Скандал у озера [litres]

Теодор Мюррей сжал челюсти – казалось, он испытывает невыносимые муки. Валласу стало его жаль. Слова кузины казались ему странными.

– Божье создание, как и все мы! – подытожил он. – Царствие небесное!

Эта реплика оказала на собравшихся благотворный эффект. Все стали пробовать баранину, но для Мюррея пища была не в радость. Он готов был смести со стола эту скатерть с позолоченной каемкой, эту соусницу, эти хрустальные бокалы и бежать прямо к озеру, которое раскинулось невозмутимой гладью, усеянное серебристыми отблесками лунного света. «Эммина страсть, ее сильное горячее тело, ее поцелуи, ее сладострастный смех – всего этого я никогда не забуду, – думал он, пьянея не то от вина, не то от бесконечных тягостных воспоминаний. – Мне стоило бы злиться на нее за все то, через что она заставила меня пройти, со всеми ее капризами, требованиями, угрозами, но я не могу. Она в могиле, она уже стала жертвой отвратительных созданий, она разлагается! А ведь она преклонялась перед телесными радостями, воспевала чувственную любовь, словно античный языческий обряд!» Тело Теодора била мелкая дрожь.

Доктор Гослен бросил на него встревоженный взгляд.

– Что-то случилось, дорогой коллега? – поинтересовался он.

– Нет, это все от усталости, нервного напряжения.

Глядя прямо в глаза мужа, Фелиция провела кончиками пальцев по его руке:

– Теодор слишком много работает. И тем не менее отказывается закрыть кабинет и поехать со мной в Шикутими. На следующей неделе я уезжаю к родителям. Я останусь у них вплоть до родов, до начала августа. Может быть, ты поедешь со мной, Эльфин? Возле дома есть парк, такой прохладный и приятный!

– Замечательная идея! Мы, конечно же, вас навестим, – заявил Люсьен: он был очень привязан к Марианне, своей младшей сестре и матери Фелиции. – Что ты об этом думаешь, Эльфин?

– Я не против. У меня там живут две хорошие подруги по пансиону.

У ее отца вырвался вздох облечения. Под присмотром своей тети девушка будет общаться с золотой молодежью Шикутими. Вскоре она забудет Пьера Дебьена и, если повезет, встретит будущего супруга, достойного их фамилии.

* * *

Была почти полночь, когда доктор Мюррей с супругой пустились в путь по направлению к Сен-Жерому. Некоторое время они ехали в полном молчании, но затем разразилась ссора.

– Как ты была смешна, когда выступила со своей речью об Эмме Клутье! Бедная моя Фелиция, твоя ревность становится болезненной, если ты упрекаешь покойницу!

– Что же, я больше не «твоя прелесть»? – парировала она. – Стоит ли говорить, что ты единственный, кто счел, что описанный мною портрет твоей пациентки – это проявление ревности! Тебе было не по себе, Теодор, я это заметила. Чего ты испугался? Я достаточно хорошо воспитана, чтобы не афишировать свои разочарования за столом у дяди!

– Разочарования? Не преувеличивай! – отрезал он. – Мы с тобой обсудили это. И Эмма Клутье больше не приходила на консультации, а сейчас она уже не сможет тебе докучать!

– Не будь жестоким, я никогда не желала ей смерти. Она утонула. Я здесь ни при чем.

В этот момент перед автомобилем выскочил заяц. Громко выругавшись, доктор резко свернул в сторону, чтобы не переехать животное. Обезумев от света фар, заяц принялся петлять, прежде чем скрыться в зарослях густого кустарника.

– Ее сестра утверждает, что Эмма покончила жизнь самоубийством, – внезапно произнес Теодор. – Возможно, мы оба в этом виноваты. Я – потому что мне не удалось диагностировать ее психическую неустойчивость, роковую депрессию; а ты – потому что заставила меня больше не принимать ее.

Он говорил все громче, и его тон становился все более резким, язвительным. Опешив от агрессивного поведения супруга, почти переходящего в истерику, Фелиция испугалась:

– Да успокойся ты, наконец! И не веди так быстро! Ты потерял голову, если несешь подобную чушь. Мы не виноваты в ее смерти – ни ты, ни я. Притормози, подумай о ребенке! На этом участке дороги много рытвин!

Теодор искоса бросил взгляд на жену – Фелиция с широко раскрытыми от ужаса глазами судорожно вцепилась руками в приборную доску.

– Прошу тебя, – пролепетала она.

Доктор почувствовал тошноту. Вид беременной жены, которую охватила вполне объяснимая паника, привел его в чувство.

– Прости, мне жаль, я слишком много выпил, – признался он, резко затормозив. – Не волнуйся, мы почти приехали.

Прислонившись к спинке и положив руки на живот, Фелиция откинула голову назад, приняв небрежную, расслабленную позу. Но при этом она бесшумно плакала. Теодор глубоко вздохнул, приходя в чувство. «Я чуть было не сорвался, чуть не признался ей, что Эмма ждала моего ребенка, моего, как и Фелиция сейчас! – думал он в полном смятении. – Бог мой, я чуть было не прокричал ей в лицо, что я любил ее, мою малышку Эмму, но любил недостаточно, чтобы сделать выбор в ее пользу, чтобы отказаться от всего того, к чему я шел с таким трудом».

Мужчина стиснул зубы, преследуемый воспоминаниями о своей юной любовнице. Вскоре он остановился перед их прекрасным домом в Сен-Жероме.

– Не суетись, моя прелесть, я помогу тебе выйти и уложу тебя в постель, – пробормотал он. – Прошу у тебя прощения. Алкоголь плохо на меня влияет. Мы больше не будем говорить об Эмме Клутье, договорились? Все уже вернулось в норму.

Все еще расстроенная Фелиция кивнула. Последняя фраза супруга странным эхом отдавалась в ее голове. Но она предпочла о ней не думать. Гладя ее волосы, Теодор поцеловал жену в губы. Она неистово сжала его в объятиях, как будто бы над ними нависла какая-то неясная угроза, как будто бы их кто-то хотел разучить.

– Я так люблю тебя! – прошептала она ему на ухо, когда он, улыбаясь, оторвался от ее губ.

– Я тоже тебя люблю и хочу тебе это доказать. Давай поедем в субботу вместе в Шикутими? Я бы провел там одну-две недели с тобой и сыном. Тем хуже для моих пациентов.

– Ты это сделаешь? Ох, Теодор, ты утешил меня! Уилфред будет так рад! Каникулы с мамой и папой!

Супруги снова обнялись.

В полдень следующего дня к ним в дверь позвонили Жасент и Лорик.

Глава 12 Горькая правда

Сен-Жером, у Теодора Мюррея, четверг, 7 июня, 1928

Жасент хотелось сбежать, отказаться от их идеи, пока ей слышалось металлическое позвякивание колокольчика, вибрирующего в доме Мюрреев. Она шла сюда с прочной мыслью о том, что первое, что нужно сделать, – это вывести на чистую воду доктора, однако за мгновение перед тем, как его увидеть, она почувствовала, что твердая почва уходит у нее из-под ног и что ее вновь охватывают сомнения. Ночью она как будто явственно видела перед собой, как все будет происходить в Сен-Жероме, как поведет себя Мюррей, представляла, какими будут его отнекивания, его возражения и, возможно, его признания.

Теперь же, когда Жасент была в минуте от разоблачения доктора, ее сердце подвергалось жестокому испытанию. Она вдруг ощутила себя слабой, опустошенной своей жаждой справедливости и правды. С ней был Лорик, в сером костюме, полосатой рубашке и галстуке; его волосы были аккуратно уложены. Он заметно нервничал от нетерпения.

– Ты обещал, – прошептала она. – Не заводись, сохраняй спокойствие, что бы ни произошло.

– Да понял я, понял, – проворчал он, бледный как стена.

В поезде, по дороге в Сен-Жером, Жасент преподала брату хороший урок, внушая ему, что при отсутствии доказательств доктор Мюррей останется невиновным в разыгравшейся трагедии.