Сияние

– Впечатляет, правда? – выдохнул Флавиус с ноткой восхищения.

– Даже устрашает, – отозвалась Гермиона, подумав, что более красивое, но вместе с тем пугающее очевидным величием место для купания представить сложно.

Флавиус в ответ лишь ухмыльнулся, а затем, немного помолчав, рукой указал Гермионе на ближайший валун. Как только она присела, Флавиус, кряхтя, приземлился рядом и, уставившись вдаль, заговорил.

– Джонатан держал чемодан в руке, когда они с Элен вылетели из Арки. Ты не представляешь, в каком я был восторге, когда в его вещах обнаружил шоколад! –озорно глянул на Гермиону Флавиус. – Клянусь, я так не радовался возможности наконец нормально помыться и почистить зубы, благодаря найденным в его же несессере средствам гигиены, как перспективе съесть плитку низкосортного шоколада, который, само собой, и рядом не стоит с тем, что делали в моё время.

В его голосе послышались нотки грусти, и Гермиона сочувственно произнесла:

– Должно быть, вы действительно очень давно здесь.

Флавиус помолчал пару секунд, после чего кивнул:

– Очень давно, – он медленно повернулся к Гермионе, – но не это главное. Вот, что ты должна знать…

Спустя пару часов Гермиона прогуливалась по окрестностям и пыталась переварить и утрамбовать новую информацию, которая непереносимой тяжестью лежала на дне желудка.

«Несварение», – безрадостно поставила она себе диагноз и спрятала лицо в ладони. Да и, в конце концов, разве можно c аппетитом прожевать новость о том, что ты уже не жив, но ещё не мёртв? Можно ли проглотить тот застревающий в горле факт, что даже если ты останешься здесь насовсем, то никак не изменишься? Ты не повзрослеешь, твои волосы не отрастут ни на дюйм, а на лице не появится ни морщинки, пусть ты будешь всё время хмуриться или, наоборот, безудержно смеяться, что вряд ли. Синяки и царапины, которые были на теле до падения в Арку, никуда не исчезнут, а если тебя угораздило пораниться ровно за секунду до этого, то, можно сказать, тебе суждено истекать кровью изо дня в день. Таким образом, Гермионе словно представлялась невесёлая перспектива пробарахтаться в формалине вечность, даже не живя – существуя.

«Здесь нельзя умереть. Ты можешь соорудить петлю, затянуть на шее и повеситься, но так и будешь висеть и биться в предсмертной агонии, пока тебя кто-нибудь не снимет. Ты можешь пойти камнем на дно озера, попробовать захлебнуться, но вместо этого будешь ощущать, как вода хлюпает в лёгких, а ты не дышишь, но живёшь, по-прежнему живёшь. Ты можешь изрезать себя вдоль и поперёк, истекать кровью, но через сутки раны затянутся, как на бездомной дворняге. Единственный способ прекратить существование – броситься в Арку. Тогда ты разлетишься на тысячи невесомых частиц, но не факт, что попадёшь в лучшее место…»

Гермиона снова и снова прокручивала в голове эти слова, примеряла на себя, как новую неказистую мантию, и брезгливо отбрасывала в сторону.

Разумеется, она не собиралась покончить с собой. Она лишь хотела покончить с существованием в этом странном мире за занавесом, а посему была твёрдо намерена выбраться отсюда во что бы то ни стало.

– Смирись, – сказал ей Джек, покачивая бутылку с огневиски на уровне глаз и всматриваясь в жидкость на донышке, когда Гермиона пришла попросить тот самый, единственный кусочек мыла и пригоршню зубного порошка, которые никогда не иссякали. – Теперь ты будешь торчать здесь вечно.

– Я найду выход, – гордо вскинула подбородок Гермиона, обернувшись на пороге его не отличавшейся опрятностью хижины. – Вот увидишь.

Насмешливое «ну-ну» стукнулось ей в затылок, но Гермиона только сильнее сжала в кулаке несессер и пошла прочь, думая, что с пьяным спорить бесполезно.

– Это точно, – отозвался Джонатан, когда она, не рискнув зайти в воду, освежилась прямо на берегу, а потом, решив вернуть мыло и зубной порошок их законному владельцу, пришла в гости к новым соседям.

Заросшая лозой хижина Элен и Джонатана находилась совсем недалеко от водопада и была словно продолжением самого леса. Внутри всё благоухало: пахло травами, мятной свежестью и уютом так, что совершенно не хотелось уходить. Сейчас Джонатан как раз быстрыми, наработанными движениями измельчал в небольшом котелке какие-то листья и лепестки цветов, от усердия прикусив кончик языка, и внимательно слушал Гермиону, изредка отпуская скупые комментарии.

– Он попал за Арку, будучи навеселе, так что это состояние у него перманентно, – после довольно продолжительной паузы сказал Джонатан, смахнув пот со лба и посмотрев на Гермиону поверх очков.

– Что? Так он не может протрезветь?

Изумлению Гермионы не было предела.

– Под поздний вечер, если не будет пить, – грустно усмехнулся Джонатан, а затем несколько помрачнел. – Но ничем хорошим это не заканчивается, поверь.

Гермиона охотно верила, а потому не стала уточнять, что случится, если Джек расстанется на целый день со своей «второй половиной», как он сам в шутку говорил о бутылке с огневиски заплетавшимся языком.

– А где… Элен? – осторожно поинтересовалась Гермиона, и лицо Джонатана просветлело.

– Собирает травы и фрукты. Кажется, сегодня она хочет приготовить на ужин что-то особенное.

В его голосе чувствовалась такая неприкрытая нежность и забота, правда, разбавленные грустью, что Гермиона невольно вспомнила Рона. Она задумалась: как он там, без неё? Ох, он же наверняка сходит с ума, как и Гарри. А Гарри? Мерлин, бедный Гарри! Неужели он это заслужил: потерять ещё одного близкого человека за сводами Арки?

В носу защипало, когда Гермиона начала вспоминать всех, кто был ей дорог: родителей, Рона, Гарри, Джинни и всю свою вторую семью – Уизли… Они ведь думают, что она мертва! И самое ужасное – есть шанс, что у неё не получится убедить их в обратном. Никогда…

Внезапно Гермиона осознала, что по щекам текут слёзы, и она больше не стала сдерживаться. Действие успокаивающего отвара прошло, и она наконец заплакала: горько, надрывно, так, как будто оплакивала уже закончившуюся жизнь. А ведь так и было: они с Роном хоть и помирились после продолжительного расставания, так и не успели подарить друг другу первый в их обновлённых отношениях поцелуй. Хоть Гермионе с Гарри и дали в Министерстве первое самостоятельное задание по изучению волшебных свойств Арки смерти, которое они выбивали несколько лет, Гермиона так и не довела начатое до конца. А Джинни? Джинни, которая ждала первенца и мечтала, чтобы Гермиона стала крёстной матерью? Такого, вполне вероятно, уже никогда не случится. Ведь Гермиона, находясь в мире живых, как будто закинула удочки сразу в несколько озёр, даже не сомневаясь, что везде поймает по крупной рыбине, а в итоге сама пошла ко дну лишь с призрачной надеждой на спасение.

– Пожалуйста, Гермиона… Не плачь, – в какой-то момент услышала она расстроенный голос Джонатана и почувствовала знакомый терпкий запах успокаивающего отвара.

– Пусть поплачет, – донёсся до неё нежный женский шёпот, когда она, так и не совладав с рыданиями, выпила отвар и позволила себя увести на широкую софу.

За секунду до того, как провалиться в глубокий сон, Гермиона увидела сочувствующий взгляд Джонатана, мягкую улыбку Элен и стоявшего в дверях со скрещенными на груди руками парня, которого не встречала со вчерашнего дня.

Кажется, его называли Рег.

Третий день

Регулусу Гермиона сразу не понравилась. Слишком смелая, слишком острая на язык, а ещё слишком надоедливая. Потому он её и избегал, пока она ходила туда-сюда, пыталась везде засунуть свой любопытный нос, старалась навострить слух, как только улавливала что-то, казавшееся ей полезным. Будто это смогло бы ей помочь выбраться с острова… Как же!

По словам Флавиуса, у него было предчувствие: скоро всему этому придёт конец. Не в том плане, что они все сдохнут, помрут в итоге от безнадёги или сойдут с ума – нет. Скорее, наоборот: он полагал, что есть выход.