Скаард

Малем иногда приставал к чужаку с вопросами, и тот нехотя отвечал. Про своих богов, про свою мать, про то, что он тоже умеет попадать в центр мишени.

Однажды он утешил его, ревущего в кустах из-за того, что брат поссорился с его матушкой. Малем бы никому не позволил себя утешать. Ему было одиннадцать, и через месяц он станет мужчиной. Но Алеку позволил. Алек был свирепым тигром в клетке и любимцем короля, ему было можно всё.

А потом Малему исполнилось двенадцать, и он больше не мог жить в гареме. Брат отослал его учиться военному ремеслу к одному из своих генералов. Вернулся Малем только через пятнадцать лет — когда дошла весть о болезни брата.

— Чем ты занимался все эти годы? — спросил он вдруг. Это почему-то было важно.

— Не знаю, Ваше Величество. Как и все. Изучал поэзию. Играл на инструменте. Высаживал растения.

Малем сказал это прежде, чем смог даже осознать собственные слова:

— Сыграешь мне вечером?

Алек не показал удивления или недовольства. Только прикрыл глаза, словно пытаясь скрыть их блеск.

— Сыграю, Ваше Величество.

Идя в свои покои из зала советов, Малем то спешил, подбрасывая носками сапог мелкий гравий, то почти останавливался, переводя дух. Сердце колотилось в груди, словно он только что вышел с поля боя. Он не представлял, что ему делать с этим мужчиной. Алеку уже достаточно много лет, он был чужаком и любимцем брата. Его судьба — тихо и мирно доживать свои дни в безделье и праздности. Но Малек отчего-то не мог себя успокоить.

Он распорядился подать ужин, а потом ел, сидя на тонкой подушке. Пил вино. Слушал Алека. Смотрел.

Скатывалась на ключицу длинная серьга из лунного камня. Выглядывала из-под ворота загорелая грудь. Алек играл плохо, без настроения. Инструмент не поддавался неловким рукам. Этот человек не понимал, что значит Играть. Но Малем не прерывал. Слушал звуки, в которых совсем не было ни души, ни мастерства. Ел задумчиво, смотрел на лунный свет, пробивающийся через окошко. И внезапно, впервые за последние месяцы, ощутил себя дома.

— Хватит, Алек, — сказал он наконец. Алек отложил инструмент, поднял на него пронзительные глаза. — Ты голоден? — И, не дождавшись ответа, схватил со стола раковину и протянул ему.

Алек поднялся. Подошёл осторожно, сел рядом и аккуратно взял мидию в руки.

Малем понаблюдал за тем, как он открывает раковину, высасывает мякоть. Мелькнул красный широкий язык. За стеной ухнула сова.

— Что ты любишь? — спросил он, глядя на Алека.

— Из пищи, Ваше Величество?

— Да.

— Мне нравится всё кроме водорослей.

— Что ты любишь делать?

— Ваш брат разрешал мне тренироваться. Я любил это.

Малем тепло улыбнулся.

— Какое оружие ты предпочитаешь?

— Меч, Ваше Величество.

— У тебя есть свой?

— У меня есть целая комната мечей. Некоторые из них я ещё не успел опробовать.

— Если осмелишься выйти со мной на бой, разрешу тебе покидать дворец.

Алек посмотрел на него исподлобья. На короткий миг в этих волчьих глазах мелькнула прежняя дикость. Сердце Малема восторженно замерло. А потом замерло дыхание, потому что Алек выбил ему весь воздух из груди. Повалился стол, звучно разбился кувшин с вином.

Малем упал на спину, придавленный чужим весом, и тут же вскочил — не наложнику, двадцать лет проведшему за поэзией, побеждать ученика генерала.

Они сцепились, и лицо Алека, волчьи глаза его зло сияли под холодным светом луны.

Малем испытал горькое разочарование, почти истерический гнев, когда на шум в его покои ввалилась стража. Солдаты быстро скрутили Алека, поставили на колени.

— Ваше Величество!.. — начал было Гурек, но Малем прервал его.

— Вон! — крикнул он раздражённо. — Все вон! Оставь его!

— Ваше Величество, позвольте… — Гурек склонил стриженую голову. В него полетела чаша с вином. Стукнулась о мощную грудь, оставила брызги на одежде. Когда-то Гурек задирал его — неумелого королевского отпрыска, а теперь, после стольких лет, был предан всей душой.

— Я сказал, оставьте нас! — зарычал Малем. — Чем он меня убьёт? Руками?!

На лице Гурека было сомнение. Малем заглянул ему в глаза. «Оставь нас, — мысленно взмолился Малек. — Дай мне приручить тигра».

Гурек зло дёрнул уголком губ.

— Да, Ваше Величество.

Стража вышла за дверь, а Алек поднялся с колен. Он был высок. Малем засмотрелся и едва не пропустил удар.

В борьбе они свалились на пол, ломая всё, что попадалось на пути. Алек рычал, скаля белые зубы, бил его, своего повелителя, во всю силу. Малем не гнушался делать больно в ответ.

Когда он наконец опрокинул Алека на спину, немедля раскинул в стороны лёгкие ткани. Взгляд упёрся в мужской орган. Большой. Он никогда не видел таких больших, таких светлых. На миг Малем потерял контроль, и Алек вырвался из-под него, успел уползти немного, прежде чем Малем опрокинул наложника на живот. Навалился всем немалым весом, раскрыл себя, скользнул тут же в готовое, тёплое, узкое. Для него, под него готовое, скользкое. Застонал в шею.

Алек под ним успокоился, перестал бороться. Дышал тяжело. Малем кусал покрытые веснушками плечи. Вбивался в едва раскрытое нутро.

— Ты ужасно играешь, — зарычал на ухо, тут же изливаясь, выстонал своё наслаждение.

Алек запахнул ткани на груди, как ни в чём не бывало, помог ему привести себя в порядок, переодеться в шёлковые одежды для сна.

Оказавшись в постели, Малем притянул его к себе поверх, вдохнул тонкий запах пота, натянул, обворачивая вокруг пальца, длинную серьгу. Шепнул, едва перекрывая пение цикад:

— Сыграешь мне завтра.

— Вы сказали, я плохо играю. — На губах Алека обозначилась усмешка. Он наклонил голову, чтобы не натягивало мочку уха. Малем шумно поцеловал это ухо, оказавшееся так близко.

— Я тебя научу.

На следующий день, после всех обязательных визитов, после приёма министров, после посещения новой жены, уже третьей по счёту, из большого горного клана, он сам пришёл в покои Алека.

Тот курил трубку, вальяжно растёкшись по подушкам. Край цветастой ткани обнажил худое и крепкое плечо. С губ валил плотный белый дым. В ухо, вместо тяжёлой серьги из камней, была вдета серебряная цепочка, также спускавшаяся до ключиц. Он был восхитителен.

Малем отобрал у наложника трубку и принялся судорожно раздевать. Ему не хватило прошлой ночи. Весь день он был занят, но, как только освободился, мыслями сразу вернулся обратно. К волчьему взгляду. К узкой глубине. К большому органу, крепко стоящему от борьбы. Даже к серьге, соблазнительно огибающей плечо.

Алек мягко остановил его руки.

— Я не готов, Ваше Величество, — сказал он спокойно, не стесняясь смотреть в глаза.

Малем замер на пару мгновений, не сразу понял, что это значит.