Сирены

– И оно никогда не подводит...

– О, видишь ли, Дениза знает толк в этом. Я полагаю, она действует как радар. – Эрика положила сигару в стоявшую перед ней зеленую металлическую пепельницу. – Она знает, кого выбрать из зала. Хотя, разумеется, только из первого ряда. Она не выходит по-настоящему туда, к публике. – Она внимательно оглядела Дайну. – Они сами идут к ней. – Эрика слегка улыбнулась, и ее странная холодная улыбка показалась Дайне непостижимой и непроницаемой. – Это – необходимый урок жизни, liebchen, a?

Дайна брела вдоль стены комнаты, задумчиво проводя пальцем по пыльным зеркалам.

– Ты счастлива здесь? – поинтересовалась она после небольшой паузы.

Она услышала резкое шипение всасываемого воздуха – это сигара вновь очутилась в пальцах Эрики.

– Счастлива? – повторила Эрика вслед за собеседницей. Однако это было не просто эхо, но наполненное новым смыслом привычное понятие. – Ты имеешь хоть какое-нибудь представление, liebchen, что значит порвать со своим прошлым? Пойми меня правильно, я не имею в виду просто бегство, а полное отречение: забыть, поклясться не вспоминать его никогда – вот что это значит. – Она разом выпустила из легких целое облачко сизого едковатого дыма. – Ты можешь понять это?

Дайна не сводила с нее широко открытых глаз.

– Не знаю, – ответила она. – Думаю, да. Эрика вновь одарила ее той же странной, леденящей улыбкой.

– Нет, liebchen, не можешь. Никто не может, за исключением... за исключением тех, кто достиг этого сам.

– Ты говоришь и о себе тоже?

– О, да. – Улыбка не сходила с лица Эрики, и Дайна почувствовала, что ее уже начинает трясти. – И о себе. Видишь ли, со мной, вообще, особый случай. Довольно уникальный. Я убежала от всего и очутилась на обратной стороне мира и теперь, да, я счастлива, потому что стала тем, кем хотела.

Наступило молчание, на сей раз более продолжительное. Однако Дайна все же не могла удержаться от вопроса.

– И чем же именно?

В этот момент их ушей достиг взрыв аплодисментов, длившийся довольно долго. Эрика поднялась и одела вокруг горла острый воротничок. Васильковые громадные глаза невинно взглянули на Дайну; коралловые губки отворились.

– Нулем, liebchen. Полным ничтожеством. Она выпорхнула на сцену в то самое мгновение, когда за кулисами появилась вспотевшая и растрепанная Дениза.

– Господи, вот это толпа! – Натянув рубашку, она села и вытряхнула сигарету из пачки. – Привет, малышка! Видала представление?

– Большую часть, – ответила Дайна.

– Тебе никогда не надоедает, верно?

– Угу.

Дениза, улыбнувшись, вытерла пот со лба.

– Это хорошо. Я имею в виду, то, что набираешься всего. Нет, – она подняла ладонь, – я не призываю тебя стать одной из нас. Наоборот, пока Бэба нет поблизости, я хочу сказать тебе, брось ты все это к чертовой матери.

– Я что-то не вижу, чтобы ты сама бросала все это.

– Нет, но я другое дело.

– Не понимаю, почему.

– Видишь ли, милочка, я все здесь люблю. К тому же я появляюсь и ухожу, сама распоряжаясь своим временем. Это хорошо, но я вынуждена возвращаться, так как должна работать во время, свободное от занятий в Нью-йоркском университете. Этот курс «Пи-Эйч-Ди» [17] ужасен... – Она посмотрела на Дайну. – Ты не понимаешь – Нет, да и с чего бы?

– Но мне кажется, я понимаю. Я думаю, что я по той же самой причине здесь и... с Бэбом. Просто потому что, возвращаясь домой, я чувствую себя... по-другому.

17

Пи-Эйч-Ди (PhD) – обучение и работа в учебном заведении с целью получения ученой степени.

В первое мгновение Дениза не ответила ничего, потом, протянув вперед руку, сказала:

– Иди сюда, милочка. – Она погладила Дайну по спине. – Знаешь, а ты права. Да. Но все же... – Ее глаза затуманились. – Все же, – повторила она, наклоняясь вперед и целуя Дайну в лоб, – то, что ты видишь здесь – всего лишь волшебный сон.

Улыбнувшись, она похлопала Дайну пониже спины.

– Ну, теперь иди, – сказала она низким голосом. – Я вернусь завтра, – Дайне не хотелось уходить.

– Ты уйдешь или нет? Мне надо учиться.

– А, – произнес Марти, разглядывая Дайну сквозь двухфокусные линзы очков. – Я так и думал, что ты придешь сегодня. Я принес тебе пирожков с джемом. – Он поднял маленький белый сверток с захламленного стола и потряс им.

– Привет, спасибо, Марти. Ты не забыл. – Взяв сверток, она извлекла оттуда пирожок.

– Что значит, не забыл? Конечно, не забыл. Именно за это мне платят деньги. – Он похлопал себя по лысеющей макушке. – Запомни это. Моя жена говорит: «Марти, у тебя в голове задерживаются не одни только цифры». В этом котелке целый резервуар, и я плаваю в том, что мне хотелось бы забыть. Пожалуйста, – он очистил сидение разваливающегося кресла от стопок бумаг, положив их на крышку старого сейфа, – садись.

Когда она уселась и принялась за пирожки, он поинтересовался: «Как в школе?».

– Вроде, нормально.

– Я надеюсь, ты учишься хорошо? – подозрение вкралось в его голос. Он помахал рукой. – Ты ведь... не водишь меня за нос? Образование – важная вещь. Даже Бэб согласен с этим, не так ли? Видишь? Ты ведь не хочешь кончить, как бедная Дениза?

– Бедная Дениза? Что ты имеешь в виду? Она скоро закончит учиться.

Марти, нагнувшись, смахнул прилипшие к уголкам ее рта крошки от пирожков.

– "Нова" – неподходящее место для девушки с такой головой. – Он указал мозолистым пальцем на Дайну. – Это относится и к тебе.

– Эй, дай ей передохнуть, – пробурчал Бэб из другого угла. – Она знает, чего хочет.

– Фью! – Марти энергично махнул на него рукой. – Она еще слишком молода, чтобы знать что-то о своих желаниях.

– Я думаю, возраст тут не имеет никакого значения, – возразила Дайна.

– Ты думаешь так сейчас. Пройдет время, и ты сама увидишь.

– Она не увидит ни хрена, пока я не разберусь с этими цифрами, – мрачно заметил Бэб, – так что утихомирься.

– Ну-ка, – сказал Марти, наклонясь к нему. – Дай я погляжу.

– Убери свои лапы, Джек. Тебе вовсе незачем соваться сюда.

– В чем дело? Ты полагаешь, я не знаю, что стоит за цифрами? Какое мне дело? – Он потянул из рук Бэба желтый разграфленный лист бумаги. – Давай. У меня уйдет на это минута, а потом ты сможешь отвести Дайну куда-нибудь хорошо поужинать. В нынешнем месяце ты можешь это себе позволить.

Марти едва успел приступить к изучению цифр, бормоча: «Где же ты все-таки научился писать?», когда дверь в офисе распахнулась. Человек в желто-коричневом пальто возник на пороге, сжимая в руке полицейский револьвер 38-го калибра. Он попеременно переводил черный смертоносный ствол на каждого из присутствовавших поочередно. Его лицо было скрыто под бело-красно-голубой лыжной маской, так что наружу выглядывали лишь глаза и толстые розовые губы.