Синий апельсин

– Послушайте, Вера, боюсь обидеть вас, но то, что вы тут говорите про тот свет я не разделяю.

– Напрасно! Надо уметь отрываться от догм. Учитесь самостоятельно анализировать жизнь, пытайтесь понять вещи, которым в школах и институтах не учат. Я много чего знаю. Мне это помогает. Дано мне это.

Элина Витальевна засобиралась уходить.

– Спасибо за вкусный чай. Мне пора домой.

– Погоди, детка, я тебе кое-что хочу дать.

Старушка из кармана фартука извлекла фрукт. На вид это был обычный апельсин.

– На, детка, угостись сегодня вечером. Внутри он синего цвета. Пусть тебя это смущает. По вкусу он ничем не отличается от оранжевых. Он тебе поможет кое в чем разобраться. Будешь дальше жить в согласии с самой собой.

Элина Витальевна взяла апельсин, зачем-то ковырнула кожуру и понюхала. Пахло обычным цитрусом. Она поблагодарила Веру, взяла сумку с антоновкой и вышла на улицу.

Потом, позже, она не единожды будет пытаться вспомнить этот переулок, старушкин домик, и как ехала туда от храма, но найти его она не сможет никогда.

На улице смеркалось, моросил августовский дождик. Посмотрев на часы, Элина поняла, что провела в странном доме около четырёх часов, однако не могла вспомнить, что она делала там так долго. Казалось, что её визит к Вере длился не более получаса.

Добралась до дома. Долгожданные струи воды сняли усталость. Шелковый халатик приятно холодил тело. Перекладывая фрукты в холодильник, обнаружила лежащий сверху апельсин. Захотелось попробовать необычный фрукт и она начала его чистить. Внутри, как предупреждала старушка, плод был синего цвета. «Чего только люди не придумают! И чем им оранжевый цвет не ко двору пришёлся?» Элина положила в рот последнюю прохладную дольку.

Внезапно ноги отяжелели и захотелось спать. Элина прилегла на тахту в гостиной, хотела включить телевизор, но не успела.

За доли секунды она перенеслась в неизвестное место, которое словно паутиной было затянуто лёгкой белёсой дымкой. Такая туманность случается осенней порой, когда дымят далёкие загородные костры и воздух долго носит в себе их горьковатый запах. Здесь никаких запахов не было вообще, хотя должно было пахнуть яблоками и цветами. Их вокруг было много. В этой дымке стояли дома, среди них росли фруктовые деревья с зелёными, словно пластмассовыми листьями и большими изумительной красоты цветами ярких расцветок, неизвестными Элине. Это был город, но его улицы были пусты. Не было транспорта, птиц и домашних животных. Дома были невысокие белого цвета, все одинаковые. Элина шла по улице в домашнем халате, на ногах не было обуви. Не привыкшая ходить босиком, сейчас она не чувствовала в этом неудобства. Было комфортно ступать по земле, которая была мягкой, словно пушистый ковёр. Воздух не имел никакой температуры. Не было ни холодно, ни жарко. Странным было и то, что в городе не было звуков. Не пели птицы, не звенел трамвай и не гомонила толпа. Элина шла так, словно знала, куда ей следует идти. Улица сделала поворот и перед ней открылась площадь с большой зелёной поляной. Там ходили люди. Их лица были плохо различимы. Элине было легко в этой чужой местности среди незнакомых людей.

От группы людей отделилась фигура и двинулась навстречу. По мере приближения она становилась мучительно знакомой. Элина сглотнула ком в горле, замерла в счастливом предчувствии. Это была женщина. Она подошла почти вплотную, и Элина поняла, что не ошиблась.

– Мама! – воскликнула она, – Мамочка! – Как такое может быть? Ты же умерла. Где я? Скажи мне, что ты тут делаешь? – Элина хотела обнять мать, сделала шаг, но руки ничего не ощутили. Мать была рядом, но обнять её было невозможно. Дочь видела её покатые плечи, сутулую спину, родные руки, морщины на лице, выбившиеся из под платка седые пряди. Томящая тихая радость переполняла Элину. Хотелось плакать от счастья. И Элина плакала.

– Не плачь, детка. Тебе грустно? Почему, милая?

Мать говорила, но её лицо при этом не менялось, а губы не приходили в движение, она будто бы передавала Элине свои мысли. Мать подняла руку, чтобы коснуться дочери, Элина почувствовала лишь лёгкое движенье воздуха, словно пробежал ветерок.

– Мамочка, где ты? Куда я попала? Это сон или явь?

– Это явь, детка, недоступная человеку. Ты видишь то, чего людям не положено видеть. Странно, что ты попала сюда в земном облике. Это значит, что ты жива. Я очень рада, что снова вижу тебя так близко. Живые простились с нами ещё там, на Земле. Когда мы были облечены в свои тела, то имели имена и земные дела, у нас были семьи и свои судьбы. Но всему отмерян свой срок и, наши души утратили свою оболочку, оставив на Земле всё, что нас окружало. С нами остались лишь наши мысли и знания, всё, чему мы научились за время земной жизни. Нам сейчас легко без своих тел. Они для человека временное пристанище, поскольку несовершенны, имеют короткий век, подвержены болезням и скорому износу. Здесь мы понимаем, что люди на Земле делают очень много необдуманных и нелепых поступков, зачастую живут так, словно хотят как можно быстрее привести свою оболочку в негодность.

– Мамочка, почему я вижу тебя прежней?

– Иначе как бы ты смогла узнать меня из множества душ, которые бесплотны? Мой облик временный, он из моего прошлого, и виден только тебе. У нас всё совсем по-другому.

– Тебе хорошо здесь?

– Здесь тоже есть радость, как и у вас. Только мы находим её в другом. Вы поймёте это, когда попадёте к нам.

– Я очень тоскую по тебе и по папе! Могу ли я встретиться с ним?

– Если тебе удалось попасть сюда, не расставшись со своей оболочкой, то, может быть, тебе удастся встретиться с отцом. Гости к нам приходят чрезвычайно редко. Каждый узнает всё, что должно знать в своё время. Тебе надо торопиться назад. Но помни – мы всегда рядом.

Мать вновь подняла руку, ветром коснулась плеча, приблизила своё лицо к её лицу. Те же глаза, та же улыбка. Только холодно очень.

Помни, – исчезает плоть, исчезает былая жизнь, мы не можем разговаривать, у нас всё другое. Одно остаётся с нами навсегда – любовь! Любовь в нас продолжает жить. Она вечна. Я всё так же люблю тебя и сына. Я стала невидимой, но я вижу вас и всё знаю про вашу жизнь.

– Мамочка, прости меня! Я не успела попросить у тебя прощения.

– За что ?

– Я была нетерпелива к тебе в твоей болезни, я позволяла себе раздражаться, сердиться и быть резкой. Прости меня за это. Я очень виновата перед тобой! Но я всегда очень любила тебя и продолжаю любить… Знай это!

– Ну что ты, Элина, конечно, я прощаю тебя. Человек слаб, а ему приходится порой нести неподъёмный груз земных страданий. Отпусти своё страдание. Жизнь должна быть радостной, не омрачай её. Я тоже хочу попросить у тебя прощения за то, что была капризна, требовательна и даже безжалостна. Я вела себя эгоистично. Детка, мне нужно идти. Живи. Не торопись сюда. Всему своё время.

Мать повернулась спиной и зашагала прочь. Скоро её фигура растаяла вдали.

Элина двинулась дальше по длиной зелёной улице. Ей захотелось пить, и она попробовала сорвать яблоко с ветки ближайшего дерева. Но, потянувшись к плоду, обнаружила, что её рука скользнула в пустоту.

На площади мелькали тени. Женщина двинулась дальше. Идти было легко – так, словно земное притяжение никогда не было ей знакомо. Здесь не было облаков, но откуда-то струился мягкий свет.

На пустынной дороге ребёнок лет четырёх мелом рисовал на асфальте непонятные фигуры. Это была девочка с золотыми кудряшками.

Увидев Элину, малышка прервала своё занятие и выпрямилась.

– Здравствуй, мама, – произнесла девочка.

Элина вздрогнула.

– Ты ошиблась малышка, я не твоя мама. Как тебя зовут?

– У меня нет имени, ведь ты не дала мне родиться.

Элина замерла. Неужели очаровательная девчушка – это тот проклятый аборт, на котором настоял муж, когда у неё уже было двое сыновей, и рождение третьего никак не вписывалось в их планы? Её не рождённое дитя… Дочь.

Огромные серые глаза, розовое платье в рюшах, испачканные мелком маленькие ручки.

– Ты не родилась, но почему же я вижу тебя? Если бы ты жила, тебе было бы сейчас шестнадцать лет…

Девочка разговаривала как взрослая.