Сияй, Бореалис! Армейские байки

— Ты шутишь? — бледно ухмыльнулась девушка. — Да если я коснусь тебя, от моей руки ничего не останется. Точно не останется — ты так других и погубил своими дурацкими шутками.

— Да ты просто боишься, как и все. Если бы тебе не сказали бы ничего про меня, тогда бы не боялась.

— И хорошо, что сказали. Живее буду.

— Но не умнее, раз полагаешься на слухи, а не на собственный опыт.

— Я совершенно не считаю это ненормальным. К тому же, человеку, который даже своего настоящего имени не называет, мало кто станет доверять. О таких как ты всё рассказывают слухи.

— А ты никогда не пробовала думать о человеке своими мозгами?

— Да что с тобой сегодня такое? То тебе откровенно плевать на весь мир, то внезапно начинаешь читать мораль. Будь добр, оставайся кем-нибудь одним.

— И каким я должен быть?

— Тем же, что и обычно: беспардонным хамом и эгоистом. Так оно привычнее будет.

— На самом деле ничего не изменилось. Я всё такой же эгоист, который говорит умные вещи, а сам им не следует. Впрочем, как и многие люди.

Автомобиль притормозил у кованых ворот, и тогда Лирет заметила, что город остался далеко позади, а за лобовым стеклом вырос особняк, расположившийся на горном склоне. Фасад подсвечивался снизу, почти в каждом окне горел жёлтый свет, отчего дом казался огромным фонариком со свечкой внутри. Вся эта прелесть тонула в ночных по-зимнему пурпурных тенях посреди заснеженного сада с воткнутым посреди фонтанчиком. Узор ворот окутало бледное магическое сияние, и тогда Седой заметил арку с клановым гербом. Под силой магии ворота распахнулись и впустили автомобиль. Приютившись на сиденье, похожем на колыбель, Лирет неохотно предвкушала холод. Они вышли из полусонной невесомости в ледяной мир. Заботу об огромном рюкзаке, который девушка упорно тащила с собой ещё с самого Гвальтзарда, взял на себя шофёр.

— Гаррет назначил вам встречу завтра утром, я вас отведу к нему после завтрака, — распорядился Огато. — А сейчас я провожу вас в комнату для гостей, и, если пожелаете, вам подадут горячий какао.

— А чебуреки не подадут? — поинтересовался Седой.

— Увы, только сэндвичи.

Для каждого гостя здесь предусматривалась отдельная уютная комнатка, прибранная и тёплая, с отдельной ванной. За окном простирался вид на заснеженный сад, вдали мерцали огни Риквы, окрасившие небо в пурпур. Лирет сбросила тёплую накидку и бухнулась в кровать, благоговейно вдохнув запах свежевыстиранной постели. После ночевки в дешёвом отеле всё здесь казалось лёгким и воздушным. Девушка поднялась и села ровно. Набитый рюкзак лежал вместе с футляром в уголке. Пока ещё усталость не взяла власть в свои руки, Лирет осмотрела комнатку, обвела взглядом узорчатые обои, разглядела люстру, внутри которой танцевали магические светлячки. Ничего лишнего и броского — идеально после долгой дороги. Одновременно комната казалась какой-то живой, будто здесь был кто-то ещё, сохраняющий чистоту и порядок. Рядом на кровати лежали аккуратная стопка белых полотенец, такой же халат и тапочки. Всё же, находясь здесь, хотелось оставить военный панцирь где-нибудь за пределами такого позабытого домашнего уюта. Лирет вдруг поняла, как давно ей не хватало одиночества и тишины. В ванне вдруг включился свет, зажурчала вода: телепатическая система уловила желание гостьи и сработала мгновенно. Горячая ванна вскоре набралась, и девушка, избавившись от одежды, погрузилась в неё полностью. Тело размякло, как кусочек тающего мороженого. Пузырёк с шампунем воспарил с полочки и поплыл по воздуху прямо в руки. Лирет рассмотрела его внимательно: на каждом предмете здесь стояла специальная печать, каким-то чудесным образом реагировавшая на мысли. Удобно, ничего не скажешь. Девушка распустила хвост, и медные волосы рассыпались по плечам.

Укутавшись в махровый халат, Лирет вышла, выпустив из ванной душистое паровое облако. И вдруг встрепенулась, завидев Седого. Тот прямо в куртке перешагнул порог, он по-хозяйски прикрыл за собой дверь и вошёл внутрь, как к себе домой.

— Тебе разве не выделили комнату? — возмутилась Лирет. — Возвращайся к себе и не мешай мне отдыхать.

— Разве я мешаю? По-моему, ты уже должна привыкнуть к моему присутствию, — ответил напарник.

— Пока мы здесь, я имею права распоряжаться своим личным пространством. Ты вошёл без стука.

— Мне выйти и постучать?

— Как я устала от тебя. Сейчас мне поможет только тишина, так что уходи. Завтра день сложный.

— Я не буду шуметь, и ты ведь говоришь громче меня, я не просто так пришёл. Есть одна просьба. Несложная.

— Какая?

Седой выудил из-за пазухи большие старые ножницы и лязгнул ими в воздухе. Девушка вскинула брови. Интересно, какие вещицы он ещё с собой таскал?

— Подстриги мне волосы.

— Это ты называешь несложным? Я не умею подстригать, — отмахнулась Лирет. — И твои волосы ещё не сильно отросли. Оставим подстрижки на потом.

— Мне чёлка в глаза лезет, и если мне понадобится стрелять, это будет сильно мешать.

— Если я и постригу, то только криво.

— А ты постарайся ровно.

— Хорошо, только потом ты оставишь меня в покое.

Седой сбросил куртку и остался в тёплом тёмно-сером свитере. Волосы у него действительно отросли и почти доставали до плеч — абсолютно снежно-белые, как и заметил Огато. Парень уселся прямо на пол. Лирет оглядела того, прикидывая, как стричь и села позади, засучив рукава халата. Вокруг напарника по-прежнему метались невидимые иглы и лезвия изо льда.

— А эта прана меня не заденет? — осторожничала Лирет.

— Если трогать только волосы, то ничего не сделается.

— Где-то я уже это слышала.

Девушка аккуратно подобрала белую мягкую прядь и поднесла ножницы. Она ожидала, что Седой объяснит своё сегодняшнее поведение, расскажет о той, кому принадлежит то имя, но он молчал, будто ничего не произошло, а спросить напрямую барьерщица так и не решилась. Она осторожно состригала волосы сзади, понемногу срезая волосы. Волосинки рассыпались, будто снег, и чем больше Лирет погружалась в занятие, тем сильней ей начинало казаться, будто нечто похожее с ней уже когда-то происходило. Это ощущение пугало, как мистический далекий свет в темноте.

— Почему ты остановилась? — отвлёк её Седой.

— Да так, — опомнилась девушка и продолжила. — Кажется, вспомнила что-то или мне так показалось. Солдатам стирают воспоминания и взамен вбивают необходимые военные знания, но всё же порой в голове проскальзывает всякое.

— И что ты вспомнила?

— Я точно не могу сказать, эти воспоминания похожи на вспышки. Как будто картинку показали на долю секунды и сразу же спрятали, а ты пытаешься вспомнить, что на ней было. Какие-то общие черты, но ничего конкретного.

— Тебе хочется вспомнить всё?

— Теперь уже и не знаю. Меня не покидает чувство, что моё прошлое — это история совсем другого человека. И самое страшное, что если я всё вспомню, то уже не смогу стать прежней. Там я оставила что-то очень важное. Мне не хочется возвращаться и думать о потерянном, я хочу остаться здесь, в настоящем, но одновременно желаю заполнить этот пробел памяти. Я чувствую себя наполовину пустой без воспоминаний. Будто меня создали уже такой, солдаткой, внушили какие-то установки и оправили выполнять заданную роль.

— Эффект «Иррайзера» недолговечен, — пробормотал парень. — Рано или поздно память, пускай и не вся, вернётся, и тогда ты очень удивишься. Всё в голове перевернётся.

— В Гвальтзарде не принято разговаривать о прошлом. Оно слишком назойливо и мешает сосредоточиться на том, что важно сейчас, поэтому новобранцев и освобождают от этих тягот. Когда же эффект слабеет, выдают специальные пилюли. Говорят, следует начинать приём, как только появляются видения и яркие сны.

— И ты принимаешь те пилюли?

— Пока что нет необходимости, но запас у меня есть. Сейчас всё равно некогда отвлекаться. Может, когда закончится война, я дам тем воспоминаниям возродиться, но, честно говоря, мне страшно узнать то, кого во мне убила армия.

— Тогда лучше сделать так.

Седой достал из кармана штанов брелок-игуану, которая тут же ощерилась с привычным «е-хе-хе». Лирет опустила ножницы.

— Опять эта штука, — укоризненно вздохнула она.

— Помогает принимать трудные решения, — ответил напарник и потянул игуану за хвост. — Если плюнет, то ты вернёшь себе воспоминания, какими бы тяжёлыми они ни были, как только мы вернёмся в Гвальтзард.