«Сирены» атакуют

Сейчас же ему предстояло, грубо говоря, выяснить… впрочем, он и сам запутался. Он понимал лишь, что сочетание ослабленных радиацией штаммов с профилактическим приемом антибиотиков способны повысить шансы непобедимой германской армии на выживание в грядущих боях, где все перечисленное будет применяться массированно и одновременно.

А может быть, измененные споры нужны для чего-то другого.

–  Как бы там ни было, это уже какой-то результат, - молвил Месснер.
– Во всяком случае, нам будет о чем доложить, даже если он сдохнет.

–  Вы по-прежнему отказываетесь от пробной антибактериальной терапии?

–  Никто не вменял мне в обязанность испытывать лекарства.

Штурмбанфюрер помолчал.

–  Что ж, хотя бы один, даст Бог. Я и на это не надеялся, если честно признаться. Слишком большая удача.

–  Да, второй, похоже, не жилец, - кивнул Берг.

Он ошибся.

Сережка Остапенко выжил.

«Вот вам и расовая неполноценность», - неожиданно для себя подумал Месснер и поморщился: еще брякнет что-то подобное вслух, раз уж на ум пришло.

* * *

Он лежал, плохо соображая, на каком свете находится. Свет, не выключавшийся круглые сутки, резал глаза, но уже не так, как в самом начале, когда у Сережки развился менингит. Он знать не знал, что это такое; он не имел понятия, что в его состоянии гибельной может стать обычная простуда, не то что сибиреязвенное поражение мозговых оболочек. То, что он остался в живых, действительно было настоящим чудом. Чудеса случаются редко, но не так чтобы очень, их просто не замечают, списывая на счет неизвестных науке явлений, которые, однако, со временем обязательно получат заслуженное объяснение.

К нему продолжали ходить прорезиненные и просвинцованные садисты; им занимались, его изучали, ему удивлялись.

И Остапенко интуитивно догадывался, что ценность его особы постепенно и непонятным образом растет.

Он видел недоумение немцев и понимал, что теперь его хотя бы не прибьют, как муху. Точно, не прибьют… А к опытам он постепенно стал привыкать. Он терпел невыносимые мучения, но неизменно выздоравливал, и этот последний процесс даже начал доставлять ему естественное удовольствие.

И еще Сережка размышлял о побеге.

Размышлял - это, ясное дело, сильно сказано. Не размышлял - мечтал. Сбежать из трюма не сумел бы и вооруженный до зубов диверсант.

Но он уже познал чудо - почему бы не произойти еще одному? Он давно перестал полагаться на Бога. Но зачем-то Бог берег его, и не хотелось думать, что Господь покровительствует нацистам, сохраняя удивительный экземпляр для новых испытаний во имя торжества германского оружия.

Часть четвертая ТАЙНАЯ АКТИВНОСТЬ Глава одиннадцатая ЛЮБУЯСЬ КРАСОТАМИ

Номера в монастырской гостинице были двухместные, и Чайке как даме выпало поселиться одной, в ожидании соседки. Из этого можно было извлечь пользу, и Посейдон отвел Артемия в сторону.

–  Постарайтесь сделать вот что, - сказал он негромко.
– В прибывающей немецкой группе есть женщины. Постарайтесь поселить одну в этот номер.

Монах с сомнением покачал головой.

–  Это будет трудно устроить. Там две женщины, и естественнее будет поселить их вместе.

–  Понимаю, но вы все-таки попытайтесь. Организуйте путаницу с бронью. Если немка слишком явно заартачится, то уступите. Пусть хотя бы проявится: активное нежелание послужит косвенной уликой.

–  Как и активное желание, - заметил Артемий.

–  Это верно, - согласился Посейдон.

–  Зосима будет ждать вас в церкви через полчаса. Желательно, чтобы вы вошли в курс дела до прибытия группы.

–  Да, конечно. Мои люди уже переодеваются…

Брови Артемия поползли вверх:

–  Что значит - они уже переодеваются? Вы уже готовы, что ли, выступить в роли реставраторов?

–  Да нет, - улыбнулся Каретников.
– Никаких фартуков и косынок. Я не вполне правильно выразился. Они… оснащаются.

Монах понимающе кивнул.

–  Надеюсь, что вы не проявите вопиющую неосведомленность в профессиональных вопросах.

–  Не беспокойтесь. Мы будем молчать как рыбы, лишнего не ляпнем. В конце концов, вода - наша привычная стихия.

Помявшись, Артемий сказал:

–  Руководство обители… очень просит не забывать, что на территории находится детский лагерь…

Каретников, уже направившийся в свой номер, резко остановился.

–  Какой еще, к черту, детский лагерь?

–  Но разве вас не поставили в известность? На острове разбит детский православный лагерь. Дети помладше приехали с родителями, те, что постарше, - без сопровождения. Целая орава.

Забавно, что Артемий никак не отреагировал на поминание черта. Посейдон сжал кулаки.

–  Но это ведь не лезет ни в какие ворота! Здесь же черт знает что может начаться!.. И потом - работы по подъему объекта тоже небезопасны, насколько я понимаю. Как же сюда пустили детей?

–  Это так, и все родители были предупреждены. Но паломники есть паломники. Это глубоко верующие люди. Некоторые даже усмотрели в этом некий подвиг. Заставь дурака Богу молиться…

Очередное ругательство, произнесенное Каретниковым, крепко превзошло прежнее и прозвучало абсолютно неуместно в этих стенах.

–  Бардак!
– продолжил он гневно.
– Сущий бардак! Одна рука не знает, что делает другая, - вот уж воистину по Писанию… Почему нас не предупредили? Это может сорвать операцию! Детей нужно немедленно эвакуировать!

–  Их, безусловно, не следовало пускать, - возразил Артемий.
– А теперь уже поздно. Эвакуацию невозможно провести незаметно, поскольку все может пойти прахом.

«Сирены» послушно ходили за братом Зосимой, который несколько успокоился и был приятно удивлен вниманием, с которым его слушали. Он ненадолго сделался истинным пастырем, наставляющим благочестивое стадо.

Ему почтительно внимали, Торпеда и Магеллан даже делали пометки. Именно они прошли курс специальной тренировки памяти, и записи требовались им на всякий случай, больше для видимости, если вдруг придется объяснять, каким чудесным образом им удалось так хорошо все запомнить.