Сингапур

Подобное обхождение вызвало на лице Тоболина улыбку, и та небольшая обида, какая закралась в подсознание, окончательно потеряла свое значение. А что из чего выбирать, пока не видел никаких напитков.

— Я не привредлив. Чем располагаете, тому и буду рад.

— В таком случае виски! — Решительно заявил Хей.

Тоболин повидал немало разных людей и всегда, когда приходилось общаться с тем или иным человеком, в первую очередь старался угадать, что он из себя представляет. За короткое время общения с капитаном шхуны он сделал кое-какие выводы. Такие люди, как Хей, обладают повышенной энергией, эмоциональным сдвигом, быстры в движениях и скоропалительны в своих поступках. Им присуща резкость и неожиданность. И несмотря на солидный возраст, это в нем ясно проступало.

Вплотную с переборкой, рядом с рабочим столом стоял холодильный ящик внушительных размеров. Тоболин взглянул на него безо всякого интереса. Для него, как для капитана, ящик, стоящий в самом неудачном месте каюты, вызвал лишь недоумение. С другой стороны, может быть, удобно. Протянул руку, нажал на кнопку…Хей сидя уже в кресле, так и поступил. Дверка распахнулась. Можно было этот момент и не заметить, а уж так получилось, что Тоболин заглянул. Изобилию бутылок с напитками мог бы позавидовать самый отъявленный коллекционер. Учитывая то, что холодильник своим верхом упирался в подволок, то все, вместе взятое походило на небольшой, но оригинальный магазинчик. У Тоболина, естественно, возникла мысль о своеобразном хобби капитана. Он еще не был в курсе его личной жизни. Узнает несколько позже, конечно, не от него лично, а от Померана. Сам Хей в свою жизнь не любил посвещать даже близких людей. А имел ли он вообще таковых…Он не был привязан ни к семье, ни к дому. Скорее всего не имел ни того, ни другого. Жил на шхуне. И все, что в холодильнике, составляло его имущество. Моряк до мозга костей. Как в старину: все, что моряк имеет-это на нем и в его сундучке. Хей, как человек, всем своим существом привязанный к морю, ко всему прочему относился или равнодушно, или с презрением.

Когда на столе появилась бутылка, золотистого цвета, загадачной, необъяснимой формы, которая могла бы занять достойное место на выставке стекольного искусства, даже у Тоболина, повидавшего всякого в разных странах, вызвала неоднозначную реакцию:

— И вам не жаль ее открывать?

— Не жаль. — Ответил Хей и более ничего не добавил.

Затем наливая виски в бокалы, косо посмотрел на Тоболина и улыбка, похожая на гримассу, обозначилась на его широком лице.

— Мне кажется, в ваших глазах, капитан Тоболин, (отчего-то вдруг такая официальность!) я заметил удивление, которое вызвано вот этим ящиком, стоящим, как бы не на своем месте и портящим весь интерьер каюты. Кстати, для меня так удобно. А на чужие мнения мне наплевать. Да будет вам известно, в нем, черт возьми, — Хей кулаком постучал по стенке холодильника, — триста шестьдесят пять бутылок. Ровно столько, сколько дней в году. А если бутылка на семь дней, то я их выпью за семь лет.

«Странный расчет…»-мысленно удивился Тоболин. Задать вопрос не решился. Загадку разрешил сам Хей:

— Столько я планирую прожить, а там посмотрим…

— В таком случае вам надо держать запас на случай прихода гостей, — заметил Тоболин.

— Этот случай предусмотрен. Одну даже прихвачу с собой туда…Чтобы было веселей отчитываться за свои грехи перед Аллахом.

Не смотря неожиданный поворот, Тоболин, конечно, не надеялся, что после определенной порции виски Хей пустится в рассказы о своих прежних приключениях, должно быть весьма интересных. Что касается его самого, то тут надо было ухо держать востро. Простаком Хея не назовешь и наверняка заготовил пару каверзных вопросов. Тоболин к ним был готов. Легенда, сочиненная накануне и согласованная с Помераном не могла вызвать у него недоверия.

За открытым иллюминатором плескалась вода и ее шум действовал успокаивающе, снижая напряжение, безусловно, имеющее место при встрече двух совершенно разных людей. Обоюдный интерес? Для Тоболина стал бы удобней вариант, если бы к нему никто из экипажа не проявлял никакого интереса. А уж коли так случилось, то нужно было разыгрывать свою карту.

— По странным обстоятельствам судьба нас свела вместе, — на правах хозяина начал первым Хей, — и при появившейся возможности не поговорить с русским капитаном стало бы неоправданным упущением. Кстати, с простыми русскими моряками мне пришлось встречаться, и не раз. Сингапур, Гонконг, Джакарта. В барах, куда я нередко заглядывал по молодости.

И догадываясь, у пассажира на этот счет не возникнет никаких вопросов, продолжил:

— Понравились дьяволы! Пьют столько, что смотреть со стороны одно удовольствие. Стаканами. И у меня всегда напрашивался вопрос: упадут или не упадут. И удивлялся, когда они оказывались в состоянии на своих ногах покинуть бар.

— Ну, допустим, это не единственное качество наших людей, — заметил Тоболин.

— В этом я уверен, — согласился Хей.

Трудно было понять, что он имел ввиду.

Превосходное виски пилось легко. Тем не менее Тоболин не спешил вынуждать Хея подливать в его бокал. Да и сам он, очевидно, не горел подобным желанием. Вряд ли из-за скупости. А впрочем, Тоболин забыл общенародную, кроме России, традицию — каждый наливает себе сам в зависимости от своего желания. Между тем разговор складывался непросто. Чего-то не хватало, и дело совсем не в виски, а не находилось общей темы. Хей был вынужден стать снова инциатором диалога:

— Боцман о вас немного рассказал. Выходит, вам повезло…Не подумайте обо мне, как о любопытной обезьяне. И все-таки как вы рискнули доверить свою жизнь неизвестно кому на случайном, незнакомом острове?

— Да, вы правы, — в свою очередь продолжил Тоболин. — Судьба оказалась ко мне милостива. В тот момент у меня не было иного выбора. Приступ апендицита оказался настолько болезненым, что я думал лишь о том, что бы он не лопнул до того, как я окажусь на столе хирурга. Пролежал в госпитале две недели. Судовладелец прислал радиограмму довольно странного содержания. Тем самым меня, прямо сказать, огорошил. Ожидать попутного судна, которое заберет меня на рейде. Конечно, я — не президент и даже не министр, чтобы гнать за мной специальный пароход. Вторая радиограмма обрадовала: выбираться своими силами. Хорошо хоть прислал деньги. Впрочем, — обычная морская практика…Думаю, не я первый не я последний. Подобных случаев во флоте немало.

Вряд ли Хей смог уловить наличие фальши в убедительных словах коллеги. И ему самому захотелось поделиться своим опытом.

— На ваше счастье остров оказался обитаем вполне цивилизованными людьми. А окажись вы…Так вот, послушайте… На одном из судов, на котором я капитаном вышел впервые, случился аналогичный случай. Несчастный случай с одним моим матросом. Открытый перелом ноги. Шли вдоль побережья острова Новая Гвинея. Оставался единственный вариант спасти матроса-отвезти на берег. Смотрю в бинокль-ни одного поселения. Песчаная полоса вдоль моря, а дальше-джунгли. Несмотря на это я был уверен в том, что люди там живут. Дымки от костров я заметил сразу же. На шлюпке пошел сам. И стоило ей ткнуться носом о берег, как из джунглей вывалила толпа дикарей. В полном смысле. Вероятно, недалеко находилась деревня какого-то племени. Надо сказать, я не заметил в их действиях чего-то агрессивного, наоборот, остановившись в стороне, они завороженно и настороженно смотрели на нас. Я сделал жест рукой, приглашая подойти к шлюпке. От толпы отделились трое и с опаской приблизились. Показал им увеченного матроса, пришлось даже частично размотать бандаж с его ноги. Смотреть страшно-сплошное окровавленное месиво. Поняли. Один из них издал странный звук, и тогда уж они всей толпой рванулись к шлюпке. Вскоре в лесочке отыскали длинную жердь и надо же, догадались — острием копья отчепрыжить сизальский фалинь от шлюпки. Правда, в этом случае препятствовать было бы не разумно. Для подхода к борту судна у нас имелась выброска. Вот, фалинем-то и принайтовали к жерди нашего несчастного матроса. Уволокли быстро, с гамом, возгласами, словно на жердине висел не человек, а пойманный кабан. С тех пор я с тем матросом не встречался…

В глазах Хея появились признаки усталости и последующие его слова стали тому подтверждением:

— Теперь я умолкаю и пусть за меня говорит море. Слышите, как оно шумит…

Его слова Тоболин принял на свой счет, как знак к окончанию встречи и потому подумал: «Визит пора сворачивать. Все, что надо, уже сказано.» Невольно обратил свой слух к открытому иллюминатору. Хей оказался и в этом случае прав. Пологая зыбь поднимая шхуну на гребни волн, затихала, а когда ее опускала, то переходила на несильный шум, похожий на шёпот, как будто и на самом деле между ними происходил обмен любезностями. Тоболин подумал о матросе, оставленным Хеем у дикарей и поднимаясь из кресла, все-таки решил о нем спросить:

— Позже вы о матросе интересовались? Каким образом сложилась у него жизнь?

Хей задумался. Пауза прервалась неожиданно.

— А сложилась ли? — Беззаботно отвечал Хей. И с откровенной прямотой договорил, — может, они его поджарили на костре и сожрали. Каннибалы и в наше время не перевелись. А впрочем, мало вероятно то, что матрос возвратился во флот. Боюсь, он остался без ноги. А вообщем чего говорить, кому какая уготовлена судьба, так то и будет. От нее не убежишь.

Наконец, они попрощались и Тоболин ушел в свою каюту. Кстати, ему относительно жилья повезло. На шхуне имелось запасное помещение. По большому счету его нельзя было назвать каютой, но койка в нем имелась.

60

Сон к Тоболину долго не приходил. Короткая койка, в которой приходилось лежать согнув ноги, была не единственной причиной. Букет мыслей, начиная от впечатлений о разговоре с капитаном шхуны, заканчивая далеким, недосягаемым домом, бессистемно ворошил мозги. Казалось, не даст заснуть до утра. Мысли отрывочные, одни беспокойные, другие наоборот-успокаивающие, но ни одна из них не имела четких очертании. Состояние можно было отнести между сном и бодрствованием. Наконец, снова возвращение к тому, с чего начался прошедший день. Хей со своими странностями. В сонном воображении образ капитана шхуны выступил не главным лицом. Биографическая поделка Тоболина-лихо закрученная, правдоподобная история с апендицитом несколько пошатнула авторитет бывшего пирата. Хотя, кто знает, выдержит ли она испытание на прочность в дальнейшем. «А ведь стоит вспомнить, — подумалось Тоболину, — прозорливые слова училищного врача Верочки, когда говорила: