Sindroma unicuma. Finalizi

Очевидно, Мэл думал, как и я.

– Хорошо. Эва принесет вам свою резинку, - заявил он.
– Ведь так?
– обратился ко мне.

Не помню. При переезде её не оказалось в коробках, хотя я расчистила завалы на подоконнике и в тумбочке.

– Эва, ты ведь забрала резинку наверх?
– повторил Мэл.

Сдалась им эта резинка, - взглянула я сердито на сборище доморощенных дознавателей. Разве можно построить обвинение на какой-то растянутой резинке? Хотя если потребуется, можно высосать вину из пальца.

Нет, не взяла! Потому что резинки не было на подоконнике. Её не было!

А значит, кто-то забрал её!
– заработали лихорадочно извилины. Кто сумел попасть в швабровку, миновав сложный замок Олега?

– Складывая вещи, ты заметила резинку?
– допытывался Мэл.

– Не знаю... Не помню. Не обратила внимания!

– Так... Мы двигали стол, - задумался он. Потер ладонью глаза, вспоминая.
– Черт!

Хлопнула дверь, и со сквозняком в помещение зашел... Альрик Герцевич Вулфу! Прохромал к столу и сел рядом с проректрисой, вытянув увечную ногу. Михаслав Алехандрович обернулся к нему, чтобы ввести в курс дела, но профессор взмахом руки сказал: "Не стоит. Я в курсе". Он и с мужчинами не стал здороваться, очевидно, они виделись с утра.

Мэл напрягся.

– Позвольте узнать о пропавшем артефакте. Что это?

– Specellum verity*. Зеркало правдивости, - объяснил Миарон Евгеньевич.

Единственное зеркало в кабинете Стопятнадцатого - то, в которое декан поначалу любил разглядывать меня. Значит, это артефакт. Немудрено. Не удивлюсь, если в кабинете Генриха Генриховича каждая вторая вещь - древний и бесценный раритет.

– Вы по-прежнему уверены в своих подозрениях?
– обратился профессор к Михаславу Алехандровичу.

– Мы хотим разобраться, - отозвался тот.
– Ведь кто-то проник в кабинет и позаимствовал уникальный предмет.

– Думаю, кражу совершил тот, что хотел переложить вину на Эву... Карловну, - Альрик произнес отчество с заминкой, и Мэл сжал губы узкой полоской.
– Прежде всего, потому что она беспрепятственно выносит разнообразные вещи из института. Ведь так?
– перевел он взор на меня, и в груди ухнуло.

Заявление профессора устроило эффект, подобный анафилактическому шоку.

– Разве таковое возможно?
– спросил Миарон Евгеньевич, отойдя от изумления.
– Страж запрограммирован...

– Страж - живое существо, - ответил Альрик.
– Специально выведенная порода. Программа закладывается с помощью глубинного гипноза, - постучал он пальцем по виску, - а дополнительная сетка символов, вживляемых под кожу, обеспечивает связь с базой данных института.

– Невероятно!
– воскликнул Миарон Евгеньевич.
– Верно ли заявление профессора?
– обратился ко мне.

Насмешливый взгляд Альрика не оставил шансов.

– Да... но я всегда возвращала...
– пролепетала я после мучительного молчания и внутренней борьбы.

Мэл сжал мою руку.

– Я заставлял её, - сказал громко.
– Эва выносила книги из библиотеки, потому что я приказывал. И угрожал. Шантажировал, что расскажу всем...

– Нет!
– вскочила я.
– Это я виновата во всем! Мэл не при чем! Я... булочки... расстегаи из столовой... справочники, учебники... Но всегда возвращала книги! Он не знал, - показала на Мэла.

– Определитесь, пожалуйста, - обронил небрежно профессор. Сказал так, будто мы - два ребенка, выгораживающих друг друга в попытке уменьшить степень вины каждого.

– Я... потрясен, - подал голос Стопятнадцатый.
– Не ожидал. Скажите, милочка, как вам удалось?

Что удалось: украсть артефакт или вступить в сговор с Монтемортом?

– Страж не виноват!
– заговорила я горячо.
– Он не знал. Он не при чем.

Альрик засмеялся, красиво и весело, а руки Мэла сжались в кулаки.

– Выходит, страж не справляется с обязанностями. Если Эва Карловна сумела вынести книги из института, это может сделать любой, - выдвинул предположение Миарон Евгеньевич.

– Мы узнаем об этом... скоро, - заверил профессор, взглянув на часы.
– Но могу с уверенностью сказать, что Эва Карловна никоим образом непричастна к краже.

– Как?!
– хор голосов мог бы сравниться по стройности с профессиональным певческим коллективом.

– Очень просто. Объясню с легкостью, и, пожалуй, начну издалека. Люблю долгие вступления, - улыбнулся Альрик, но собравшиеся не разделили веселье.
– Но сначала хочу напомнить о профессиональной этике и о клятве неразглашения должностными ответственными лицами личных тайн.
– Деканы кивнули, соглашаясь.
– Итак, будем считать отправной точкой гражданскую войну, случившуюся почти пятьдесят лет назад, а точнее, её последствия. Тогда побежденных вместе с семьями насильственно ссылали на западное побережье. Об этом знают все, не так ли?
– Молчание подтвердило слова профессора, я же впилась в него глазами.
– Но мало кто знает, что победители установили для каждого жителя побережья уплату долга отчизне. И дети, и внуки ссыльных при рождении получали и получают долг, который переходит по наследству. Любой без исключения, кто живет на побережье, обязан вернуть долг отечеству. Вы знали об этом Егор Артёмович?
– обратился он к Мэлу, и тот вздрогнул.
– Наверняка ваш родственник немало рассказал о западном побережье.

Меня словно обожгло пощечиной. Мэл знает? Кто рассказывал ему о побережье - отец, дед? И Мэл молчал. Всё это время он скрывал. Не заикнулся. А я, наивная балда, выпытывала подробности у Агнаила.

– Кое-что слышал, - ответил скупо Мэл.

– Кое-что, - глаза профессора сверкнули... торжеством?
– Итак, долг перед отечеством на Большой земле. Его уплачивали и платят по-разному. В научных лабораториях, в качестве прислуги, в изматывающем физическом труде... Продолжительность определяется степенью тяжести. Обычно - от года до трех, а иногда дольше.