Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Глава тринадцатая О том, как Бахрам рассердился на Пармуду

Когда посланье прибыло к вельможе, Душа Бахрама сделалась моложе. К себе призвать велел он поскорей Своих прославленных богатырей. Едва он им прочел слова владыки, Как раздались ликующие клики, В такой восторг военный стан пришел, Что ты подумал бы: трясется дол! Бахрам, внимая радостному стану, Письмо о мире отослал хакану. Когда посланье Пармуда прочел, Покинул он и крепость, и престол, Иранского властителя восславил, Бахраму он сокровища отправил. Сей гордый муж, величие храня, Вскочил, пылинки легче, на коня И поскакал из крепости старинной, Сопровождаемый своей дружиной, И на Бахрама даже не взглянул, Лишь конь его сухую пыль взметнул. Военачальник задрожал невольно: Бахраму стало горько так и больно, Как будто был он побежден врагом. Велел он Пармуду вернуть пешком. Вернули, перед воинством толкая, Властителя Турана и Китая. Бахрам промолвил, гневом обуян: «Ужели у тебя в стране, хакан, Не знают вежливого обхожденья, И ты пустился в путь без разрешенья?» Хакан ответил: «Жребий мой жесток. Я был на всех собраниях высок, А ныне впал в ничтожество позорно, А ныне мира я прошу покорно. Не вижу твоего величья в том, Что сделал ты мой день печальным днем. Теперь я получил посланье мира, И вот я поспешил к владыке мира: Меня освободит он от забот, Своим, быть может, братом назовет. Я власть свою вручил тебе всецело, Мне до тебя нет никакого дела». Воитель вспыхнул, кровь его зажглась, И молнии посыпались из глаз. Бахрам забылся в гневе, и с размаха Горячей плетью он ударил шаха, — Такой поступок — низости предел, — Связать владыке ноги он велел И заточить в шатре холодном, темном. Узнав об этом деле вероломном, Так порешил тогда Харрод Бурзин: «С умом враждует этот исполин». Сказал он главному писцу в тревоге: «Богатый силой, разумом убогий, Бахрам во зло употребляет власть: От вспыльчивости — всякая напасть». Они пришли к Бахраму, среброкудры, Их лица желты, а советы мудры: «Ты свел на нет свой подвиг боевой, Плох богатырь с горячей головой». Услышав их, воитель устыдился, Руками за голову он схватился, Сквозь землю провалиться был готов, Освободил хакана от оков, И, проклиная свой поступок низкий, Ему коня послал он, меч индийский, Украшенный алмазами чепрак, Чтоб разогнать его обиды мрак. К властителю Турана и Китая Он прискакал, в смущеньи ожидая, Пока он препояшется мечом, Усядется на скакуна верхом. Скакал он долго с Пармудой рядом, Но тот его не удостоил взглядом. Сказал Бахрам, гордыню одолев: «Я вижу, на меня таишь ты гнев. Царю царей пожаловаться можешь, — Своей отрады этим не умножишь». Хакан ответил: «Рок неотвратим, И от него уйти мы не хотим. Противны мне поклепы, наговоры, — Я не из тех, кто ищет в них опоры. Когда о происшедшем царь царей Не будет знать без помощи моей, Он не достоин своего величья. Пусть бездну горя вынужден постичь я, — Я не скажу, хотя в борьбе ослаб, Что причинил мне зло какой-то раб». Бахрам поник и сжался весь от боли, Но ярость поборол он поневоле. Сказал: «Открылся я тебе, скорбя, Но ждал добра напрасно от тебя. Ты милостью меня не осчастливил, Но истину из слов твоих я вывел: Никто из нас не должен сеять зло, Чтоб семя зла в душе не проросло. Зачем твои сокрыл я злодеянья, Прося у шаха мирного посланья!» Сказал хакан: «Что было, то прошло. Я позабыл, что ты мне сделал зло. Ты уничтожил зло в себе. Вернее, Твое добро зла твоего сильнее. Мы, как слепцы, порой к добру идем, — Ты сделался моим поводырем. Война приносит нам позор и горе, Но мир их в благо превращает вскоре, А если ты равняешь мир с войной, То разум унижаешь пред собой. Тот предводитель встретится с бедою, Кто разума не шествует стезею. Когда плохое на ветер ушло, Пусть будет в сердце мирно и светло. Теперь иди, творца благословляя, Всё темное из сердца удаляя». «Случившееся, — отвечал Бахрам, — Скрыть от Ормузда не удастся нам. Все, что захочешь, можешь властелину Ты говорить, а я теперь накину На гнев его покров небытия: Наветов не боится мощь моя». Сказал хакан: «Тот властелин державный, Что зло и благо мерит мерой равной, Молчит, когда его преступный раб Свирепствует, — безумен или слаб. И если в эту бездну беззаконий Хоть издали заглянет посторонний, — Будь он благожелательный иль злой, — О шахе отзовется он с хулой. Он скажет: «Легкомыслен повелитель, Невежествен и глуп его воитель…» От гнева пожелтел Бахрама лик, И этот гнев настолько был велик, Что порешил Харрод: «Сейчас хакана В пыль превратит глава бойцов Ирана!» Он молвил полководцу: «Гнев забудь, Вступи, Бахрам, на справедливый путь И подави в гортани злое слово: Оно подчас причина дела злого». Бахрам воскликнул: «Лжец и сын лжеца, Восстановить он хочет мощь отца!» Сказал хакан: «Так дурно ты не думай, Пусть без отца дано мне век угрюмый Дожить, и пусть престол отцовский пуст, — Я не боюсь: поможет мне Ормузд. Он мудр, и родовит, и осторожен: Возвышен буду я иль уничтожен, Об этом знать не надлежит рабу: Лишь царь меняет царскую судьбу. Не раб, дорогой зла пришедший к славе, А царь судить о государе вправе. Клянусь я повелителем твоим: Пыль в голове твоей, а в сердце дым. Увы, неправильна твоя дорога, Ты разговариваешь зло и много, Обрушиваешь дерзкие слова, Не выслушав противника сперва». Воитель спину показал хакану, Коня направил к воинскому стану. Он приказал Харроду и писцу Посланье мудрое вручить гонцу, Уведомить царя царей державных О тайных разговорах и о явных. Затем сказал, свирепый, как гроза: «Ступайте оба в крепость Овоза И соберите, мудрецы седые, Все деньги, все изделья золотые…» Еще с тех пор, когда Афросиаб Бежал от войск Арджаспа, словно раб, — Все то, что море нам дарует щедро, Все то, чем славятся земные недра, Все то, что посылают небеса, Хранила гордо крепость Овоза. Здесь находились, в сундуках покоясь, И Сиавуша первый шахский пояс, Расшитый жемчугом и бирюзой, И серьги, ослеплявшие красой. Такого в мире не было владыки, — Будь это малый царь или великий, — Который не желал бы тех даров! Лухраспу отдал серьги Кай-Хосров, Лухрасп — Гуштаспу. Спрятал их в твердыне Арджасп, и вот никто не помнит ныне, Кто обладал богатством и когда, Увы, ушло былое, как вода. Составив список золотых изделий, Вельможи поразились: в самом деле, — Визирь мудрейший или звездочет Не знали б, как вести богатствам счет! Бахрам велел собрать на поле брани Все из камней, динаров, одеяний. Среди добычи были две серьги, В алмазах дорогие сапоги, Мешок, червонным золотом расшитый И жемчугами доверху набитый, Тяжелых два йеменских кошеля Сверкали златом, душу веселя. Воитель смелый был прельщен добычей И благородства он забыл обычай: И пару знаменитую серег, И кошели он для себя сберег. От взора утаил он их чужого, Вельможам не сказал о них ни слова. Потом Изадгушаспу дал приказ, Чтоб выбрал он из воинства сейчас Бойцов отважных, десять сотен счетом, И с ними к шахским поскакал воротам. Исчезли вскоре всадники вдали, Сокровища в отчизну повезли. Вдоль быстрых рек, среди степных барханов, Сто двигалось верблюжьих караванов. Бойцы скакали с радостью в Иран, А впереди, со свитою, — хакан.

Глава четырнадцатая Пармуда с сокровищами, присланными Бахрамом, приезжает к Ормузду

Хакан, ведя усталую дружину, С сокровищами прибыл к властелину. Взял булаву Ормузд, надел венец, Сел на коня, поехал во дворец, Когда узнал, что Пармуда явился. Хакана увидав, остановился. Приблизился к Ормузду Пармуда, Увидел шаха в первый раз тогда. Узнав его, хакан застыл на месте И спешился затем с дружиной вместе. Не покидала Пармуду боязнь, Что шах к нему питает неприязнь, Предшествующим сердце омрачилось, Его страшила шахская немилость. Он подошел к властителю владык. Ормузд гнедого задержал на миг, Взглянул, — и скакуна погнал он снова. Хакан взобрался вновь на вороного. Визирь собраний встретил Пармуду, И вороного взял он за узду. Поспешно спешился хакан Китая, И в униженьи стойкий дух являя. Он подошел к властителю держав, И всех обворожил он, величав. Его радушно принял шах Ирана, И на престол, его достойный сана, Он посадил хакана пред собой, К нему приставлен был писец седой. Сел на престол властитель побежденный, Вельможами своими окруженный. Когда узнал великий шахиншах О привезенных Пармудой дарах, Он приказал, довольством осиянный, Чтоб вывели на площадь караваны. Семь дней вкушал хакан покой и мир. В честь гостя был затем устроен пир. Велел хакан внести в чертог Сасанов Поклажу дорогую караванов. С утра до ночи десять тысяч слуг К стопам царя несли за вьюком вьюк. На следующий день владыка мира С хаканом вновь засел за чашу пира, И вновь к его стопам за вьюком вьюк Несли пять раз по десять тысяч слуг. Под грузом золотым сгибались спины, Сто гор воздвигли слуги-исполины. При виде этих драгоценных гор Душа сияла, радовался взор. Шах приказал воителей восславить, Сокровища пред воинством поставить, — Тут пояс был, расшитый бирюзой, И серьги, ослеплявшие красой. Был награжден Изадгушасп халатом, Мечом алмазным и ковром богатым. Он землю пред царем поцеловал. На площади поднялся шум похвал, — Мол, вечно пусть горит звезда владыки! Сказал Изадгушаспу шах великий, (С ним откровенен был он издавна): «Не правда ли, отважен Чубина! Послушный мне, он в битву войско двинул, Он зло своим геройством опрокинул». Таков Изадгушаспа был ответ: «Владыка, знай, что так устроен свет, — Хозяин жалок, если с гостем званным Он за столом пирует деревянным» [4] Был шах ответом удручен таким, Стеснилась грудь предчувствием дурным.

4

В этих словах — намек на имя Бахрама Чубина. «Чубин» по-таджикски — деревянный.

Глава пятнадцатая Ормузд узнает о проступке Бахрама и заключает дружбу с хаканом

Посланец тайный прибыл утром рано С письмом от главного писца Мехрана: «О шах, вовеки озаряй сердца! Я — вечный раб престола и венца. Знай, что нашли мы на полях сражений Два кошеля, сработанных в Йемене, В алмазах дорогие сапоги, Героя Сиавуша две серьги,— Героя, чей бессмертен разум вещий. Бахрам себе присвоил эти вещи, Но гневаться не надо на него: Твое завоевал он торжество». Сказал Ормузд гонцу: «За мною следуй, И обо всем, что видел, ты поведай». Ормузд подробный выслушал рассказ. Поступок витязя его потряс. Сказал он, вспыхнув: «Пусть мой воевода Возвысился главой до небосвода, — Я в нем дурное семя узнаю. Во-первых: он врага разбил в бою, Но поступил бесчестно с побежденным: Как видно, он умрет низкорожденным. Зачем себе присвоил, во-вторых, Он серьги повелителей былых? Как видно, возомнил себя владыкой! Он опорочил подвиг свой великий, Его геройство на ветер ушло, Добро и разум превратились в зло». Затем Ормузд призвал к себе хакана, С ним пировал, как с равным, царь Ирана, Покуда черноту своих кудрей Ночь не стряхнула на царя царей. Он молвил так: «С души ты бремя снимешь, Когда, хакан, мою ты дружбу примешь. Ты обретешь счастливую звезду!» Взял за руку владыка Пармуду. Был Пармуда Ормуздом очарован И засиял от этих добрых слов он: «Свои дела, свои поступки взвесь, — Владыка продолжал, — дай клятву здесь, Как нам велит обычай властелинов. Клянись мне в том, что, мой дворец покинув, Ты своего лица не отвернешь Ни от меня, ни от моих вельмож». Хакан поклялся божьей благодатью, Венцом, престолом, шахскою печатью, Кромешным мраком ночи, светлым днем, Безгрешным, очистительным огнем: От шаха помыслов не отвратит он, Иным деяньям их не посвятит он. Все встали. Клятва произнесена. Ормузд и гость пошли к покоям сна. При появленьи бронзового солнца От сна восстали оба венценосца. Пожаловал Ормузд, с восходом дня, Хакану и кольчугу, и коня, И приготовить приказал подарки. Здесь был венец, как блеск денницы яркий, Здесь были золотые пояса, Блиставшие, как в звездах небеса, Здесь были скакуны-аравитяне, Браслеты, серьги, сотни одеяний, Чудесные попоны из парчи, В златых ножнах индийские мечи. До перехода проводив хакана, — До третьей остановки каравана, К себе вернулся властелин держав, Привет прощальный Пармуде послав. Когда пришла к Бахраму весть благая, Что возвращается хакан Китая Домой, обласканный царем царей, — С ним встретиться желая поскорей, Помчался вождь победоносной рати В сопровожденьи меченосной знати. Вельможами приветствуем везде, Скакал Бахрам навстречу Пармуде Селеньем, городом, горой, равниной, Спеша явиться с головой повинной: Хотя в душе пылали боль и стыд, Он думал, что хакан его простит. Достигнув Пармуды за поворотом, Хакана он приветствовал с почетом. Но тот лицо надменно отвернул От витязя, и даже не взглянул На кошели, на яства и на вина, Что привезла бахрамова дружина. Так Чубина скакал три долгих дня, Покорность и терпение храня, Но взглядом тот его не удостоил, Не подозвал к себе, не успокоил. Лишь на четвертый день сказать велел: «Вернись обратно. Горек твой удел». Когда Бахрам услышал это слово, Погнал он к Балху скакуна гнедого. Его событье это потрясло. Так время некоторое прошло. Он в Балхе жил, сражен тоской и срамом. Был недоволен шахиншах Бахрамом: Во-первых, он обидел Пармуду, В чертог царя дорогу дал стыду, Он, во-вторых, присвоил часть добычи, Хотя немало получил отличий.

Глава шестнадцатая Ормузд посылает Бахраму женское одеяние, веретено, пряжу и гневное письмо

Властитель, сердце гневом напоив, Послал письмо Бахраму: «Грязный див! Ты позабыл, что твой ничтожен жребий, Ты возомнил, что ты сидишь на небе! Сошел ты с благородного пути, Дурной дорогой ты решил итти. Ты не радеешь о моей державе, В моем бесславье путь находишь к славе. Увы, ты чужд стремлениям моим, Не внемлешь повелениям моим. Прими же от меня ты одеянье: Оно достойно твоего деянья! Властитель приложил к письму печать И соизволил слугам приказать — Найти немедля женскую рубаху, Такую, чтоб надеть ее на пряху, И, дегтем вымазав веретено, С ним принести и пряжу заодно, И красные доставить шаровары, И женский пояс, ярко-желтый, старый… Велев гонца презренного призвать, — Презренным одеяниям подстать, — Шах приказал ему: «Скачи к Бахраму, Ты все мои дары вручи Бахраму. Скажи ему: «Как безрассуден ты! Увы, не витязь, — простолюдин ты! С тех пор, как победил царя Китая, Ликуешь ты, великим угрожая. Ты будешь мной низвергнут с высоты, В ничтожестве, как пыль, исчезнешь ты!»

Глава семнадцатая Бахрам Чубина надевает женское платье и в нем показывается предводителям дружин

Бахрам застыл в молчанье и в обиде, Гонца услышав слово и при виде Воителя позорящих даров, Письмо прочел он, бледен и суров. Сказал: «Награда — женская рубаха. Вот какова ты, благодарность шаха! Быть может, воле шаха вопреки, Меня обидели клеветники? Не думал я, что к шахскому порогу Навет и клевета найдут дорогу! Все видели, что я свершил с тех пор, Как я покинул шахиншахский двор. Я войско малое повел в сраженья, Я испытал и горе, и лишенья, Была мне жизнь моя не дорога, Когда громил я воинство врага, Нередко смерти чувствовал я близость, Награда за труды — такая низость! Творец, на мне ты взор останови: Ормузд меня лишил своей любви!» Он, богу помолясь и успокоясь, Надел рубаху, шаровары, пояс, Поставил пред собой веретено И все, что было в дар привезено. Он приказал вельможам поседелым, Начальникам, воителям умелым, Чтоб двинулись, в шатер его спеша. Была омрачена его душа… Когда явились молодой и старый, Когда рубаху, пояс, шаровары, Изумлены, увидели на нем, Им показалось, что сразил их гром! Бахрам сказал: «Вот это одеянье — За все мои заслуги воздаянье: От шаха получил подарок я. Вы слышали и видели, друзья, Моей могучей палицы удары, Как воевал я, в бой бросаясь ярый, Настал, казалось, шаха смертный час, — Но прибыл я, царей престол я спас. Владыки исполняя приказанье, Позорное надел я одеянье. Шах — миродержец, мы — его рабы, Его приказ — веление судьбы. Мы ищем счастья под крылом владыки, Живет он в нашем сердце, светлоликий. От вас хочу услышать я совет: Какой мы можем дать ему ответ?» Воители сказали воеводе: «О богатырь, прославленный в народе! Такой от шаха принял ты позор, Что войску ненавистен шахский двор. Ты знаешь, старца не было мудрее, Чем Ардашир, а он воскликнул в Рее: «Презренье шаху, шахскому двору, Мобедам, равнодушным к злу, к добру! Ничтожествам противно мне служенье И оскорбительно их уваженье!» «Не говорите так, — ответил вождь, — От шаха — сила воинства и мощь. Мы все — служители, а он — властитель, Мы все — просители, а он — даритель». Но меченосная сказала знать: «Отныне мы не станем воевать, Для нас отныне шаха нет в Иране, А ты для нас — не вождь на поле брани». Окончился на этом разговор. Начальники покинули шатер. Бойцов увещевал Бахрам в печали, Но на губах советы остывали.

Глава восемнадцатая Бахрам во время охоты встречается с женщиной, которая предсказывает ему блестящее будущее

Так минул месяц. На охоту в лес Отправился Бахрам. Листвы навес Густой, тенистой оказался кровлей, Достойной тех, кто очарован ловлей. Онагра вдруг увидел он в лесу, И сразу оценил его красу. Кишела дичью эта глушь лесная, Вилась тропинка, в чаще пропадая. Спокойно, тихо ехал Чубина, Бичом не горячил он скакуна. Он за онагром следовал вслепую, И на поляну выехал большую. За ним скакал Изадгушасп-храбрец. Бахрам увидел издали дворец. Коня погнал он к пышному чертогу, — Онагр ему показывал дорогу. У замка Чубина сошел с коня. «Ты с разумом дружи и жди меня!» Сказав Изадгушаспу это слово, Вручив ему узду коня гнедого, Он без путеводителя, пешком, Направился к чертогу прямиком. Изадгушасп томился в ожиданье, Поглядывая издали на зданье, Держа узду гнедого скакуна, — Но вот его нагнал Ялонсина. Сказал Изадгушасп: «Смельчак-воитель, В неведомую ты вступи обитель, Взгляни, куда пошел наш храбрый вождь, Наш полководец, рати нашей мощь». Ялонсина, почувствовав тревогу, Садовою тропой пошел к чертогу. Дворец предстал пред ним в конце пути: Подобного в Иране не найти! Воздвиглась арка дивная у входа, Небесного она достигла свода. Престол чудесный высился под ней, Сверкавший блеском дорогих камней, Отделкою жемчужной, золотою, И застланный румийскою парчою. На нем, сияя ликом, как весна, Сидела венценосная жена, Во всей красе, в могуществе великом, — Померк бы разум перед этим ликом! Она была стройна, как кипарис, Арканами сбегали косы вниз: Арканы благовонные раскинув, Она опутывала исполинов, Стремившихся попасть в чертог ее! На кресле золотом, у ног ее, Сидел Бахрам, забыв свои печали, А позади придворные стояли. Когда увидела Ялонсину Красавица, затмившая луну, Она к нему слугу послала сразу, И внял Ялонсина ее приказу: «Здесь находиться вправе лишь Бахрам, А ты ступай назад к своим друзьям. Привет им передай от полководца, И успокой их: скоро он вернется». Потом привратник получил приказ: Ворота сада отпереть сейчас И увести коней вельмож в конюшни. Когда приказ исполнил раб послушный, Служитель появился в цветнике, Держа траву священную в руке. [5] На щедрый стол посыпались соблазны, И были кушанья разнообразны. Бахрам сказал, прощаясь: «Пусть всегда Сияет счастья твоего звезда!» Она ответила: «Венца достоин Такой, как ты, бесстрашный, мудрый воин. Затем, что ты — могуч, ты — царь царей Львопокоряющих богатырей. Ты победишь врагов на поле бранном, Ты станешь властелином над Ираном. Иди, герой, и завоюй Иран, Чтоб мир согбенный выпрямил свой стан, Пусть весь твоим он станет, воевода, От праха черного до небосвода!» И тайно молвила слова, но их Никто не слышал, кроме их двоих. Ее величием обвороженный, Ее пророчеством ошеломленный, Бахрам покинул пиршества цветник. Онагр внезапно перед ним возник. Бахрам за ним погнал коня гнедого, Из леса вскоре выехал густого. С охоты в город прискакал Бахрам, Но ничего не рассказал бойцам. Харрод, его увидев, скрыл заботу И молвил: «Ты поехал на охоту И много видел, говорят, чудес. Что, вправду чудесами полон лес?» Но, не ответив на вопрос Харрода, Проехал мимо гордый воевода.

5

Огнепоклонники употребляли «священную траву» (боджи барсам) перед принятием пищи.

Глава девятнадцатая Бахрам захватывает шахские права. Бегство Изадгушаспа и Харрода Бурзина

На следующий день, когда заря Зажглась, вершины гор посеребря, Когда с землей небесный свод сравняла, Накинув шелковое покрывало, — Дворец Бахрама царственно расцвел. Воздвигли слуги золотой престол, Расставили сиденья золотые, Оправили подушки парчевые. Явился витязь: во дворце своем Устроил шахиншахский он прием. С величием, невиданным дотоле, Он восседал на золотом престоле, На голову он возложил венец… Изадгушасп, воитель и писец, Увидел мощь и дерзость исполина И обо всем осведомил Бурзина. Харрод Бурзин уразумел тогда: Непоправимой сделалась беда. Сказал Изадгушаспу: «Друг надёжный, Не думай, что события — ничтожны. От гневной злобы разум потеряв, Послал Бахраму властелин держав Веретено и женскую рубаху, Но было неизвестно шахиншаху, Как примет этот дерзновенный лев Его дары, его приказ и гнев. Здесь оставаясь, долга не исполнишь: К владыке надо убежать нам в полночь. Бахрам не внемлет слову мудреца: Он жаждет царства, трона и венца». Вельможи, увидав беду воочью, Из Балха убежали темной ночью. Бахрам, узнав о бегстве двух вельмож, Сказал Ялонсине: «Ты их вернешь. Возьми ты сто бойцов, и с храбрецами Немедленно скачи за беглецами». Воителя-писца нагнал отряд. Глава отряда, яростью объят, Вельможу оковал тяжелой цепью, Не снисходя к его великолепью, Одежды пышные с него совлек, Вернул с пути, к Бахраму приволок. Бахрам вскричал: «Достоин ты презренья, Как ты посмел уйти без разрешенья?» Сказал Изадгушасп: «Мой господин, Меня уговорил Харрод Бурзин, Сказав мне: «Оставаться здесь не смеем, То, что ты медлишь, — на руку злодеям. Бахрам надел на голову венец, — Бежим, иначе близок наш конец». Бахрам сказал: «За мной повсюду следуй, Карай неправду, благо проповедуй». Его грехи Бахрам ему простил, Подарком драгоценным наградил И молвил: «О своей подумай доле, Будь поумней и не беги ты боле».

Глава двадцатая Ормузд узнает о поведении Бахрама

А между тем, погнав коня вперед, К царю Ормузду прискакал Харрод. Открыл он повелителю все тайны, Поведал он рассказ необычайный: Как навестил Бахрам дворец лесной, Как венценосной принят был женой. Все то, что сам увидел, изложил он, О том, что слышал, также сообщил он. Ормузд был этой вестью изумлен, И те слова, смятенный, вспомнил он, Что говорил мобед, умом богатый, И те, что молвил дряхлый соглядатай. Явиться приказал мобеду он, И тайную повел беседу он. В душе как бы почуяв непогоду, Так миродержец приказал Харроду: «О всех делах осведоми ты нас». Харрод подробный повторил рассказ. Спросил владыка, холодом объятый: «Что могут означать онагр-вожатый, В лесной глуши таинственный дворец, Красавица, носящая венец, А вкруг нее, как вкруг царя, вельможи? На сновиденье все это похоже! Как поступить мне, мудрый мой мобед? Таких событий не запомнит свет. Я дело без тебя решать не стану: Оно подобно древнему достану!» [6] Сказал мобед: «Онагр — ужасный див. С пути добра Бахрама совратив, Он поселил в его душе коварство. Зеленый лес — нечистой силы царство, Обитель дивов — сей лесной дворец. Красавица, носящая венец, Бахрама упованье и отрада, — Колдунья злобная, исчадье ада! Бахрам, как пьяный, от нее пришел, В мечтах венец он видит и престол, Честолюбивый сон его тревожит, С тех пор он в руки взять себя не может. Ты должен меры срочные принять, Чтоб войско повернуть из Балха вспять». Раскаянье заговорило в шахе: Зачем послал он витязю, как пряхе, Одежду женскую, веретено? Тоскою было сердце смущено… Вдруг прискакал из Балха муж усталый, В корзине были у него кинжалы. Свой меч гонец Бахрама обнажил, Корзину перед шахом положил. Когда внезапно взору властелина Предстала непотребная корзина, Когда владыка посмотрел на сталь, — Он вспомнил ярость и забыл печаль: Велел кинжалы превратить в обломки, Бахраму эти возвратить обломки! Гонец вернулся, и узрел Бахрам Кинжалы, сломанные пополам. Задумался мятежный воевода, Он приказал созвать мужей похода. Вельмож вокруг корзины усадив, Сказал им: «Наш властитель справедлив. Достойных предков славные потомки, Пусть эти не унизят вас обломки: Так миродержец награждает рать, А насмех нас не думает поднять». Мужи отваги погрузились в думы, И ропот их послышался угрюмый: «Что было в первый раз бойцам дано? Одежда женская, веретено! А ныне шах прислал обломки стали Бойцам, что за него стеною встали. Такого дела не знавал Иран, Оно ужасней ругани и ран. Нет места во дворцах такому шаху, Кто вспомнит о таком — подобен праху. А если ты, Гушаспа сын Бахрам, Захочешь вновь припасть к его стопам, Пусть у тебя — раба, а не вельможи — Ни мозга не останется, ни кожи, Ни унижения того, каким Ты награжден властителем своим!» Прислушиваясь к ропоту и крику, Поняв, что рать озлилась на владыку, Сказал Бахрам: «Пусть вас творец спасет! Уже, наверно, передал Харрод Владыке ваши мысли, ваши речи. Вы сохранили жизнь в жестокой сече, — Она теперь в опасности опять. Вы клятву верности должны мне дать, На всех путях поставлю я заслоны, Чтоб не нагрянул враг неусмиренный, Не то погаснет дней моих звезда И рать моя погибнет навсегда». Бахрам ушел, сказав свое веленье, — Теперь приди, читатель, в удивленье! По всем путям страны, во все концы, Бахрамом были посланы гонцы, Пока еще ни малый, ни великий Приказа не услышали владыки. Настала ночь, и снова день погас, — Царя царей не возгремел приказ.

6

Достан (достон) — сказание, поэма.

Глава двадцать первая Советы, которые дали Бахраму его сестра Гурдия и вельможи войска

Тогда Бахрам призвал вельмож, бесстрашных В сраженьях пеших, конных, рукопашных: Хамдонгушаспа — витязя-писца, Изадгушаспа — мудрого бойца. Ялонсину, чье имя славно, громко, Бахрама — Сиавушева потомка, А также и других богатырей, Известных родовитостью своей. Бахрам слова сказал им роковые: «Вельможи, не склоняющие выи, Вы каждому, рожденному на свет, Способны многомудрый дать совет. Владыка мира крепко нас обидел, Хотя от нас всегда покорность видел. Свернул он с благородного пути, — Как ныне быть? Где выход нам найти? Свободные и гордые герои, Не следует оплакивать былое, Обид немало каждый перенёс, Но пусть враги не видят наших слез. Я только вам, друзья мои, открою, Как стражду я наедине с собою. Узнайте же, как жребий мой суров, Свидетелями будьте этих слов. С ничтожным войском, по приказу шаха, Мы двинулись в поход, не зная страха. Таких, как Совашах и Пармуда, Иран врагов не видел никогда. Когда б в Иран вступили вражьи рати, Он восковой не стоил бы печати. Такой беды никто еще не знал, Такого мир побоища не знал! Мы верили: костьми враги полягут, Хотя мы испытаем много тягот. И вот — стрелки бежали и слоны, Сова и Пармуда разгромлены, И движутся к царю царей, блистая, Сокровища Турана и Китая. Ормузд, неслыханно разбогатев, На воинов обрушил темный гнев. Шах мыслит: войско он унизить вправе, Когда налажены дела в державе. Пусть мудрые совет мне подадут: Как мне спастись от петли и от пут? Грозит и вам царя царей коварство, — Подумайте: от боли где лекарство? Где способ ваш, спасения залог, Чтоб ныне применить его я мог? Пусть ваш совет, плохой или хороший, Меня избавит от душевной ноши!» Все слышала за пологом шатра Воителя прекрасная сестра: Она в то время в Балхе находилась. И гневом сердце Гурдии забилось, И пламенного гнева не тая, К вельможам обратилась Гурдия: «О знатные воители Ирана, Его надежда, гордость и охрана! Когда Бахраму нужен ваш совет, Зачем же приумолкли вы в ответ? Воспряньте духом, страха устыдитесь, Когда ж растерянным бывает витязь!» Изадгушасп воскликнул: «О Бахрам, Ты указуешь путь богатырям, Когда б язык мой острым был алмазом, Его бы превзошел твой острый разум В твоих поступках — мудрость божества, Они овеяны отвагой льва. Не только в тигровом прыжке — движенье, Не с каждым следует вступать в сраженье. Сказал я все. Ты слов других не жди. Но если битва ждет нас впереди, О благородства гордая вершина, На битву двинется моя дружина, Мы в горы полетим, в степную ширь, — Ты будешь мной доволен, богатырь. Начнешь войну, — мы за тобою следом Пойдем навстречу мукам и победам». Бахрам, поняв, едва замолкла речь, Что воин держит наготове меч, Спросил Ялонсину: «В годину бедствий, Что ты в своей душе таишь? Ответствуй!» «Тот победит, — сказал Ялонсина, — Дорога чья творцом озарена, Кто чести богатырской не уронит, К неправде сердца своего не склонит. А если он дурным путем пойдет, Его возненавидит небосвод. Бог дал тебе и войско, и богатство, Но к гибели приводит святотатство. Так будь же милостям господним рад, И благо увеличится стократ». Сказал Бахрам из рода Сиавуша: — Я говорю, присяги не наруша: Друг разума, отваги образец, К чему тебе и царство, и венец? Забудь об этих поисках напрасных, Ищи величья в подвигах прекрасных, Все остальное — суета сует!» Бахрама рассмешил такой ответ, Он бросил перстень в сторону провидца, Сказав: «Пока по воздуху стремится Мой перстень, — я владыка, а не раб. Он упадет, — вновь жалок я и слаб. Нам сладко обладанье шахской властью, Завидуй, жалкий раб, такому счастью!» Затем сказал он: «Безо всякой лжи, Изадгушасп, мой славный лев, скажи: Я шахиншахского венца достоин?» Ответствовал Бахраму храбрый воин: «Однажды в Рее говорил мобед: «Тому, чей ум в сказаниях воспет, Отрадней царствовать хотя б немного И рано умереть по воле бога, Чем долгий, горький век прожить рабом, Завися от властителя во всем». Писцу-богатырю сказал воитель: «Открой уста и ты, благовеститель». Задумчив был Хамдонгушасп — мудрец, Сидел в печали витязь и писец. Вздохнув, промолвил старец белоглавый: «Тот, кто себе по силе ищет славы, Найдет ее, затем, что широка, Дарообильна времени рука. Но будут все старания излишни, Добиться большего, чем даст всевышний». Сказал Хамдонгушаспу исполин: «Высот прошел ты много и низин, В лицо всю правду говоришь ты людям, Тебя, обидясь, лгать мы не принудим. Все доброе и все дурное взвесь, И правду времени открой мне здесь». Хамдонгушасп ответил словом внятным: «О ты, кто дорог столь вельможам знатным, Зачем тебя тревожит мысль о зле, Которое пока еще во мгле? Зачем венца ты жаждешь так несмело? Молясь творцу, свое ты делай дело. Хотя решенье принял ты, Бахрам, Его боишься ты поведать нам, А мы в покое пребывать не можем, Затем, что смерть грозит твоим вельможам. Запомни, что без помощи вельмож Ты счастья и покоя не найдешь». Меж тем сестра Бахрама молодая, На том совете уст не раскрывая, Сидела от заката дотемна, Ответами вельмож огорчена. «Что думаешь ты, чистое созданье, О том, что ты услышала в собранье?» Спросил Бахрам, смущением объят. Ответа не был удостоен брат, Но дряхлому писцу сказала дева, Исполненная горечи и гнева: «О злобный муж, о хитрый старый волк! Не думай, что легко нарушить долг. Манила многих венценосца участь, — Кто не познал желаний этих жгучесть? Но если от тебя мы узнаем, Что легче быть владыкой, чем рабом, То мы тебя жалеем и стыдимся. Давай к векам прошедшим обратимся, Вернемся вновь к делам былых царей, К словам людей, что были нас мудрей. Не раз такие времена бывали, Когда царей престолы пустовали, Но защищал слуга державы честь, Не помышляя на престол воссесть, Не помышляя, во дворец нагрянув, На голову надеть венец Каянов. Нет, верный раб, усердием горя, Смиренно ждал награды от царя, Внимая сердцем царскому глаголу, Он сердцем не был чужд венцу, престолу, Свое величье видя лишь в одном: Служа, возвыситься перед царем. Начну с Ковуса. Властелин державный, Уже предчувствовал конец бесславный, Но витязи его — Гударз, Рустам Не предавались дерзостным мечтам. Когда Ковус, пройдя моря и степи, В Хамоваране был закован в цепи, Никто не думал захватить престол. Все плакали: «Удел царя тяжел!» Когда ж вельможи, вспомнив о Рустаме, Пришли с поклоном: царствуй, мол, над нами, — Он зарычал: «Как мне надеть венец, Приблизив тем властителя конец? Того, кто хочет изменить присяге, Сгною живьем я в тесном саркофаге!» Двенадцать тысяч выбрал он стрелков, Пошел — и спас Ковуса от оков. Возрадовался шах. Душой воспрянув, Воссел он снова на престол Каянов, Рустама день и ночь благодаря, Любовью окружил богатыря. Другого я напомню вам героя — Из черни вышедшего Суфароя. Когда венца восстановил он честь, Когда распространилась эта весть, Пришли вельможи, чтоб его поздравить, Чтоб над собой царем его поставить, И вот услышали его слова: «Не стоит волку жить в берлоге льва, Пусть царствует у нас царя потомок, А не боец, что вышел из потемок. Хотя Кобад пока еще дитя, Он станет шахом, зрелость обретя». Был долго Суфарой опорой царства, Но пал он жертвой зависти, коварства Затем, что был он славою богат. Мужчиной став, убил его Кобад. Тогда Кобад закован был в оковы, — Решили: пусть придет властитель новый. Но не могли найти богатыря, В чьих жилах бы струилась кровь царя. Средь царских слуг вельможи обретались, Но завладеть престолом не пытались. Вновь на престол был возведен Кобад И царствовал, не ведая преград. С войною Совашах пришел недавно, Чтоб нами управлять самодержавно. Владыка мира пред лицом небес Всем сердцем жаждал, чтобы враг исчез. Был во главе дружин Бахрам поставлен, Был Совашах его рукой раздавлен, — Кто властью пожелал ее облечь? Вложил властитель в эту руку меч! Бахрам, престола ты возжаждал ныне, Но, вверх стремясь, погибнешь ты в пучине. Ты мыслишь: стоит лишь Ялонсине Помчаться, словно буря, на коне, И ты, Бахрам, Гушаспа сын почтенный, Окажешься владыкою вселенной! Отец Ормузда, мудрый Нуширван, Гроза румийцев и аравитян, Недаром умер смертью властелина: Он мощью препоясал старость сына! С Ормуздом дружит всей державы знать, — Рабами должно тех друзей назвать. В иранском войске — триста тысяч конных Богатырей, Ормузду подчиненных. Как раб, Ормузду каждый подчинен, Его приказ для каждого — закон. Возвышен ты по воле господина, Он, только он, — твоих побед причина. Ужели жадность разум твой сожгла? Кто зло творит, погибнет сам от зла. О милый брат, забудь в своей гордыне, Что женщина дает совет мужчине, Что старше ты меня на много лет, О милый брат, запомни мой совет: Властителя цени расположенье, Иначе горьким будет сожаленье!» Она вельмож поставила в тупик, Воитель прикусил себе язык, Он правду, слушая сестру, увидел, Стезю, ведущую к добру, увидел. «О госпожа, — сказал Ялонсина, — Твоя печаль вельможам не страшна: Ормузда жизнь склоняется к закату, Престол он твоему уступит брату. Твердишь: «Ормузд силен в своих делах!» Но если так, Бахрам — иранский шах: Не может сильным быть властитель жалкий, Что одарил рубахой нас и прялкой! Речей довольно: пусть Ормузд умрет, Погибнет пусть его проклятый род. Ты с Кай-Кобада счет ведешь владыкам. Увы, в круговращении великом Тысячелетия прошли с тех пор, О мертвых нам не нужен разговор! Запомни: кто к лицу Ормузда близок, Тот пред Бахрамом будет мал и низок. Стрелки, Бахрама услыхав приказ, Ормузда в цепи закуют тотчас!» Ответствовала Гурдия в печали: «Вас дивы черные околдовали, Вы сами устремились к ним в силки И разуму, и чести вопреки. Ялонсина, ты нас толкаешь в яму, Всю душу взбаламутил ты Бахраму, В тебе я лишь бахвальство нахожу, Ты весь наш род приводишь к мятежу. Отец наш был простой правитель в Рее: Ужели сын храбрее и мудрее? Ужели должен жаждать он венца, Развеять имя доброе отца? Ты нас погубишь, низкий простолюдин! Но если брат мой разуменьем скуден, Веди его по темному пути И наш покой крамолой возмути». Сказав, она слезами разразилась, И посреди молчанья удалилась, И сердцем брату сделалась чужда, И витязи подумали тогда: «Она мудра, чиста, красноречива, Подобно книге речь ее красива, Тускнеет перед нею похвала, Она Джамаспа в знаньях превзошла!» Разгневали слова сестры Бахрама. О царском троне думал он упрямо, Сверкал пред ним венец во всей красе… Вздохнув, сказал он: «Счастья ищут все, Находят лишь печаль в чертогах мира!» Он приказал накрыть столы для пира, Потребовал вина для храбрецов, Потребовал танцовщиц и певцов. Искусней всех певцов был самый юный. Ему сказал: «Настрой сегодня струны Не для того, чтоб плакать о любви. Семь подвигов Рустама оживи, Поведай также об Исфандиоре, Как в крепость он попал врагам на горе, Как стен высоких рассекал он медь… Мы будем пить, а ты нам будешь петь». Питомцы боя осушили кубки: «Пусть будут наши мысли и поступки Достойны памяти богатырей, Пусть не померкнет славный город Рей, Пусть в господе Бахрам найдет опору И уподобится Исфандиору!» Так пили все, а ночь была темна, И мысли омрачились от вина.

Глава двадцать вторая Письмо Бахрама хакану. Чеканка монет на имя Хосрова Парвиза и отправка их шахиншаху Ормузду

Как только утра вспыхнуло светило И тени ночи в бегство обратило, Бахрам велел, чтобы пришел писец, Письмо послал он, слога образец, Исполненное тонких украшений, Величественных красок и сравнений, Туранскому хакану Пармуде: «Я пребываю в муках и стыде С тех пор, как оскорбил тебя жестоко. Поверь, мое раскаянье глубоко, Я никогда теперь не посягну На твой покой и на твою страну. Когда венец и царство я добуду, Тебе, хакан, я младшим братом буду. Сотри в душе обиды прошлых лет, — Прощает повинившихся Изед. Свой гордый дух очисть от мести ржавой, Сдружи Туран с иранскою державой, Да славится твой благородный нрав, Да заблестишь ты, недругов поправ!» Придя в восторг от этих слов убранства, Посол покрыл огромное пространство, Вручил хакану те слова посол. Ответ благожелательный пришел: «Прими дары в своем дворце высоком, Меж нами больше места нет упрекам». И, радуясь ответу и дарам, Душою возвеличился Бахрам, И вот сокровищниц открыл он двери — Своей добычи, вражеской потери — И войско жемчугами одарил, Диргемами, конями одарил. Из войска выбран был Бахрамом воин, Что Хорасаном править был достоин. Бахрам вручил ему большой отряд, Весь Хорасан — Балх, Нишапур, Герат, А сам бойцов из Балха в Рей повел он, Таинственными замыслами полон. Построить крепость приказал Бахрам, Велел дворец воздвигнуть мастерам Из золота и камня дорогого, На имя сына шахского, Хосрова, Велел монеты отчеканить он: Решил Ормузда в сердце ранить он! Призвав купца, что был не чужд величью, Что всыпал те диргемы в шкуру бычью. «Я в Тайсакун тебя послать хочу, — Сказал Бахрам. — Румийскую парчу Приобрети: она золототкана. Плати монетой моего чекана, Чтоб мог взглянуть властитель многих стран На те диргемы и на их чекан». Затем бесстрашного, как вестник божий, Бойца призвал он, равного вельможе, Письмо отправил шаху с тем послом, Поведал в нем о малом и большом.

Глава двадцать третья Письмо Бахрама Ормузду и бегство Хосрова от отца

Письмо, как вихрь, примчалось к шахиншаху. Веретено припомнив и рубаху, Бахрам писал: «Ты опротивел мне, Меня ты не увидишь и во сне. Теперь твои уловки не пригодны. Когда твой сын, сей отрок благородный, Воссядет на престол Хосров Парвиз, Я горные вершины сброшу вниз, Освобожу я от врагов пустыню И превращу я весь Иран в твердыню. Хосрова я владыкой подниму, Я буду подчиняться лишь ему: Он — царь царей, хотя он юн и скромен, Он — верности пример, ты — вероломен. Такого ли ты ждал, Ормузд, конца, Что станет сын печалью для отца, Что преисполнишься ты злодеяньем?» Посол приехал в Тайсакун с посланьем. «Когда Ормузд, — посол сказал купцам, — Сперва не веря собственным глазам, Увидит падишахские диргемы, Его уста от страха станут немы, И если в сыне друга не найдет, Мы уничтожим шахиншахский род, Мы выкорчуем из земли Ирана Прогнивший корень дерева Сасана. Не так иранцы созданы творцом, Чтоб шею гнуть пред каждым гордецом!» Посол, дыханьем ненависти вея, Вступил в Багдад с вельможами из Рея. Письмо Бахрама прочитал Ормузд, И мир земной стал для владыки пуст. Тут о диргемах прибыло известье, — Соединились две тревоги вместе. Ормузд едва от горя не зачах. Хосрова заподозрив, молвил шах Ойингушаспу: «Друг, я впал в кручину, Не доверяю собственному сыну. Той зрелости Хосров достиг сейчас, Чтоб отвернуть свое лицо от нас. Диргемы я отправлю из Багдада Как то, что не заслуживает взгляда». Сказал вельможа: «Выслушай меня. Пусть ни ристалища и ни коня Твой сын Хосров вовеки не увидит, Когда он из повиновенья выйдет. Хотя слывет он отпрыском твоим, Он светится лишь отблеском твоим!» Сказал Ормузд, уразумев вельможу: «Я каверзу нежданно уничтожу». Был некто призван втайне в поздний час. Сказал Ормузд: «Исполни мой приказ, Очисть сегодня землю от Хосрова». Ответил тот: «Исполню это слово, Из сердца вырву к юноше любовь, Но руку пусть не обагряет кровь». Тогда властитель мира грозным взглядом Придворного слугу послал за ядом… Беспечно жил царевич, день за днем Любовью наслаждаясь и вином, В чертогах тайсакунских пребывая, О заговоре не подозревая. Но пробил миг, — доверенным слугой Нарушен был царевича покой. Слугою обнаружена случайно, Царевичу известной стала тайна. Когда Хосров услышал, что отец Ему готовит гибельный конец, Он в полночь убежал из Тайсакуна, Расстаться не желая с жизнью юной, В Азербайджан погнал он скакуна, — Душа да будет в бегстве спасена! Узнали и простой и родовитый О том, что убежал Хосров со свитой, Немилостью родителя гоним, — И воины отправились за ним. С могучим духом и железной дланью, — Лев, увидав их, становился ланью, — В годину битв — отечества столпы, Они туда направили стопы, Где обрести надеялись Хосрова, Всеобщего любимца молодого. Святого, как Усто, прислал Гурган, Лихого, как Ханжаст, прислал Умман, Исфандиора мужество и разум Сверкали в том, кто прислан был Ширазом, Кирман прислал такого, как Пируз, Был многомощен витязей союз, Со всех сторон вельможи в путь пустились, По одному к царевичу явились И молвили: «Ты все пленил сердца, Достоин ты престола и венца, К тебе из меченосного Ирана, Из копьеносного Арабистана, Простых стрелков и витязей-вельмож Примчится столько, сколько позовешь. Будь бдителен, но не пугайся козней, Будь радостен с утра до ночи поздней. Пусть воинов, приехавших сюда, Ведет твоя счастливая звезда. Любимый всеми, прогони заботу. Порой мы будем ездить на охоту, Порой к Озару ты помчишь коня, Приверженец священного огня. А если, грозный силою стальною, Шах ополчится на тебя войною, То за тебя мы жизни отдадим И память павших за тебя почтим!» Ответил им Хосров: «Я полон страха, Я трепещу пред войском шахиншаха. Вы мне сказали чистые слова, Но скакунов помчите вы сперва, Озаргушаспу низко поклонитесь И самой страшной клятвой поклянитесь Пред ликом вездесущего огня, Что защищать вы будете меня, Повиноваться мне беспрекословно, Со мной навеки связанные кровно. Тогда останусь в этой стороне, Не будет Ахриман опасен мне». Ответили царевичу вельможи: «Зеницы ока нам Хосров дороже!» К святыне устремили конский бег И дали клятву верности навек. Хосров, повеселев, людей направил — Узнать, какие шах силки расставил. Когда услышал царственный отец, Что сын его — мятежник и беглец, Прибегнуть к мерам он велел суровым, Велел послать погоню за Хосровом, Густахма и Бандуя захватить, В темницу их сырую заточить: То были матери Хосрова братья. Всех родичей Хосрова, без изъятья, И слов не тратя, бросили в тюрьму, И не было пощады никому.