Sindroma unicuma. Finalizi

empty-line />

"Турба" вырулила на унылую набережную.

– Останови где-нибудь, - попросила я.

Мэл притормозил у обочины. Выйдя из машины, я пошла к реке. Дождик накрапывал, в тучах наметился просвет. Мэл выскочил следом и поднял над головой зонт, укрывая.

– Радик погиб из-за меня, - сказала я, глядя на серую речную рябь, изъеденную дождевыми точками.

– Нет, Эва. Он сдался из-за трусости. Он был слаб.

Я покачала головой. Совсем не утешает.

– А Петя тоже оказался слаб к моим чарам?

Ведь красиво начиналось - спасение под люстрой, плафон, аннулированный долг... Дальше понеслось хуже.

– Да. Взгляни на свою соседку. На Афку. Она не поддалась.

У Аффы всё впереди. Или у нее иммунитет. Как сказал Альрик, одни сдаются с потрохами, а других не берет. Мой дар разъедает как ржа. Кто-то стоек как нержавейка, а кто-то гниет трухой. Но ведь люди не при чем! Виновата я, толкая их на безрассудства.

Наверное, сказалось вслух.

– Твоей вины нет, - ответил серьезно Мэл.
– Ты как лакмусовая бумажка проявляешь в окружающих плохие или хорошие качества.

– Хорошие качества незаметны, а плохие отражаются на мне. Штице чуть не изувечила, Касторскому страсть как хотелось подрессировать, в "Вулкано" едва не сожгли.

– Эва, я приложу все усилия, чтобы оградить тебя от неприятностей, - сказал Мэл.
– Но ты сама им потворствуешь. Зачем-то пригласила Рябушкина в общежитие. А ведь я предупреждал относительно него.

– Мне хочется, чтобы Петя остался в институте, - пробормотала я, глядя на пластиковую бутылку, болтающуюся на волнах.

– Он должен осознать, - отозвался Мэл резко.
– Пожалей ты Рябушкина, и он ничему не научится. Видишь, ему не хватало денег на хорошую жизнь. Полюбив семгу и красную икру, начинаешь воротить нос от кильки и мойвы. Кстати, из Рябушкина вышел никчемный вор. Я бы на его месте подложил артефакт в твою сумку и забрал бы, когда ты вынесла из института. Обычно таким образом выбирают лопухов-курьеров.

– Как бы он подложил, если мы с тобой постоянно вместе?
– удивилась я.

– Так же, как попал в общежитие, когда я уехал, - заметил Мэл, вызвав мое смущение. Ведь я доверяла Пете. Я верила чемпиону и сейчас. Парень творил глупости не со зла.
– Радуйся, что котелок Рябушкина варит туго, и по каким-то причинам спортсмен пошел провальным путем. Наверное, благодаря твоему дару, - хмыкнул он.

– Значит, ты все-таки поверил Альрику?

– Ну, скажем так... Я примерил к себе его гипотезу.

– Мэл, если я заставила тебя быть вместе... Прости. Не хочу удерживать насильно.

Он обнял меня и прислонился нос к носу. Мой - холодный, его - горячий.

– Замерзла, - констатировал и создал сверху теплый колпак.

– Ты так и не поняла концепцию теории символистика. Эва... Я хотел быть с тобой с первой же минуты, как увидел. Хотел и боролся. "Нельзя, - говорил себе.
– Кто ты и кто она?"... Заставлял, приказывал, пытался забыть... Но чем дальше, тем становилось хуже. Символистик прав. Желание жгло. Выедало кислотой. Ворочалось где-то в груди, отравляло неисполненностью. Подгоняло... Неудовлетворенное желание... А сейчас оно выполнилось, - улыбнулся он.
– И теперь вот здесь - штиль, - положил мою ладонь к себе на грудь, у сердца.
– Так что, Эва, если бы ты продолжила играть в кошки-мышки, я доконал бы тебя, себя, всех вокруг... Я не дал бы спокойной жизни ни тебе, ни себе, пока не добился бы своего. У меня, сама знаешь, терпения с гулькин нос. Что захотел - то беру, не раздумывая, и уже не отпускаю.

Приятно, что ни говори. Согревает не хуже теплого колпака над головами.

Мы помолчали.

– Что за опыты по материальному переносу?
– спросил недовольно Мэл.

Ишь ты, вспомнил случайно оброненную фразу.

Я объяснила, когда и при каких обстоятельствах стала свидетельницей научного прорыва.

– Чтобы никаких опытов, - заявил он беспрекословным тоном.
– И никаких символистиков. Вот он где у меня, - провел ребром ладони по шее.

Дождь опять зарядил мелкой моросью.

– Альрик рассказал о побережье много интересного, - поежилась я зябко.
– Очень ценная информация. О каком родственнике он упомянул?

– Мой двоюродный дед. Комендант побережья в первые годы существования, - ответил Мэл.
– Он делился со мной немногим. Я не знал о прививках. И о Гобуле не знал.

– А о долге?

– Знал. В нашем доме часть прислуги набирают с побережья. Неплохо, да?
– хмыкнул он.
– Платить не нужно. Только кормежка и одежда. Три года. Читай людей слева направо, внушай им что угодно...

Моя мама могла работать в доме Мелёшина-старшего. Я могла намывать там полы. А могла и не удостоиться высокой чести. Отправили бы в закрытую лабораторию, чтобы отрабатывать заклинания, например, deformi*.

Меня затрясло.

– И ты внушал? Читал мысли?

– Я не умею, - отрезал Мэл, нахмурившись.
– Кроме того, не особо разделял тех, кто работал по найму, а кто - из-за долга.

К парапету набережной прибило волнами ветку с набухшими почками. Столица готовилась к взрыву юной зелени.

– Помню, отец приехал на побережье и попросил маму о разводе. Она согласилась, и он забрал меня на Большую землю. Сюда.