Сияй, Бореалис! Армейские байки

— Чего вылупилась? — бросил тот недовольно.

Будто нечаянно нарушилась одна из величайших тайн, и Седому это пришлось не по душе. Он быстро пришёл в себя, но всё же какая-то тень на его лице выдавала плохое самочувствие.

— Ты ворочался во сне, — осторожно сказала Лирет, словно говорила со злым духом. — Кошмар приснился?

— Я почти не вижу снов, — пробормотал Седой, морща лоб. — Довольно редко, но все они паршивы и одинаковы.

Он снова притронулся к груди, осторожно нащупывая что-то.

— Ты совсем мне не нравишься, — покачала головой девушка.

— Ты мне тоже, — хладнокровно ответил тот.

— Я про твоё состояние, балбес. Если у тебя какие-то серьёзные проблемы, то тебе стоило бы обследоваться. Я не хочу нести ответственность за твою смерть.

— Ты что, какая-то мамочка мне? — прищурил взгляд Седой. — Делай свою работу, а о себе я уж как-нибудь сам позабочусь. И я говорил, что я в порядке.

— И штука, которая светится под свитером — это тоже в порядке вещей?

— Какая штука? — неубедительно изобразил недоумение напарник. — Нет там ничего, тебе показалось. Ты тоже недосыпаешь, по-моему.

— Не ври. Ты сам говорил, что туда опасно прикасаться. Там у тебя что-то светилось, и ты постоянно держишься за грудь во сне.

— А ты во сне пускаешь слюни и почёсываешь задницу, но я тебе об этом ничего не говорю. Может, мне перечислить все прелести, которые девушки позволяют себе во сне?

Лирет побагровела от возмущения.

— Так ты ночами наблюдаешь за мной? — криво ухмыльнулась она в ответ на подковырку. — А твоя Аимо об этом знает?

Седой изменился в лице, будто за шиворот ему пихнули снежный ком и заставили проглотить кислый сыр. Одно лишь слово завело в нём что-то, подожгло, точно спичку. Он втянул ноздрями воздух, как бык, и взметнулся с места вперёд, припечатав девушку к стене одной рукой. Казалось, купе перевернулось вверх дном. Лирет ошарашено вытаращилась, разинув рот. По шее поползла невидимая ледяная удавка, впившаяся в кожу. Стало темнеть в глазах, пока в угасающем мире не осталось ничего кроме озверевшего взгляда Седого. Комочки воздуха застряли в горле, загасив сиплый крик.

— Не смей произносить это имя, — прошипел напарник прямо девушке в лицо. — Никогда.

Он разжал руку, оставив на коже ледяной отпечаток, а сам рухнул обратно на свою койку. Лирет в ошеломлении коснулась шеи, проведя дрожащими пальцами по невидимому следу. Язык как был, так и остался неповоротливым, а безмятежно плывущий пейзаж за окном казался картинкой из телевизора. В следующую секунду вернулся Огато, в его морщинистых руках дрожало два подстаканника с наполненными стаканами. Седой беспардонно ухватил один из них и поднёс к губам. Огато растерянно разинул рот.

— Это для меня? Благодарю, — будто произнёс тост парень.

Он торопливо сделал глоток, обжог язык, а затем состроил сморщенную мину.

— Он мерзкий и сладкий, — тот с грохотом опустил подстаканник на стол и улёгся на койку, скрестив руки на груди и смежив веки.

У Лирет ещё долго першило в горле, будто она проглотила комок железных нитей. Ей даже и в голову не могло прийти, что Седого легко вывести одним словом. Одним только именем. Как если бы камень заставили источать воду под силой заклинательного слова, так и напарник вдруг взвинтился. Девушка так и осталась сидеть, ощупывая шею.

Когда поезд наконец остановился у станции Риквы, Седой проснулся. Как ни в чём не бывало он потянулся и собрался на выход вслед за Огато. Пока пассажиры толпились в проходе, Лирет осторожно одёрнула напарника. Как ни странно, от него перестал исходить колкий мороз.

— Я могу многого не знать, и мне вовсе не хотелось тебя задевать, — начала девушка. — Но будь любезен прекратить вести себя, как последний психопат. Я не позволю к себе так относиться, пусть я и какая-то барьерщица.

— Никогда не произноси имен, которых не знаешь, в таком пренебрежительном контексте, — ответил только напарник.

Он был серьёзен.

У вокзала их поджидал чёрный, отполированный до блеска автомобиль, который едва вписывался в унылую суетную картину придорожных будней — казалось, его можно было вырезать оттуда, как картинку из журнала и отделить от всего мира. Снегопад унялся, воздух будто замер, а выпавший снег быстро превратился в стоптанный грязный пласт, отпечатавший на себе сотни ботинок. Прохожие сторонились автомобиля, точно какого-то зверя, и осторожно косились, рассматривая что-то по ту сторону затонированного стекла. Такое явление означало одно: сюда прибыла очень важная персона. К всеобщему удивлению, в автомобиль уселись два оборванца и гражданин в помятом пальто. Любезный шофёр в выглаженной форме помог погрузить вещи в багажник и вернулся за руль.

Лирет, усевшись, опустила скрипичный футляр под ноги. На одежде держался мороз, смешавшийся с запахом кожаных сидений. Седой, откинувшись назад, развалился рядом как после долгой прогулки. Он глубоко выдохнул, будто бы до этого держался под водой.

— Больше не могу, — сказал он, отдышавшись.

— Что не можешь? — изогнула бровь Лирет.

— Сдерживать прану.

В салоне заколол воздух, неприятно застревавший в лёгких. Шофёр, морщась, глянул на заднее сидение

— Уж извините, но и у большой силы есть свои минусы, — развёл руками парень. — Это скоро пройдёт, так что не обращайте внимания.

Автомобиль плавно тронулся, и вокзал за окном поплыл прочь. Шум дороги оставался где-то снаружи и уносился с рассыпчатым снегом под колёсами. Откуда-то извне доносилась спокойная музыка — такая обычно играет в лифтах дорогих отелей или в торговых центрах. Закрывая глаза, можно было запросто позабыть, что сейчас тело находится на сиденье автомобиля.

— А ты не говорил, что умеешь подавлять эту штуку, — заметила Лирет. — Так твоя прана постоянно источает — почему, кстати?

Седой неохотно приоткрыл глаз.

— Это совсем неудобно. Ни для тебя, ни для окружающих, — продолжала та. — С этим нельзя ничего поделать?

— Это нерушимая защита. Боль получают те, кто боится этой силы, — ответил парень. — Кто ненавидит, презирает и лицемерит — все они получают эту боль, соприкоснувшись с силой. Она просто защищает меня от людей.

— И что это за сила такая, которая защищает?

— Скажу, если прикоснешься сюда, — Седой положил руку на грудь.

Лирет нахмурила брови, посмотрела сначала на его грудь, а потом в глаза. Рука даже не дрогнула дотянуться до него.