Скаард

— Что не позволяет тебе Исса?

— Пирожные. — Калям лукаво посмотрела на него из-под чёрных, неестественно пышных ресниц. Неужели краска? Его жена пользуется такой каждый благоприятный к зачатию день. Это красиво. — И гулять по саду.

— Я поговорю с ней, — улыбнулся Малем. — Твои усилия должны вознаграждаться. Что-то ещё беспокоит тебя?

— Нет, Ваше Величество! — Глаза Калям снова мельком касаются Скаарда.

— Хорошо.

После обеда он принимает дядю вместе с матушкой, затем министра финансов, затем, уже под вечер, направляется к третьей жене и уходит от неё спустя приличествующее для зачатия время.

Скаард в своих покоях. Курит, раздвинув створки дверей, и смотрит на серебрение ручья под светом полной луны. На его плечах один только шёлковый халат, и он обнажает светлые, почти голубые под луной шею, ключицы, безволосую грудь.

Малем теперь знает, как доставить ему удовольствие. Касаться его во время их страсти. Позволять маленькие вольности. Пропускать в своё сердце, в свой мир. Так можно поймать иллюзию того, что сломанный кувшин вовсе не сломан. И даже не подтекает вином, делаясь бесполезным.

Волчий взгляд касается самого сердца, когда Малем показывается перед наложником. Иначе как объяснить, что оно замирает и невыразимо томно сжимается, почти болит?

Малем думает о том, что готов подарить этому человеку поцелуй. Взять у него это право. И снова быть вторым.

Скаард молча наблюдает за тем, как он садится напротив. Трубка в его руке испускает горький дым. Волчьи глаза пристальны, как и всегда. Умеренно любопытны.

Малем нежно касается его щеки, смотрит на бледные губы. Над верхней проглядывает серое — вечерняя щетина. Медленно тянется вперёд, прикрыв глаза. Замирает на полпути, когда уже можно ощутить чужое дыхание. Смотрит в волчьи глаза напротив, спрашивая разрешения, которое ему не нужно. Прихоть, которую он готов позволить любимому наложнику. Право выбора, иллюзорное и пустое.

Скаард отворачивается, и Малем чувствует, как в груди сердце разрывает само себя и брызжет алой кровью. Вместо его губ губы Скаарда ловят наконечник трубки. Дышат её ядом вместо того, чтобы делить одно дыхание на двоих.

Глазам становится жарко, но не от слёз. Они наливаются кровью.

— Ты отказываешь мне? — спрашивает Малем тихо, но его голос дрожит непролитой яростью.

— Разве я могу? — Скаард смотрит на него взглядом спокойным, как взгляд волчьего вожака. А Малем внезапно думает о том, сколько же лет разделяет их. Почти что четверть жизни, почти что пропасть, непреодолимая пропасть, где он — до сих пор всего лишь капризный мальчишка, добивающийся внимания взрослого мужчины.

Его руки дрожат. Он обещал. Обещал брату, что позаботится о его любовнике. Не тронет его. И уж точно не убьёт в приливе злобной ревности. Но руки дрожат, желая взяться за эфес кинжала.

Он вскакивает с места и уходит, пока не натворил дел. Пока не сделал то, о чём может пожалеть.

«Разве я могу?» — бьётся, пульсирует в висках.

Разве я могу? Разве у меня есть выбор? Разве я волен не отвечать на любовь?

— Ваше Величество… — Гурек пытается остановить его, но Малем лишь раздражённо взмахивает рукой, затыкая его.

— Подготовь коня.

— Да, Ваше Величество, — кланяется он.

Прежде, чем выехать в Северный Форт, Малем яростно раскапывает шкатулку, свою сокровищницу. Вытаскивает её на свет. Его голос, лицо и жесты абсолютно холодны и лишены сострадания, когда он протягивает сундучок главному евнуху.

— Передай кузнецу, — говорит он, протягивая шкатулку, и лицо Наам становится скорбным. Старый евнух знает, насколько дороги были ему эти вещи. — Пусть сожжёт так, чтобы ничего не осталось.

Гурек ничего ему не говорит всю дорогу. Они охотятся все вместе, едят вместе одну и ту же грубую пищу. Купаются в одном ручье. Спят вповалку, как тогда, когда был жив брат, а Малем был всего лишь принцем. На Северном Форте он убивает кочевников, совершающих набеги на его города. Как раньше. Но это не приносит удовольствия. Гурек и солдаты оберегают его ценой собственных жизней. Каждый вечер приходят письма от матушки, от жён, от советников и министров. Дядя готов шею ему свернуть, и это читается между строк вежливого нетерпения. Короля ждут на его службе, а король развлекается войной, пытаясь погасить гложущую тело ярость. Он чувствует вину и скорбь оттого, что война больше не прельщает его, как прежде.

«Разве я могу?»

А он сам? Он разве мог выбирать? Разве ему дали выбор?

«Ты любил его? Поэтому ты отказываешь мне? Или это тупое упрямство дикаря играет в твоей крови?» — Он пишет подобные письма каждый день, но не отправляет. Тут же комкает в руках, сжигает, переписывает снова.

Ярость, негодование, мольба изливаются на бумагу сплошным нескончаемым потоком. Их не смывает кровь, не смывает креплёное вино.

Малем возвращается, когда письма дяди становятся уж совсем оскорбительными. Возвращается, когда понимает, что кровью ничего не решить. Возвращается, когда недосказанность начинает рвать на части.

Он просит привести Скаарда спустя две недели после прибытия. Дела улажены, и дядя почти не недоволен. Гурек вернулся на место начальника стражи, и в его взгляд вернулось тепло. Матушка перестала над ним вздыхать. Первая жена снова в тяжести, как и третья, а значит, их обязательные визиты на какое-то время ограничены.

У Скаарда новые серьги, алые, как кровь, и ему идёт. Малем никогда не видел таких и гадает, где он их взял: нашёл на рынке или же принял в подарок?

Они ужинают мирно, но невесело. Малем распорядился подать побольше морских гадов. Кажется, Скаард их любит. У мидий вкус разочарования и свернувшейся надежды. Птица в ветвях кедра поёт о своём желании встречи.

Малем равнодушно рассказывает про форт и кочевников. Скаард рассказывает, что в его отсутствие прошли ливневые дожди.

За чаем Малему надоедает бояться ответа. Он касается пальцами алой серьги, и Скаард, увлёкшийся прекрасной вечерней погодой в саду, чуть вздрагивает, прежде чем повернуть голову. Тени заставляют его выглядеть старше. Как он полюбил такого, когда вокруг так много молодых, и красивых, и… несломленных?

Малем готов начать разговор, но внезапно Скаард заговаривает первым.

— Простите меня, Ваше Величество.

— За что? — Пальцы соскальзывают с белого уха. Малем смотрит в волчьи глаза с непониманием. — Что-то произошло в моё отсутствие?

Скаард ухмыляется. Играют весельем светлые глаза. Малему до слёз нравится, когда он такой.

— Я говорю о том, что произошло в день Вашего отъезда, — поясняет он, и у Малема начинает громко стучать в груди. — Вы должны понять. Как человек, рано лишившийся свободы, я плохо понимаю собственную душу. Дома… там, откуда я родом, мы заключаем браки единожды и храним верность своим избранникам. Вы же, вернувшись от супруги, предлагаете мне поцелуй. Я понимаю Вас и Ваш народ. Но здесь, — Скаард прикладывает ладонь к груди и в его глазах, внезапно, восхитительно-твёрдо горит непоколебимая, почти злая неуместная гордость, — я чувствую иначе.