Сингомэйкеры
Шрифт:
– Все стремительнее развиваются азиатские тигры, – сказал он тяжело, – все сильнее оказывают влияние на события в мире Южная Америка, Африка, весь арабский мир… Мы можем не успеть!
Я решился спросить осторожно:
– Но в то же время мы не хотим и тормозить их развитие? Как я догадываюсь, это вовсе не потому, что мы вот такие политкорректные и гуманные?
Он нервно дернул уголком рта, то ли улыбка, то ли судорога.
– Конечно, не потому. Мы рискнули сыграть на опережение! Это огромный риск, мы сейчас балансируем на гребне стремительно несущейся волны, которую сами же и создали. Но, выбери
Я пробормотал:
– Но сейчас высокие технологии активно развиваются даже в Китае… Ах да, простите, это же наши фабрики! Да и вообще наше влияние.
Он кивнул.
– Именно. Но если наше влияние сменится влиянием ислама?.. Потому и надо спешить! Сейчас мы, а не Северная Корея или Иран, лидируем в высоких технологиях. Но наше преимущество настолько крохотное, что мы практически на равных хоть с Кореей, хоть с Ираном. Обе страны могут ввергнуть мир в ядерную зиму, тогда будет не до науки – выжить бы в норах!
Я молча слушал, в нужных местах кивал. Уже знаю, что когда человечество подойдет к сингулярности, лавина научных открытий будет нарастать и нарастать, мир будет изменяться в месяцы, дни, а потом часы! Для нормальных людей, не ставших сингулярами, мир внезапно окажется населен сверхчеловеческими… нет, сверхчеловек – это прежде всего человек с возведенными в степень его человеческими возможностями, а мир окажется населен сверхразумными и потому абсолютно непонятными существами.
– Мы все же должны успеть, – сказал я без особой уверенности. – Должны…
Он ответил очень серьезно:
– Юджин, нам приходится очень спешить. Наша земная цивилизация выжила и просуществовала до нашего дня просто чудом! Это невероятное стечение удачных обстоятельств. Я уж не говорю, что само происхождение жизни является настолько уникальным, что когда настоящие ученые пытаются просчитать эту вероятность, у них получается настолько запредельная цифра, что жизни ста дециллионов вселенных будет недостаточно…
Я сказал робко:
– Но в Дакоте построили новую станцию, чтобы ловить сигналы других цивилизаций из космоса…
Он отмахнулся.
– Юджин, это наша станция. Мы такие устанавливаем… ну, вы уже поняли зачем. По глазам вижу. Вы очень понятливый молодой человек и все схватываете мгновенно. И вы не зашорены, что еще важнее. Так вот нам не всегда будет так везти! Возможно, сплошная полоса удач прервется полосой катастроф. Ну там Солнце взорвется, а оно в самом деле очень нестабильно, мы эти данные тщательно скрываем, или мощный поток гамма-лучей из пространства зацепит Солнечную систему, комета или метеорит по Земле шарахнет… да есть тысяча опасностей, и что тогда?
Я сказал осторожно:
– Вообще-то всех этих катастроф мы уже не увидим. Достаточно одной.
Он сказал тяжело:
– В том-то и дело. Вот тогда и взвоем!.. И схватимся за головы, осознав, что если бы, к примеру, Гитлер не развязал Вторую мировую войну, которая опустошила центр цивилизации – Европу, мы бы уже сейчас строили города на спутниках Юпитера и Сатурна, а на Марсе и Венере уже цвели бы яблони!.. А если бы удалось избежать Первой мировой,
которая опустошила не только вашу Россию, но и всю Европу?.. Германии снова пришлось поднимать всю науку и промышленность, а это непросто.Я сказал тихо:
– Понимаю. Если бы удалось избежать кровопролитнейших войн, мы бы продвинулись дальше… А так можем и не успеть. Увидим летящий в нашу сторону астероид, что через десять лет разобьет Землю вдрызг, и поймем, что если бы научная мысль работала не над конструированием фаллоимитаторов нового типа, а над ракетными двигателями…
Он отмахнулся, голос прозвучал с мягким укором:
– Юджин, что вам эти фаллоимитаторы? Их не избежать. А вот если бы десятки миллионов человек не погибли в последнюю мировую, среди которых сотни тысяч ученых, если бы не разбомбили научные центры… эх, словом, сейчас спешить очень, очень надо. Возможно, от спасения нас отделяют не века, а всего лишь годы, даже месяцы. Так что вперед, Юджин, как у вас говорится, и – с песней!
– Есть, шеф, – ответил я, вскакивая. – И барабан на шею.
– Мы работаем без барабанов, – напомнил он строго, но глаза смеялись. – Есть наивные, которые полагают, что идеология берется из ниоткуда и существует сама по себе. Люблю таких! На их фоне таким себя гением чувствуешь… Вот, к примеру, когда уже при капитализме стало не хватать рабочих рук для бурного роста промышленности, мы быстро придумали движение за равноправие женщин, финансировали его…
Я кивнул, улыбнулся понимающе.
– Да, это было круто. Женщины дальше сами сражались за свои права, наша организация их только направляла… Таким образом в производство было вброшено сразу несколько десятков миллионов рабочих рук, что вызвало новый бурный рост.
Макгрегор посмотрел на меня вопросительно.
– Вы все понимаете верно, Юджин. Нам нужен бурный рост, потому и была придумана идеология равных возможностей для всех. Весь мир вовлекли в изнурительную работу на износ, больше похожую на бег по пересеченной местности с мешком камней на плечах!..
Я видел, что должен как-то среагировать, помялся и развел руками.
– Ну да, теперь да. Как только отпадет необходимость, чтобы все люди работали на нашу программу… в смысле, как только будет выполнена, отпадет необходимость и в такой идеологии?
Макгрегор сказал почти ласково:
– Договаривайте, Юджин, договаривайте. Не страшитесь.
От его тона пахнуло смертельным холодом. Я сказал, стараясь не меняться в лице:
– Отпадет необходимость и в… массе этих рабочих рук.
– Вместе с их носителями, – договорил Макгрегор, чувствуя, что я никак не решусь произнести роковые слова. – Вы же видите, Юджин, они не нужны будут даже в автоматизированном мире, где все будет под контролем умных механизмов. Я уж молчу про сингулярность, про нее сами легко додумаете.
Ошалелый, я долго перебирал разговор и, кажется, уловил подсказку Макгрегора, что хорошо бы в свободное от работы время придумать новую идеологию для людей, в которых отпадет необходимость. В том смысле, что не только тяжелый ручной труд, но и вообще любой труд все больше перекладываем на плечи умных машин. А значит, святость идеологии труда нужно заменить чем-то иным, не менее, как говорится, священным.