Синдром вечного возвращения

Сгусток энергии и вещества Вселенной, по капризу или случайности образовавшийся в данной точке пространства-времени. Как и всё сущее, отголосок древнейших событий, однако куда как совершеннее, чем то, за чем он наблюдает. Созерцание — предназначение таинственного объекта, его судьба и единственная роль.

Заглядывая внутрь умозаключений двоих обитателей Чёрного принца, он обнаружил странную идею. Выдвигаемую ими парадигму о том, что всё разумное в обитаемой Вселенной уходит корнями к их расе.

В его понимании — очевидная нелепица, более глупого суждения сыскать себе трудно. Он немало бы поразился, если бы ему было знакомо такое чувство как удивление, но он лишь зафиксировал факт и принял его во внимание.

Чудовищная несправедливость — ведь как, например, его самого можно было бы включить в этот список? Свести его природу к каким-то двуногим?

Вопиющая несуразица — можно было бы отнести к наиболее удачным в своём совершенстве заблуждениям, если бы кто-то занимался сбором таковых для личной коллекции.

Он знает правду, истинное устройство вещей. Он — точно не родственник примитивным созданиям, по нелепому стечению обстоятельств награждённым зачатками разума. Содержащиеся в них искры сознательного годятся лишь на то, чтобы хоть как-то воспринимать происходящее вокруг, оттого и их недальновидные и наивные суждения. Их опыт — лишь начало долгого пути самопознания и разгадки тайн Природы, несмотря на то, что обитатели Чёрного принца считают свою историю достаточно древней, а себя высокомерно выдвигают в источник непреложной истины. Самонадеянно, отсюда и грубейшие ошибки в фундаменте выстраиваемой ими философии окружающего бытия.

Слишком глупы и близоруки, чтобы браться за столь сложные вопросы. Слишком молоды — если бы чёрный незнакомец помнил, что означает этот признак.

Холодный наблюдатель — зато ему известен ответ на вопрос, до сих пор не сформулированный двоими в Чёрном принце. Он знал бы, почему кто-то из них следует за кривой вселенского развития, а кто-то полагает, что вне и выше этого. Он знал бы ответ, если бы ему это было интересно. Он выяснил бы, если бы придавал этому значение или хотел бы узнать.

Однако стремление к познанию истории наблюдаемой расы у него отсутствует, как и любая, хоть сколь-нибудь чётко сформулированная цель его здешнего местонахождения.

Поэтому он просто наблюдает. Следит и не вмешивается, зачем ему это?

Наблюдает и фиксирует наиболее выделяющиеся своей значимостью моменты — в этом он весь, и на этом он всё. А то, что думают о себе двое в околопланетном объекте, — разве это важно? Может ли сравниться с его внушительной и безмерно значимой миссией?

Безразличный, как сама материя, которая его образует. Из которой состоит незваный визитёр, Чёрный принц или те, кто самоорганизовался в обитателей планеты, там, внизу.

А с чего бы веществу мироздания заботиться о своих производных? Подразумевать комфортность, к тому же — благоприятную в своей условности, с известной долей относительности.

Ткань Вселенной просто существует. В той мере и в тех свойствах, что ей присущи, но не более. Опрометчиво ожидать от неё чего-то свыше. У Природы нет фантазии или, например, сострадания. Предмет или явление вписывается в узор бытия только если подходит моменту. А если не вплетается, то не происходит, и о нём никто никогда не узнает — и не подивится его нелепости.

Незнакомец скользит по тонко вытканным нитям пространства. Как и всегда, следует своей дорогой. Пункт назначения не ясен, как и не помнит того места, откуда он стартовал бездну времени назад.

40. Выбор

— А мне тут нравится… — неожиданно заявил Вальтер.

Чем поверг товарища в умопомрачительное удивление. Не тем, разумеется, что вообще заговорил, а содержанием своей реплики.

Эрнст сидел возле распахнутого настежь люка. У открытой двери в новый незнакомый мир. Сняв кислородную маску, наслаждался ароматами неведомого края, вдыхал удивительно чистый воздух открытой ими планеты. Вновь открытой человечеством Полярии — в который уже раз? Сколько уже было на её веку таких открытий? — кто бы мог ответить на этот вопрос…

Эрнст сидел, свесив ноги, обутые в тяжёлые, армейского типа, ботинки на высокой шнуровке. Слушал звуки забытой Веретеном Полярии, когда в проёме возник старший инженер и поделился своим странным впечатлением.

Заметив на себе полный удивления взгляд напарника, Вальтер продолжил:

— Может, останемся тут?

— Навсегда? — еле вымолвил Эрнст.

Что угодно — долговременная экспедиция, исследовательская миссия — но когда твой товарищ, с которым ты в одной лодке, к тому же — старший, от решения которого много чего зависит, делает такие вот заявления…

— Навсегда, — подтвердил Вальтер.

Кто угодно — в их коллективе, в экипаже их звездолёта были и вполне сформировавшиеся своей взбалмошностью лица — но от Вальтера ожидать такого можно было меньше всего…

И понятно, что выбраться отсюда будет крайне непросто, что сама судьба преподносит им сюрпризы, каждый из которых — просто загляденье. Но ведь они привыкли бороться, космическое путешествие, прыжок через червоточину — это всегда риск и возможность того, что что-то пойдёт не так.

Ведь должен же быть какой-то выход. Всегда есть какой-нибудь способ выпутаться. А Вальтер…

— Ты ведь сейчас не серьёзно? — с надеждой спросил Эрнст. — Пошутил, правда?..

— А что? — удивился Вальтер, кажется — вполне искренне. — Симпатичные ребята. И планета у них весьма приличная. Ты знаешь, моя мама говорит в таких случаях — культурная планетка… — размышляет Вальтер. — Не здороваются, правда, при встрече… Но это ведь — ничего, а? — он посмотрел на Эрнста.

— Ничего… — ошеломлённо согласился тот. Чтобы хоть как-то поддержать товарища, который, как Эрнсту кажется, сейчас переживает не самые лёгкие минуты, Эрнст подхватил: — Мне тоже поначалу показалось странным, что в их повседневности напрочь отсутствует такая речевая фигура как приветствие…

— Ага, — кивнул Вальтер. — Ни разу не поздоровались…

— Но ты прав — это ничего, — продолжает Эрнст успокаивающим тоном, как разговаривают с трудным или расстроенным ребёнком. — Ничего страшного, общению это не вредит, и без этого как-нибудь перебьёмся.

— Перебьёмся, — решает старший в их немногочисленной группе.

— И напитки у них — полная чушь, — не зная, что ещё добавить и зачем это нужно упоминать, говорит Эрнст, а сам напряжённо вглядывается в лицо нависшего над ним Вальтера, а тот взирает куда-то вдаль, отрешённо и самозабвенно. — Когда пробовал эти их горячие травы, чуть не вывернулся наизнанку! — усмехается он, рассчитывая шуткой хоть как-то растормошить Вальтера. — Таким пойлом только сопло охлаждать… — весьма к месту вспоминает он традиционную для звездолётчиков идиому.