Синдикат

Ответ был гениально прост — если это нельзя создать, значит, его не нужно создавать. Разум должен эволюционировать, также как эволюционировал человеческий мозг. Структурированность рождается из хаоса, из агрессивной динамической и многофакторной угрозы. Непредсказуемые и неуправляемые выпады враждебной среды превратили обезьяний мозг в высококлассный инструмент. Следовательно, чтобы добиться сходного результата, нужно смоделировать надлежащую среду.

Гиндин перестал изобретать концепцию ИИ, теперь он сосредоточился на формировании среды, которая воспроизвела бы в условном мире чистой математики и электронных сигналов основные принципы биологической эволюции. Которая, постоянно и непредсказуемо меняясь, заставила бы развиваться АБВ — «алгоритмы базового выживания», прогоняя миллионы условных поколений за минуты, превращая электронных амеб в «числовую обезьяну».

Время шло, миновало «золотое десятилетие», мир стал тесен для двух гигантов и неотвратимо шел к решающему конфликту, проект несколько раз оказывался на грани закрытия, но Гиндину каким-то чудом удавалось отстаивать скудное финансирование. А затем гений умер. Макс ушел в мир иной, и если существует рай для математиков и программистов, Гиндин воссел там одесную от машинного бога. Проект тихонько существовал дальше, уже силами немногочисленных лаборантов-подвижников, личных учеников быстро забытого гения. Они провели «141042» через войну и послевоенный хаос. Затем сумели встроить в анархию девяностых, присоседившись к программе Государственного фонда алгоритмов и программ, которая открывала новорожденным трестам и комерциализирующимся министерствам доступ к высокоуровневому планированию спроса и предложения. Все это время проектанты терпеливо совершенствовали числовую «биосферу», продолжая дело основателя. Однако ничто не вечно, кто-то уходил из науки, кто-то естественным образом умирал, финансирование прерывалось, пока, наконец, «141042» не был приговорен к закрытию в силу полной утраты коммерческих перспектив.

И в этот момент про существование коллектива (сократившегося к тому моменту до двух человек) узнали Фирсовы, старший и младший. Оба только начали свой долгий путь в трестовой системе, оба понимали, что вступили в эпоху огромных возможностей и соответствующего риска. Оба решили сделать главную в своей жизни ставку. Они сумели пробить копеечную приватизацию почти мертвого «четырнадцатого» со всем багажом и матчастью, включая банк алгоритмов. И позаботились о том, чтобы нигде и никогда не всплыли какие-то копии материалов. Проект был переименован в «ГосСтат» и стал исключительной собственностью треста «Правитель», курируемой лично Виктором Фирсовым.

Дальше развернулась долгая, многотрудная история подъема и успеха. Дядя и племянник упорно карабкались по трестовой лестнице, поддерживая друг друга, как слаженная тактическая единица. А «ГосСтат» продолжал работу. И однажды у него получилось. Семнадцатого декабря две тысячи восьмого года, в канун годовщины Революции, на земле родился нечеловеческий разум, творение не бога и природы, а математики и человека. И все было бы замечательно, но…

Новорожденный ИИ не имел никакой практической ценности для треста, потому что он был в полной мере нечеловеческим. Более того, нельзя было даже в точности сказать, это вообще разум или некая сверхсложная совокупность инстинктов, выкованная жестокой борьбой за существование в агрессивной среде алгоритмов-»хищников». С ним можно было общаться, но человек и машина понимали друг друга примерно как землянин и разумный паук с Альфа Центавры. Миллионы рублей и человеко-часов оказались потрачены впустую, а Фирсовым настала пора готовиться к позорному увольнению за грандиозные растраты и технологическую диверсию в виде отвлечения ресурсов «Правителя» на заведомо бесперспективную разработку. Проект, который обеспечивал их карьеру в тресте, нынче обещал ее же похоронить, вместе с носителями.

Понимая, что время истекает, родственники в отчаянии начали хвататься за соломинки. Пользуясь наработанным массивом данных и новейшими разработками в сфере лазерных ЭВМ (восемь символов вместо обычных «0» и «1», то есть кратное увеличение емкости кода), Фирсовы занялись настоящим «электроцидом», бесчеловечным с точки зрения морали, абсолютно естественным для корпоративных функционеров. Они создавали поточно новые и новые версии числовых машин, форсировано проверяли образцы на предмет хоть какой-то выгоды и уничтожали бесполезные (то есть все), освобождая вычислительные мощности. Несколько ученых на проекте загремели в психлечебницу, осознав, что, по сути, конвейерным способом убивают новорожденных. Двое хотели предать ситуацию огласке и куда-то исчезли, потому что Фирсов-старший хорошо знал свое дело. Еще двое в разное время пытались саботировать и уничтожить «ГосСтат» с тем же исходом для самих себя. Обстановка накалялась. И тут произошло чудо.

«ГосСтат-179» был практически некоммуникабелен, он, похоже, вообще не понимал образ мышления людей, но при этом видел хаос. Судя по всему, числовая машина оказалась способна вычленять любые сколь угодно короткие и слабые упорядоченные структуры в сколь угодно сложных системах. Не всегда, но с приемлемой частотой и точностью. А вот это уже тянуло на презентацию грандиозного успеха.

— Биржевая игра, — сказал Копыльский, легким жестом поправляя очки. Только это движение и свидетельствовало о проявлении некоего интереса. И еще, пожалуй, «экономический мудрец» стал моргать немного чаще, словно у него пересыхала слизистая глаз.

— И это тоже, — кивнул Фирсов. — Но главное, открывался путь к глобальному планированию.

— Поясни.

Постников и Кадьяк обратились в слух, они сидели тихо, как мыши, если это слово можно отнести к двум кибернетикам, каждый весом чуть меньше центнера.

— Любой, кто пытается выйти на общемировой рынок, сталкивается с принципиальной проблемой, — начал разъяснение Фирсов. — Предел возможности планирования. Тут все сразу, и сбор информации, и ее обработка, и конкуренция, и еще сотня параметров. Проще говоря, на уровне национальных экономических систем все работает отлично, слава отцам-основателям планового госкапитализма. На уровне региональных и континентальных объединений система тоже работает, но хуже. А то, что выше, бьется с размаху о потолок возможностей. Поэтому все по-настоящему большие транснациональные синдикаты сейчас примерно на одном уровне, и никто не может вырваться вперед. Чем больше ты растешь, тем сложнее балансировать доходы и расходы, накапливается сумма ошибок, и, в конце концов, соперники загоняют слонопотама в яму с кольями.

— Монополизация, — все так же ровно сказал Копыльский, опять коснувшись очков. — Рано или поздно мы выйдем на следующий уровень развития, когда начнется объединение мегакорпораций.

— Да, и все это прогнозировалось еще в восьмидесятые, когда Комитет программно-вычислительной безопасности готовил для Политбюро варианты развития империализма и его перспективы без тотальной войны. Дело объективно придет к формированию нескольких монструзных объединений, не более десятка на всю планету. Их прозвали в рабочем порядке «фараонами». Но это экстенсивный путь, он будет неизбежно сопровождаться падением качества планирования и оперативного управления процессами. А «ГосСтат» позволял хотя бы в теории вырваться из этой ловушки за счет «очищения» информационного потока, фильтрации несущественных данных. А в перспективе…

Фирсов прочистил горло и покосился на висячий камин, который по-прежнему источал ровный запах ароматных щепок.

— В некой перспективе нам виделся заход на Секретную Теорему.

— Секретной Теоремы не существует, — сказал Копыльский с таким выражением, будто напоминал ребенку о необходимости чистить зубы перед сном. — Это миф программистов и графов.

— Возможно, возможно, — скупо ухмыльнулся Фирсов. — А теперь давай немного подумаем. Математика это не физика, абсолютно запрещенных вещей в ней нет. И шифрование на открытых ключах, так или иначе, сводится к задаче разложения числа на простые множители. А, следовательно, ее можно привести к некоему алгоритму, который сделает шифры нестойкими.

— Точнее шифры, где длина ключа не превышает длину сообщения, — уточнил Копыльский.

— Да, эти можно сломать лишь тупым перебором. Но такие шифры неудобны в практике, поэтому везде используют инфраструктуру открытых ассиметричных ключей.

— В принципе да, теория не запрещает, — Копыльский улыбнулся одной половиной рта, вторая осталась недвижима, как отлитая из бронзы. — Практически же раньше ураган пронесется через свалку и соберет из хлама новенький самолет.

— Все верно, — опять ухмыльнулся Фирсов. — Но только если у тебя нет машины, которая перерабатывает любые массивы информации, упорядочивая хаос до системы прогнозируемых и управляемых структур.

Копыльский открыл, было, рот, и закрыл его, словно щелкнул челюстью капкана. Белесые брови сошлись воедино, через лоб побежала глубокая морщина. «Флибустьер» крепко задумался.

— И вы смогли? — наконец спросил он.

— Нет, — признался Фирсов. — Я же сказал, в перспективе… Проект все время спотыкался на проблеме коммуникации. «Тиамат» давала отличные результаты, но только если понимала, что именно желает оператор. А объяснить получалось, дай бог, один раз из десяти, к тому же электрическая мартышка постоянно выдавала не то, что нужно, а то, что считала нужным. Но уж если получалось…