов // И капитана Лебядкина пыл…» [1576]
Из приведенного
выше свидетельства А. Н. Доррер следует, что Волошин подарил Щировскому в Коктебеле одну из своих акварелей. Из второго письма Щировского к Волошину выясняется, что весной 1930 г. последний отослал ему акварель через Л. В. Тимофееву. Наверное, уже не удастся достоверно узнать, была ли это одна и та же акварель (и, соответственно, биограф Щировского допустила неточность) или Волошин в знак своей симпатии к молодому поэту отправил ему еще одну свою работу. Если (как можно судить по письму) акварель при пересылках затерялась и не дошла до адресата, то наиболее вероятен второй вариант. Выражая свою благодарность, Щировский попутно сообщает немало важного и интересного о своей жизни, о своих настроениях и общих воззрениях на окружающий его и глубоко ему чуждый мир: [1577]1576
Щировский Владимир. Танец души. С. 63.
1577
ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 1327.
Харьков 29 июня 1930.
Дорогой Максимилиан Александрович.
Сегодня от Л. В. Тимофеевой я узнал, что Вы послали мне свою акварель, которую она, кажется, послала в Петербург. Пишу «кажется», т<ак> к<ак> до отъезда моего из Петербурга я акварели не получил, а, со слов Лидии Владимировны, она ее послала в последних числах мая. Уехал я из Петербурга 5-ого июня, так что даже при ошибке в адресе письмо мне было бы доставлено. Я чрезвычайно жалею о том, что не получил этой акварели.
Прошедшую осень, зиму и весну я провел в Петербурге. Мне много раз хотелось написать Вам, но почему-то я не решался, а потом, нанявшись чернорабочим, не имел времени, т<ак> к<ак> сильно уставал.
От Лидии Владимировны я с большой радостью узнал, что Ваша болезнь, о которой я имел в Петербурге весьма неопределенные известия, не слишком расстроила Ваше здоровье. [1578]
В этом году, в марте, я женился на Кате Рагозиной; может быть, Вы ее помните: она и ее сестра Лида были со мной в Коктебеле.
В Петербурге я жил очень однообразно. В ноябре прошлого года я нанялся на постройку, весной поступил на военный завод, где и работал с глубочайшим омерзением, ибо я решительно не люблю работать. Да и необходимость все время состязаться с коллегами в хамстве меня очень тяготила.
Вообще, вступив в ежедневное общение с народом-богоносцем в лице крестьян, работающих на постройках, и заводских рабочих, я что-то усумнился в качествах этого народа. Народ-то, в сущности, дрянной. Не отдельные личности, а именно – народ. Или это так кажется? Я, конечно, не судья.
За 1929 г. я написал много стихотворений. [1579] А в этом году, работая, писал очень мало. Большинству моих стихотворений присущ злобный и, может быть, несколько дидактический тон.
Неприятно то, что я совершенно не могу понять, не чувствую – удачно написанное или нет. И вообще – плохо или хорошо?
Поэтов (из молодых и знакомых мне лично), которые бы мне нравились, я не знаю. Поэтому новых литературных друзей у меня не завелось, а прежние расстраиваются.
Главным моей жены и моим развлечением является собирание дураков, но хороший дурак выводится, от усиленной работы, голода и очередей теряя способность к тому специально дурацкому экстазу, который мы в нем особенно ценили. [1580]
Теперь я надолго осяду в Харькове. В будущем году мне предстоит военная служба, которую я намерен отбывать в Харькове, т<ак> к<ак> здесь живет семья моей жены. Быть может, в будущем году я смогу, если Вы разрешите, приехать в Коктебель. Признаюсь, я мечтаю попасть к Вам, как в рай. Очень плохо в России.
Примите мои и моей жены почтительные приветствия Вам и Марии Степановне.
Преданный Вам В. Щировский.
Мой адрес:
г. Харьков, Каплуновский переулок № 7, В. Е. Щировскому.
1578
9 декабря 1929 г. Волошин перенес инсульт.
1579
В собрании А. Н. Доррер 1929 годом датированы 15 стихотворений Щировского.
1580
Возможно, это «развлечение» нашло свой отголосок в стихах Щировского: «…я опять готов // Бродить и ликовать средь бурных дураков, // Хотя бы потому, что и тебе они // В счастливые цвета размалевали дни» («Возьми меня к себе и чаем напои…», 1928), «Страсти румяных текстильщиц, эврика дурака» («Кинематограф», 1931) (Щировский Владимир. Танец души. С. 18, 61).
Планам поэта вновь попасть в Коктебель не суждено было сбыться: непродолжительный арест в 1931 г., затем – призыв в армию (служил до 1933 г. при Харьковском военкомате). [1581] А в августе 1932 г. Волошина не стало.
Штрихи к биографии Андрея Белого и К. Н. Бугаевой
(по материалам архива Д. Е. Максимова)
Статус вдовы большого писателя – высокий и обязывающий. Он предполагает исполнение миссии – быть наследницей и представительницей ушедшего, хранительницей живой памяти о нем; он побуждает к ответственному труду – по собиранию, систематизации и обнародованию всех тех оставшихся после кончины писателя материальных свидетельств его жизни и деятельности, которые будут способствовать воссозданию его личности и увековечению его творчества. В истории русской литературы XIX века самый яркий пример следования этой миссии – А. Г. Достоевская. В истории литературы модернистской эпохи с вдовой Достоевского могут быть поставлены вровень И. М. Брюсова и К. Н. Бугаева. С обеими вдовами двух крупнейших русских символистов поддерживал отношения на протяжении десятилетий Дмитрий Евгеньевич Максимов (1904–1987), автор книг о Брюсове и Блоке, один из немногих исследователей символизма в годы, наименее благоприятные для подробного и объективного изучения этого литературного направления. [1582] И. М. Брюсова и К. Н. Бугаева постоянно проживали в Москве, Д. Е. Максимов – в Ленинграде, встречались они эпизодически, но переписывались регулярно, хотя и с большими перерывами.
1581
См.: Там же. С. 150–151.
1582
См. о нем: Магомедова Д. М. На страже духа и культуры… (Д. Е. Максимов – исследователь русской литературы XX в.) // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1988. Т. 47. № 2. С. 186–192; Ильюнина Л., Долматова Г. Дмитрий Максимов // Зборник Матице српске за славистику. 1989. № 36. С. 195–207; Ильюнина Л. А. Создатель русской науки о символизме (Материалы из архива Д. Е. Максимова) // Проблемы источниковедческого изучения истории русской и советской литературы. Сб. научных трудов. Л., 1989. С. 145–166; О себе. Автобиографическая заметка Д. Е. Максимова / Публ. Антонеллы Д’Амелия // Europa orientalis. 1989. № 8. С. 569–577; Куприяновский П. В. Д. Е. Максимов – исследователь русской поэзии // Биография и творчество в русской культуре начала XX века. Блоковский сборник. IX. Памяти Д. Е. Максимова (Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Вып. 857). Тарту, 1989. С. 3 – 10; Азадовский К. М., Лавров А. В. Памяти Д. Е. Максимова (1904–1987) // Литературное наследство. Т. 98. Валерий Брюсов и его корреспонденты. Кн. 2. М., 1994. С. 583–591. См. также: Дмитрий Евгеньевич Максимов в памяти друзей, коллег, учеников: К 100-летию со дня рождения / Отв. ред. Л. А. Иезуитова, И. С. Приходько. М., 2007.
В архиве Д. Е. Максимова сохранились 64 письма К. Н. Бугаевой к нему за 1936–1969 гг. [1583] Этот эпистолярный комплекс – один из немногих документальных источников, содержащих сведения о жизни и работе вдовы Андрея Белого после смерти ее мужа. Биографических свидетельств о самой Клавдии Николаевне Бугаевой (урожд. Алексеева, в первом браке Васильева; 11 июня 1886 – 22 февраля 1970) – в особенности о той поре ее жизни, которая предшествовала началу общения с Белым, – сохранилось совсем немного, [1584] и в этом отношении письма ее к Максимову также нельзя недооценивать. Наконец, особую значимость этим письмам придают содержащиеся в них авторитетные свидетельства о жизни и произведениях Белого. [1585]
1583
РНБ. Ф. 1136. Ед. хр. 16. Далее цитаты из писем К. Н. Бугаевой к Д. Е. Максимову приводятся по этому источнику.
1584
Эти свидетельства, а также суждения о К. Н. Бугаевой различных мемуаристов суммированы в Предисловии Джона Малмстада в кн.: Бугаева К. Н. Воспоминания об Андрее Белом. СПб., 2001. С. 5–7.
1585
Ранее 3 письма К. Н. Бугаевой к Д. Е. Максимову (от 31 декабря 1936 г., 30 октября 1964 г. и полученное 26 февраля 1969 г.) были опубликованы З. Г. Минц; см.: Тезисы I Всесоюзной (III) конференции «Творчество А. А. Блока и русская культура XX века». Тарту, 1975. С. 13–16.
Первое письмо К. Н. Бугаевой к Д. Е. Максимову датировано 4 февраля 1936 г. Судя по фразе: «От нашей мимолетной беседы и у меня осталось очень теплое чувство», – ему предшествовала их личная встреча. В это время К. Н. Бугаева была всецело погружена в работу по составлению обзора «Литературное наследство Андрея Белого», который готовила в соавторстве с А. С. Петровским и Д. М. Пинесом (последний, как репрессированный автор, в опубликованном тексте не был указан). [1586] Это была первая и единственная из работ К. Н. Бугаевой о Белом, опубликованная при ее жизни. В первые месяцы после смерти писателя ею совместно с П. Н. Зайцевым и А. С. Петровским было подготовлено для издательства «Academia» «Собрание стихотворений» Андрея Белого; доведенное в январе 1935 г. до верстки (784 страницы), это издание не состоялось, набор был рассыпан. [1587] В 1934 г. К. Н. Бугаева начала и в конце 1935 г. в основном закончила свои «Воспоминания об Андрее Белом», увидевшие свет в полном объеме лишь одиннадцать лет спустя после ее кончины. [1588] Одновременно она работала над составлением библиографии Андрея Белого, над подготовкой «Материалов к поэтическому словарю Андрея Белого» и «Материалов к словарю художественных произведений Андрея Белого» – лексических регистров, призванных облегчить труд будущих исследователей поэтики и стилистики писателя.
1586
См.: Литературное наследство. Т. 27/28. М., 1937. С. 575–638.
1587
Экземпляр верстки сохранился в архиве Андрея Белого (РНБ. Ф. 60. Ед. хр. 40).
1588
См.: Бугаева К. Н. Воспоминания о Белом. Edited, annotated, and with an Introduction by John E. Malmstad. Berkeley: Berkeley Slavic Specialties, 1981. Ранее «Вступление» к «Воспоминаниям» и главу «Контрапункт» опубликовал Жорж Нива (K. N. Bugaeva: Le «contrepoint» dans l’oeuvre de Belyj // Cahiers du monde russe et sovi'etique. 1974. Vol. XV. № 1/2. Р. 105–146).