Синдикат «Громовержец»

Отец тоже поднялся среди ночи и теперь ходил взад-вперед по кухне, закуривая одну сигарету за другой.

Кирилла не ругали, не укоряли за то, что исчез из дома, оставив родителей в страшном смятении. Отец и мать как-то поняли, что все действительно очень серьезно, раз уж сыну пришлось подвергнуть их такому испытанию. Кроме того, оба верили, что он не мог совершить что-то ужасное.

И вопросов не задавали. Пытались, конечно, но Кирилл это дело очень быстро пресек.

Мать и не настаивала. Ей достаточно было, что ее ребенок сидит дома и уминает ужин, что он здоров и даже, кажется, весел. А значит, ничего страшного быть не может.

Только вот отец все ходил и ходил из угла в. угол, нервничая.

— Пойду, постель сделаю, — сказала мать, покидая кухню.

Отец сел напротив. Он курил, тайком разглядывая сына. Он чувствовал, что в его ребёнке — его малыше, который, кажется, только вчера осваивал трехколесный велосипед — появился стальной стержень. Ребенок стал взрослым человеком, а отец и не заметил.

Он смотрел на Кирилла, как на непрочитанную книгу, хотя недавно, как ему казалось, он видел сына насквозь. Он осознавал, что в жизни сына и в его характере появилось что-то более серьезное, более глубокое и зрелое, чем можно было представить год или месяц назад.

Отцу сейчас остро требовалось о чем-то поговорить с Кириллом, порасспрашивать, узнать — а чем в действительности живет этот крепко сбитый светловолосый-юноша, на которого он почти не обращал внимания последние годы. Но почему-то отец терялся. Он не знал, как вести разговор. Вдруг он спросил:

— Девчонка-то есть у тебя?

Кирилл отставил тарелку, едва заметно улыбнулся, глядя куда-то мимо отца.

— Есть, — кивнул он. Но в глазах явственно отразилось какое-то беспокойство или сомнение, и отец это сразу заметил.

— Чего? — он закурил новую сигарету. — Поругались?

— Нет. Знаешь, она… — Кирилл смутился. — Она не такая, как я. Она книги читает, выучиться хочет. Не знаю, как мы с ней будем…

— Это плохо, если баба умней мужика, — покачал головой отец. Затем исподлобья взглянул на сына. — А ты что? Тебе кто мешает тоже книжки читать?

— Да куда мне… — отмахнулся от этой мысли Кирилл. — Мне в армию сейчас идти.

— И что? Армия — конец жизни? По-моему, у тебя только начало. Чего хочешь, то и сделаешь. На все времени хватит.

— Не знаю, — пожал плечами Кирилл. Он почему-то сейчас видел перед собой праздничный, ярко освещенный зал, множество красивых и уверенных в себе людей в элегантной форме, слышал их смех, голоса. И никак не мог представить, что меньше суток назад он сам был среди этих людей. Машку — видел, а себя нет.

— Думай, — сказал отец. — Завтра чего делать собираешься?

— Да так… С утра к Хрящу надо забежать. Он, кстати, не заходил?

— Не знаю, не видел. Ну ладно, — отец встал и безжалостно раздавил окурок в пепельнице. — Идем-ка спать.

* * *

Кирилл проспал всего-то часа четыре и вскочил, как по будильнику. Хотя обратно к подушке его тянуло со страшной силой.

Голова была занята только одним: как там Хрящ? Одевшись и очень быстро перекусив, Кирилл помчался к восьмикласснику домой.

Он поднялся по темной скрипучей лестнице двухэтажного дома, еще снизу услышав грохот и крики с кухни. Кирилл вошел и увидел: отчим Хряща и его мать навалились на старую бабку и выкручивали ей руки. Все трое были неопохмеленные, хотя и не протрезвевшие, все орали, ползая по грязному полу, махали руками и сыпали матерщиной. Насколько понял Кирилл, отчим и мать выпытывали, куда бабка спрятала полученную накануне пенсию.

Бабка выпучивала глаза, хрипло стонала, но не сдавалась. Ее пенсию собирались сейчас же пропить, но не исключалось, что бабка сделала это еще вчера.

— Дай чайник! — ревел отчим. — Дай, говорю, чайник — я ее кипяточком сейчас проварю.

— Себя ты проваришь и меня, скотина пьяная, дебил, тварь паскудная! — надрывалась мать, вытирая тряпкой разбитый по ошибке нос.

Кирилл сделал шаг вперед, и под ним скрипнула половица. Отчим отвлекся на секунду от бабки, скосив на пришельца мутные злые глаза.

— Вась! — рявкнул он Кириллу. — Чего тебе? Ты сапоги-то принес?

— А где… где Сережа? — спросил Кирилл, не очень-то надеясь на ответ.

— Вась, кончай, блин… Дай чайник сюда.

Не приходилось сомневаться: здесь вряд ли знали, где Хрящ. И, пожалуй, даже не интересовались этим. Кирилл без лишних слов повернулся и пошел прочь.

— Вась! — услышал он на лестнице. — Ты сапоги-то принеси!

На улице Кирилл остановился. К нему начала возвращаться прежняя тревога. Где может быть Хрящ? Не отправляться же на фабрику, чтоб лазить по развалинам и искать следы…

Надо было идти на Гимназию. Вряд ли в такую рань там много людей, но стоило хотя бы попытаться. Кирилл поспешил к хорошо знакомому месту, где не был уже столько дней.

На Гимназии в самом деле было пустынно. Однако неподалеку Кирилл наткнулся на Утю и Бабая, которые сидели на бревнышке и по очереди отхлебывали из бутылки пиво.

— Кира! — изумленно вскричал Утя, подскакивая. — Ты где пропадаешь? Что за дела, рассказывай!

— Не сейчас, — помотал головой Кирилл. — Где Хрящ, кто его видел?

— А хрен его знает, — Утя покачал головой. — Сто лет не было. И ты пропадай Хрящ пропал. Рассказывай, Кира!

— Его точно здесь не было? Может, кто-то еще видел?

— Да не знаю. Я сам каждый день тут.

— Черт… — Кирилл, уже сам не свой от дурных предчувствий, хлопнул кулаком по ладони. — Ладно. А Пакля? Где Пакля?

— Ну вспомнил… — ухмыльнулся Утя. — Этого уже давно не видели.

— Поршень? — продолжал наседать Кирилл, но в ответ ему только качали головой и разводили руками.

— Я пошел, — объявил Кирилл и зашагал к дороге.

— Кира! — догнал его возглас Бабая. — А ты, между делом, не в розыске?

— А тебе что? Хочешь стукнуть?

—Да почему?..

Кирилл уже почти бежал по улице, хотя сам еще не знал куда. Ему казалось, вот-вот должен встретиться хоть один человек, который знает, где Хрящ, что с ним. Внезапно в голову пришла пугающая мысль. На ближайшем перекрестке он решительно завернул к кладбищу.

Старая колокольня возвышалась над крестами и оградками, теряясь в кронах деревьев. Кирилл вошел внутрь, нащупал удобные выемки в кирпичах и начал подниматься. Метрах в четырех от пола темнела ниша, оставленная предками неизвестно для каких целей.