Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»

Глава сорок пятая Харрод рассуждает о различных верованиях

Сказал кайсар: «Все люди чтут богов, — От шахов и вельмож до пастухов. Румийцы — почитатели Иисуса. А в чем же вера состоит индуса?» Харрод ответил на вопрос его: «Корова для индуса — божество». Не почитают люди Индостана, Ни небо, ни всесущего Яздана. Индусам себялюбье не сродни, Нас не считают мудрыми они. Те, кто зажгли огонь, себя сжигают. Есть в воздухе, — индусы полагают, — Огонь, покорный воле божества. Брахманы, людям говоря слова, Что в сердце проникают и волнуют, Эфиром это пламя именуют. Огонь, с таким соединясь огнем, Очистит душу, что сгорает в нем. Индусы выбрали самосожженье. А ваше разве правильно ученье? Давайте обратимся к тем словам, Что говорила мать Христа — Марьям: «Отдай врагу последнюю рубаху! Он даст тебе пощечину с размаху, — Не злись, молчи, благослови его, А вспыхнет гнев — ты подави его. Ты будь доволен самой скромной пищей, А нет ее — смирись, живи, как нищий. В юдоли сей ты зла не совершай, А зло, что причинят тебе, — прощай». Вы помните ли это поученье? Нет, вами управляет вожделенье, Умом и сердцем овладел порок, И не ведет отныне вас пророк. Грешны, незрячи, сбились вы с дороги, Воздвигли до седьмых небес чертоги, Надели вы кольчуги и венцы, Чужим добром украсили дворцы, И эти украшенья и убранство — Свидетели насилья и тиранства. Ведет жестокость войны на земле, Нарушен мир спокойный на земле, Лишь выросли сокровищ ваших груды, Ключи от них с трудом везут верблюды… Один дервиш был жалким бедняком, Питался редькой он и молоком. Однажды встретил он в пути еврея, Защиты на дороге не имея. Прохожий был румян и полон сил, И дервиша несчастного убил, Потом на дереве повесил тело, И совершил он это злое дело С веселою, спокойною душой: Над верой надругался он чужой. С тех пор увлекся он познаньем бога, Он говорил умно, красно и много, Он преуспел, и люди той земли Его своим пророком нарекли. Он божьим сыном с той поры считался И, глядя на повешенных, смеялся. Но должен ли, но вправе ли пойти Разумный муж по этому пути? Тот следует стезей благословенной, Кого повел Яздан — творец вселенной, Кто признает, что бог у всех один, Что мы — рабы, а бог — наш господин. Блажен Яздану внемлющий дехканин, Чей светлый ум тщетой не затуманен! Когда, твердя молитву небесам, Берет он бережно боджи барсам, — Молясь, и капли не прольет он влаги. Хотя б о ней мечтал он, как о благе. Как жемчуга — сердца таких людей Воды, и неба, и земли ценней! Пусть тот, кто молится на поле битвы, О выгоде забудет в час молитвы. Как смеют шахи веру продавать? Они должны увидеть благодать В том, чтоб радовать сердца голодных, В том, чтоб жить для целей благородных, В том, чтоб стремиться к правде и добру, А не к жемчужинам и серебру. Как ни был бы силен, отважен воин, Тогда лишь восхваленья он достоин, Когда вступает в правую войну, Чтоб защитить от недругов страну. А тот, кто пользы ждет себе от веры (Мы знаем, есть подобные примеры), А тот, кто жаждой правды не томим, Будь проклят он и мертвым, и живым!» Кайсару эта речь пришлась по нраву, Сказал Харроду: «Заслужил ты славу, Среди вельмож воистину велик, В сокровищницу знаний ты проник. Тот будет долей обладать благою, Кто назовет тебя своим слугою!» Кайсар Харроду подарил венец, Наполненный диргемами ларец, И молвил: «Следуй светлою тропою, И пусть Иран украсится тобою».

Глава сорок шестая Кайсар отправляет Хосрову войско и свою дочь

Когда войска, прийдя со всех сторон, Одели пылью степь и небосклон, Царь отобрал сто тысяч родовитых, Бойцов отважных, сильных, знаменитых. Исполнив начертание судьбы, Велел он, чтоб доставили рабы Коней военных, палицы и шлемы, Мечи, кольчуги, звонкие диргемы. Он дочь свою, премудрую Марьям, Сопровождать велел богатырям: Он дочь свою Хосрову отдал в жены, Исполнив благочестия законы. Приданое такое привезли, Что блеск других богатств померк в пыли. Там были драгоценные изделья, Подвески, серьги, кольца, ожерелья, Наполненные золотом ларцы, Украшенные жемчугом венцы. На покрывалах радовали взоры Затейливые золота узоры. Жемчужины, иные — как слеза, А те — как петушиные глаза, Сверкали на попонах, на халатах, На скатертях, на пологах богатых. Там были дорогие удила, Четыре пышных, золотых седла, И сорок паланкинов из эбена, Искусством разрисованных отменно. За ними шли прислужницы Марьям — Пятьсот подобных царским дочерям, Украшенных, надушенных, красивых, Веселых, благородных и учтивых. В литавры ударяя, шли рабы, Готовые для бденья и борьбы. Шли четверо философов почтенных, Постигших мудрость знаний сокровенных. Насчитывал сокровищ всех запас Сто тысяч денег, взятых тридцать раз! Хосрову в дар прислал властитель старый Коня, халат, блестящие динары, Сияющий алмазами венец, И так на шелке написал писец: «Хосров! Твои посланцы величавы, Они достойны почести и славы. Такого, как Густахм, с его мечом, Среди больших и малых не найдем. Делам Шапура воздаю хвалу я, Отваге, силе, верности Болуя, Но человек не видел ни один Таких великих, как Харрод Бурзин. Отмеченный божественной печатью, Не склонен он ко злу, лицеприятью, Пред ним бессильны хитрость, колдовство, Все, что сокрыто, явно для него!» Кайсар, в письме упомянув о многом, Велел румийцу, взысканному богом, Чтоб высчитал он, славный звездочет, В какой из дней отправиться в поход. Знаток небес нашел благоприятной Заезду Бахрам для этой силы ратной. Кайсар с главой похода поскакал, Три долгих перехода проскакал, Потом остановился на полянке, Когда четвертой он достиг стоянки. Велел он отойти богатырям, Призвал к себе любимицу — Марьям И тайной одарил ее беседой. Сказал: «Моим советам строго следуй: В Иран вступая, в чужеземный край, С себя ты покрывала не снимай Затем, что девушкам с открытым ликом Нельзя к восточным приезжать владыкам». Прощаясь, он сказал слова любви: Счастливо, мол, в замужестве живи, — И прослезилась дочь от слов прощальных… Был у кайсара брат — военачальник. Сказал ему кайсар: «Мой Ниятус, Не забывай ты наших братских уз. Ты с дочерью моею связан кровно, — Храни ее надежно и любовно. Я ныне поручил твоим трудам Сокровища, и войско, и Марьям». Дал клятву богатырь вооруженный, Лик отвернул, слезами орошенный. Помчались всадники с тоской в груди, А Ниятус отважный — впереди… Узнав, что войско движется долиной, Хосров навстречу поскакал с дружиной. Издалека увидел царь царей Великолепие богатырей, Он знаменосных ратников увидел, Кольчугоносных латников увидел, Увидел рать могучую Хосров: Ее сравнил бы с тучею Хосров! И сердце, прежде полное сомнений, Вдруг расцвело, как роза в день весенний. И Ниятуса он к груди прижал, Вознес кайсару множество похвал, Что ради торжества на поле брани Не пожалел ни денег, ни стараний. Потом он к паланкинам подошел И среди них он царственный нашел, Откинул шелковое покрывало. Затрепетав, душа возликовала, Когда, как светоч дня, его глазам Предстала благородная Марьям. На миг забыла дочь с отцом разлуку, Когда Хосров поцеловал ей руку.

В чертоге, тайну от людей храня, Провел он с нею три счастливых дня, А на четвертый день, когда светило К земле своей сиянье обратило, Иранский шах под бременем забот, Призвал больших и малых воевод. За Ниятусом, панцирем украшен, Явился Кут с воинственным Саркашем. «Кто из мужей, — спросил иранский шах, — Вступая в битву, забывает страх? Кто с обнаженной сталью рвется в сечу, Хотя бы лев спешил ему навстречу?» Ответил Ниятус царю царей: «Я выбрал семьдесят богатырей». Он витязей окликнул поименно, И встали тысячи под их знамена. Увидев эту избранную рать, Что недруга стремилась растоптать, Воскликнул шах: «Я жребий свой приемлю! Как море, жемчугом наполню землю! Молчание храните на устах, Заботу проявите о друзьях, Да будет вам услада и прохлада От ветерка заоблачного сада».

Глава сорок седьмая Приход войска в Азербайджан. Встреча Хосрова с Бандуем

Шесть дней в пирах веселых провели, В еде, в питье, от горестей вдали, А на седьмые сутки той недели Походные литавры загремели. Вступили всадники в Азербайджан. В пустыне Дук расположили стан. «Вкусить покой коням и людям надо. Будь пастырем воинственного стада, — Шах молвил Ниятусу. — Я сейчас С друзьями верными помчусь в Ханджас». Хосров погнал коня по той дороге, Где пребывали в смуте и тревоге Бандуй с дружиной, армянин Мусиль. Увидев издали густую пыль, Они мечи на бедра нацепили И понеслись навстречу этой пыли. Спросил Густахма юный шахиншах: «Кто скачет к нам, степной взметая прах?» Сказал Густахм: «Пусть с места не сойду я, Когда вдали не вижу я Бандуя!» Воскликнул шах. «Да ты мне растолкуй, — С чего ты взял, что всадник тот — Бандуй? Он жив? Тогда в тюрьме томится в страхе, А мертв — так голова его на плахе». Сказал Густахм: «Клянусь я головой, Что рядом с другом скачет дядя твой». Вот прискакал Бандуй с Мусилем вместе. Они сошли с коней в тенистом месте, Хосрову поклонились до земли. Сказал Бандуй: «Мы счастье обрели». О сыне Сиавуша он поведал, Которого насильник смерти предал. Сказал Хосров: «Ты много перенес». Потом Бандую задал он вопрос: «Кто спутник твой?» Бандуй ему ответил: «Зачем Мусиля с лаской ты не встретил? Из-за тебя покинул он Иран, В далекий Рум направил караван, Не зная, где рабы костьми полягут! Из-за тебя он столько вынес тягот, Благоустроенный покинул дом, Своей звездой к твоей звезде ведом! Есть жемчуга, оружье и дружина У благороднейшего армянина». Шах молвил: «Верностью я дорожу. Тебя, Мусиль, я щедро награжу. С вельможами воссядешь ты моими, Над всеми я твое возвышу имя». Сказал Мусиль: «Рожден для добрых дел, О шах, счастливым сделай мой удел! Позволь твое мне славословить время, Позволь твое поцеловать мне стремя…» В Азербайджан Хосров погнал коня, И путники вступили в храм огня. Они святому поклонились месту. К ним вышел маг, читая Зенд-Авесту. Шах жемчуга насыпал на ладонь И бросил драгоценности в огонь. Рыдая, властелин ушел от мага. Воскликнул: «О Яздан, податель блага, Повергни зложелателей во прах! Не только слезы на моих глазах, — Все помыслы мои открыты богу. Избрал я справедливости дорогу, Так справедливому ты помоги, Да не ликуют злобные враги». Так говорил Хосров. Правдив и молод, Грядущих мук предчувствием уколот, Он в сердце вдруг почувствовал недуг. Вступил он заполночь в пустыню Дук. Когда примчалась весть, что шах вернулся, Военный стан мгновенно встрепенулся. Сказал бы ты, взглянув издалека, Что не земля бушует, а река. Дружины вспомнили о бранном деле, Литавры на слонов своих надели.

Глава сорок восьмая Бахрам пишет письмо военачальникам Хосрова. Письмо попадает в руки Хосрова. Ответ Хосрова

Едва Бахрам узнал от верных слуг, Что прибыл с войском шах в пустыню Дук, Призвал он, не удерживая вздоха, Вельможу знатного Доропаноха. С приязнью относясь к его уму, Бахрам послание вручил ему На имя Андиёна и Гардуя, Густахма, и Шапура, и Бандуя, И родовитейших богатырей, Служивших юному царю царей. Писал он так: «Я в сердце славлю бога, Да будет зла противна вам дорога, Да наставляет вас благой творец, — Друзья, от сна проснитесь, наконец. С тех пор, как дерева Сасана семя Взошло у нас, — настало скорби время. Прочтите письмена: одно лишь зло То дерево Ирану принесло. Сасаны не искали благородства, Они алкали крови и господства. Убийц родоначальник, Ардашир, Поверг в печаль и смуту целый мир. О Суфарое вам напомнить надо: Освободил он от оков Кобада, Не дал он голове его упасть. Но лишь Кобад обрел венец и власть, — Неблагодарный, все дела устроя, Спасителя убил он — Суфароя. Тот жалок, кто, всю жизнь ища эбен, Слоновью кость найдет ему взамен. Тот никогда не встретится с удачей, Кто ищет жемчуга в воде стоячей. Отца не уважающий злодей Погубит счастье собственных детей. Тот, кто решил довериться Сасанам, Доверился коварствам и обманам. Вы для Хосрова — это не слова — От старой безрукавки рукава! А для меня вы — как зеница ока, Вокруг меня воссядете высоко, Я мягко буду править, как Ормузд. Без вас душа скорбит, дворец мой пуст. Я не боюсь ни Рума, ни кайсара, Погибнет враг от моего удара. Садитесь на коней, ко мне спеша, Да возликует вновь моя душа». Бахрам с дарами то письмо отправил, А караван Доропанох возглавил. Когда гонец достиг пустыни Дук, Он столько войска увидал вокруг, Что вся земля была под ним: казалось, На ней дорог свободных не осталось! «Ужель, — решил он, — смерть потребна мне? Стремленье шаха не враждебно мне. Везя на тридцати верблюдах вьюки, Зачем на верные итти мне муки? Тот видит гору, кто стоит внизу. Давай-ка я Хосрову отвезу Письмо Бахрама и дары Бахрама, И отстранюсь я от игры Бахрама». В укромный час к Хосрову он пришел. Царю царей письмо вручил посол, И много жемчугов, и много денег, И много слов принес ему изменник. Сказал Хосров, когда письмо прочел: «Ты мудро поступил, что к нам пришел. От низкого уйдя, избегнешь срама. Мы презираем грязного Бахрама. Достойно смеха жалкое письмо: Лежит на нем бессилия клеймо». Велел он написать слова ответа, Как бы от имени мужей совета: «Твое письмо, о гордый муж войны, Пришло, как дуновение весны. Веди дружины — мы тебе поможем, В бою мы всех румийцев уничтожим. Мы ждем тебя, покорностью дыша: С Хосровом наш язык, с тобой — душа. Тебя Хосров презренный устрашится И побежит в день битвы, как лисица, Когда увидит воинство твое, Величье и достоинство твое». Печатью шахиншах скрепил посланье, Сказал Доропаноху на прощанье: «Вручи письмо Бахраму Чубина. За службу воздадим тебе сполна». Он щедро наградил его деньгами, И ценным яхонтом, и жемчугами. С ответом поспешил Доропанох: Гонец от радости не чуял ног. Прочтя письмо, Бахрам утратил разом Спокойный дух и прозорливый разум. Велел он войску двинуться в поход. Он изумил вельмож и воевод. Пришли седоголовые в печали: «Отсюда ты не уходи, — сказали. — В Иране войско должен ты беречь: Хосрова встретят здесь вражда и меч. Подумай о своей грядущей доле И не ищи спасения в престоле». Но войску двинуться велел Бахрам, Не вняв седобородым мудрецам, И всадники, внимая барабану, Помчались по пути к Азербайджану. В пустыню Дук вступили на заре. Дорогу преградили мошкаре. Сошлись они с румийцами вплотную. Воскликнул Чубина: «Теперь взгляну я, Воинственна ли вражеская рать? Воистину ли сможет воевать? Насколько будет бой с Хосровом труден? Сказав, мироискатель-простолюдин Вдел ноги в боевые стремена. За ним — Изадгушасп, Ялонсина Приблизились к румийцам незаметно, Увидели, что войско их несметно. Ошеломило их и потрясло Мечей, знамен и всадников число. А в это время воины-румийцы, Пред шахом повязали поясницы, Сказав: «Мы ждем. Настал сраженья час». И, согласившись, отдал шах приказ.

Глава сорок девятая Бой Хосрова с Бахрамом Чубина. Убийство румийца Кута

Когда рассвет из-за шатров поднялся, — От войск обоих страшный рев поднялся. Не стало видно солнечных лучей, Мир потемнел от копий и мечей. Земля горою сделалась железной, Сияющее небо — черной бездной. Как хищный зверь, разъяло солнце пасть, Мечи нависли тучей, чтоб упасть. От крика, ржанья, звона то и дело Долина в горы убежать хотела. Взглянул на поле боя Чубина. Отвагу возбудила в нем война. Как сталь его свирепого кинжала, Убийства существо его алкало. Два взгляда опустил он тяжело На левое, на правое крыло. Душа восторг почувствовала львиный И разделилась на две половины. Сказал Ялонсине: «Будь впереди И середину войска поведи, А я в сраженье два крыла направлю, — И левое, и правое возглавлю». На поле боя посмотрел Хосров. От войска почернел земной покров. На холм взошел он вместе с Ниятусом. С Бандуем и Густахмом черноусым, И богу он сказал на пехлеви: «Всесущий, милость правому яви! Стремятся эти воины к победам, Но лишь тебе исход боренья ведом. О правда правд, о высота высот, Скажи, кто ныне счастье обретет?» Румиец Кут, глава большой дружины, Внезапно вырвался из середины. Он прискакал к зеленому холму, Встал пред Хосровом и сказал ему: «О шах, взгляни ты оком прозорливым На честолюбца, созданного дивом! Суровою была к тебе судьба, И ты бежал от этого раба. Добился он могущества и славы, Лишился ты и войска, и державы. Но жизнь свою доверил я мечу, Я воевать злодея научу!» Когда Хосров услышал слово Кута, Им овладели боль, печаль и смута. Ведь он сказал: «Твоя душа слаба, Все потеряв, бежал ты от раба». Но в сердце спрятав глубоко обиду, Ответствовал Хосров, спокоен с виду: «Скачи. Увидит раб твой меч стальной, И к бою повернется он спиной. Но сам-то не беги ты от Бахрама, Чтоб губы после не кусать от срама». Помчался Кут на вороном коне. Летит, — копье в руке, душа в огне. Вскричал Ялонсина: «Будь осторожен, Бахрам, кинжал свой вытащи из ножен: Слон опьяненный скачет вдалеке, С арканом у седла, с копьем в руке!» Но грозен был Бахрам, смотрел он люто И ждал, пылая, приближенья Кута. В противников Хосров вперил глаза, А в сердце — гнев, а на щеке — слеза. Метнул свое копье румиец смелый, Но не упал на землю враг умелый: Он сразу же лицо прикрыл щитом, Двуострый меч он обнажил потом, Противнику не дал он уклониться И на две части разрубил румийца. Когда румийский витязь лег во прах, Невольно рассмеялся шахиншах. Вселилась в сердце Ниятуса буря. Он с яростью сказал, глаза прищуря: «О венценосец, не хорош твой смех. Смеяться над убитым — страшный грех. Ты ценишь хитрость, ты забыл о чести, Твоя душа, заснув, не жаждет мести. Сапфиры и диргемы здесь найдем, — Таких, как Кут, нигде мы не найдем! Кому смешон разрубленный на части, Тот в день сраженья потеряет счастье». «Увы, смеялся я не оттого, — Сказал Хосров, — что нет в живых его. Я понял, что карает рок жестокий Тех, от кого услышит он попреки. Сказал мне Кут: «Бежал ты от раба, Для битвы с ним душа твоя слаба». Но если раб так страшен в день сраженье, То я не вижу в бегстве униженья». А в это время крикнул Чубина: «Ведите вороного скакуна! Убитого врага к седлу привяжем, Хосрову жалкий труп его покажем». Исполнили воители приказ. Мертвец к седлу привязан был тотчас. Назад к своим войскам скакун помчался, Убитый богатырь в седле качался. Потряс Хосрова сердце мертвый Кут. Велел он труп освободить от пут, Велел он мускуса насыпать в раны. Лег, в полотне, воитель бездыханный — С мечом в руке, с кольчугой на груди, Лицом к боям, что будут впереди. К владыке Рума, в полотно зашитый, С друзьями был отправлен Кут убитый. Чтоб, на него взглянув, узнал кайсар, Каков раба восставшего удар, Что нет позора в том, когда в сраженье От храброго потерпишь пораженье. Румийцы, со слезами на глазах, Стояли, гнев копя в своих сердцах. Вдруг ринулся отряд мятежной рати Сквозь голоса рыданий и проклятий. Ни трепета, казалось, ни преград Не знал десятитысячный отряд. Еще не ведал ни один страдалец Таких ударов пик, мечей и палиц! Казалось, мир в кровавой мгле исчез, Казалось, кровью плачет свод небес. Так много трупов на земле валялось, Что для живых дороги не осталось. В пустыне Дук великое число Воителей румийских полегло. Немало было славных, именитых Военачальников среди убитых. Хосров оплакал скорбный их удел. Он раненых перевязать велел. Горой высокой сделалась лощина, Когда собрали мертвых воедино. Хосров смотрел на них с тоской в очах. Отчаялся в победе шахиншах. Так Ниятусу молвил он в унынье: «Бахрам победу торжествует ныне. Когда румийцы будут каждый раз Сражаться, как сражаются сейчас, То знай: румийское погибнет войско, — Его оружье сделано из воска! Румийцы завтра отдохнуть должны: Пусть вступят в бой иранские сыны». И поклялись иранцы властелину: «Мы завтра гору превратим в низину!»

Глава пятидесятая Второй бой Хосрова с Бахрамом Чубина. Поражение Хосрова. Его спасает ангел Суруш

Когда поднялся белый стяг, когда На полотне растаяла звезда, Когда заговорили утром рано Кимвалов звон и грохот барабана, Когда военных труб раздался рев, Иранцы выступили из шатров И вывели слонов, готовых к схватке, И выстроились в боевом порядке. Казалось: мир, поверженный во мглу, Подобен стал вороньему крылу. Казалось: звезды, свет струя, блестели: То мощных копий острия блестели. Казалось: вся земля надела щит, Но под щитом душа ее дрожит. Хосров возглавил войска середину. Мусилю, преданному армянину, Чей грозный меч был недругам знаком, Велел он левым управлять крылом. Гардуй, что храбростью себя прославил, Иранцев правого крыла возглавил. Шапур, и Андиён, и Сипансор Вступить готовы были в бранный спор. Стоял вблизи царя царей Ирана Густахм — его ограда и охрана… Молчал Бахрам. В раздумье медлил он, Отсутствием румийцев удивлен. Но вспомнил он о бое неизбежном И на слоне помчался белоснежном. Шапуру крикнул он: «Зловредный див! Зачем, в своем посланье проявив Ко мне приязнь и обещав покорство, Со мной вступаешь ты в единоборство? Бесчестье — не в обычае вельмож. Ты жаждешь смерти — ты ее найдешь». Шапур воскликнул: «Раб — твое названье!» Ты про какое говоришь посланье?» Сказал Хосров: «Вместилище клевет, — Он по заслугам получил ответ. Все расскажу, когда настанет время. Пусть не гнетет нас черных мыслей бремя». Не ждал Бахрам таких коварных слов! Поняв, что обманул его Хосров, Почувствовал он гнев и раздраженье И белого слона погнал в сраженье. Воскликнул шах: «Будь проклят Чубина! Осыпьте стрелами его слона, Пусть ваши луки дождь прольют могучий, — Уподобляйте их весенней туче!» Воители не пожалели стрел: Слоновий хобот сразу посинел. Бахрам потребовал коня гнедого И, шлем надев, он битву начал снова, Но градом стрел осыпан был опять. Скакун его не в силах был скакать. Он спешился и за пояс засунул Подол кольчуги и, как буря, сдунул Своих противников, помчавшись в бой С мечом в руке, с щитом над головой. Иранцы, лица от Бахрама пряча, Теряли по дороге луки Чача. Ему другого подвели коня. Бахрам помчался, всадников гоня. Он в середину их влетел, как пламя, Он опрокинул миродержца знамя, Он родовитых в бегство обратил, Он правому крылу забрался в тыл. Тогда, как волк, увидевший барана, Коня погнал направо шах Ирана, Где был Гардуй, что славою богат, Где встретился с могучим братом брат. Им протянуть не захотелось руки, А натянуть им захотелось луки. Они сцепились в яростной борьбе, Один другого прижимал к себе, И, отпустив, стояли наготове. Спросил Бахрам: «Зачем ты жаждешь крови? Ужели ты отрекся от отца И жаждешь брата своего конца?» Сказал Гардуй: «Идущий на добычу, Ужели старую забыл ты притчу, Что братьям в дружбе нужно быть всегда, Но если разделила их вражда, То пусть дерутся, не жалея силы, То пусть дерутся до последней жилы! Ужели против брата выйдет брат, Когда в нем честь и совесть видит брат?» Ушел Бахрам от гневного Гардуя, Душою удрученною тоскуя, А тот приблизился к царю царей, — Лик воина железа был черней. Гардуй с любовью встречен был Хосровом: «Будь вечно счастлив под небесным кровом!» Сказал Густахму шах, тоской объят: «Когда в бою румийцы победят И даже, может быть, Бахрама ранят, То войско Рума, возгордясь, воспрянет И голову поднимет до небес, Себя считая чудом из чудес. Не потерплю я чванства чужестранцев, Что свысока посмотрят на иранцев. Я видел, как они сражались все: Как стадо в бурю, разбежались все! Ни от кого мне помощи не надо. Не лучше ль стать мне во главе отряда, И, двинувшись на вражескую рать, Победу малым войском одержать?» Густахм ответил: «Властелин могучий, Сомнениями душу ты не мучай. Отважных выбери богатырей, Достигни светлой цели поскорей». Сказал Хосров: «Проникни в гущу войска, Узнай, кто предан мне душой геройской». Густахм к рядам помчался боевым. Открыл он список именем своим. Включил туда Шапура, Андиёна, Бандуя и Гардуя — стражей трона, Зангуя, равного слонам и львам, Шерзиля, верного своим словам, Озаргушаспа, храброго Хуршеда, С кем неразлучною была победа, Тухвора, что к сраженьям был влеком, Пируза с Фаррухзодом-смельчаком. Таких мужей он выбрал две седьмицы, Для битвы обвязавших поясницы. Из войска вывел он богатырей, Предстал он с ними пред царем царей. Сказал Хосров: «Отважные вельможи, Да поведет вас в битву голос божий, Отрадней умереть, начав борьбу, Чем подчиняться дерзкому рабу. В день битвы не склоняйтесь вы к испугу, В день битвы замените мне кольчугу». Богатыри хвалу произнесли, Хосрова нарекли царем земли, Хосрову обещали под присягой, Что ринутся на недруга с отвагой. Душой воспрянув, двинулся Хосров, Четырнадцать возглавил храбрецов… Дозорные помчались по долине, Бахраму доложили о дружине. С арканом длинным, с палицей большой, С честолюбивой, бодрою душой, Вдоль войска поскакал мироискатель. Сказал Ялонсине: «Мой зложелатель — Из всех врагов единственный храбрец, Отважный и воинственный боец. Лишь он один от нас лица не прячет, Без трепета по полю мести скачет. Хотя с драконом вышел он на бой, Повел всего лишь горстку за собой. При нем десяток всадников, не боле, — Не различаю их на бранном поле. Низвергнут им, кем буду я? Никем! Чем будет радость бытия? Ничем! Но кто скрывает доблесть в этом мире? Хотя бесстрашных нас всего четыре, — Хосрова разгромим богатырей: Моя звезда его звезды светлей!» Все войско, что стальной стеной стояло, Он отдал Джонфурузу под начало, А сам вперед, с отважными тремя, Погнал коня, доспехами гремя. Воскликнул шах: «Война передо мною: Я здесь, а Чубина — передо мною! С ним трое, вас — четырнадцать мужей, Нам пораженье гибели страшней». Тут волею-неволею румийцы, Чтоб видеть, как дерутся две седьмицы, С которыми кайсар вступил в союз, Взошли на холм. Повел их Ниятус. Их войско, опоясано для битвы, Шептало, трепеща, слова молитвы, И каждый вопрошал: «Ужель Хосров Престола ради умереть готов? В бездействии он держит стан военный, А сам на битву он идет, надменный! О шахе молодом душа скорбит, Сомненья нет, что будет он убит!» Бахрам с его свирепым, алчным взглядом Был для иранцев — волком, войско — стадом, Решили: будет побежден Хосров Тем дивом, вырвавшимся из оков. Богатыри Хосрова заметались И лишь Густахм с Бандуем с ним остались. Хосров на них взглянул, стыдом объят, И поневоле поскакал назад. Сказал Густахму: «Пусть пришлось мне трудно, Но бегство с поля боя — безрассудно. Увидели и знатный, и простой, Что повернулся я к врагу спиной». «Смотри, — Густахм сказал, — летит убийца, А ты один. Ужель ты будешь биться?» Шах оглянулся с трепетом в груди, И четырех, с Бахрамом впереди, Увидел он врагов перед собою. Тогда он снял с себя доспехи боя, Чтоб легче стал он в этот страшный час, Чтоб конь его от верной смерти спас. Помчался юный шах сквозь ветер дикий. Два спутника отстали от владыки. За ним — жестокосердный, гневный враг, Пред ним — огромной глубины овраг, А трое тигров мчатся врассыпную, А пропасть подошла к горе вплотную! Кто в этот миг счастливца поддержал? Он спешился и в гору побежал, Он побежал, смятенный и усталый, Но выросли пред ним крутые скалы. Он побежал, а по его пятам Помчался огнедышащий Бахрам, Крича: «Коварный трус, постыдна робость! С твоим величьем повстречалась пропасть, Зачем же к ней бежишь ты от меня, В пути свой разум бросив и коня?» Как шаху быть? Судьба его зажала Меж камнем гор и острием кинжала. Он молвил: «Бог, мои продли ты дни, Униженному руку протяни! Забуду я о Тире и Кайване, Когда меня избавишь от страданий!» Внезапный шум раздался в вышине. Суруш спустился с неба на коне. Он был одет в зеленые одежды, А конь его скакал тропой надежды. Взял шаха за руку посол небес — Еще не видел мир таких чудес! — И через гору перенес Хосрова, От погубителя спасая злого. Шах молвил, плача: «Кто ты, светлый муж?» «Не плачь, — ответил ангел, — я — Суруш. Ты будешь падишахом, осиянный Творцом, которым взысканы Каяны». Сказав, исчез, растаял, как туман. Не удивляйтесь: всемогущ Яздан… Стал мрачен Чубина при этом чуде. Подумал он: «Пока воюют люди, Нужна мне сила, храбрость мне нужна, Но тяжкой будет с ангелом война!» Он ускакал, кляня судьбы пристрастье, Померкшее оплакивая счастье, А за горой молился Ниятус: Лег на душу его тяжелый груз. Марьям, в слезах, в смятении, в испуге, В немой тоске о царственном супруге, Стояла на коленях пред творцом, Стояла с расцарапанным лицом. Сказал ей воин: «В сердце ноет рана, Боюсь, что нас покинул шах Ирана». Но вдруг, спокоен, весел и здоров, Со стороны другой пришел Хосров. Два воинства тогда возликовали, Марьям освободилась от печали. Приблизился к жене счастливый муж. Поведал ей, как спас его Суруш. Сказал: «Кайсарородная супруга! Творец — моя защита и кольчуга. Несчастье от беспечности пришло: Не надо медлить, наказуя зло. Остался я, беспомощный, в овраге, К творцу взмолился о добре и благе, Открылась тайна бога мне, рабу, Я, наконец, постиг свою судьбу. И Сальм, и Тур, и Феридун едва ли Узреть во сне подобное мечтали! То, что я видел, предвещает мне Победу на войне и власть в стране. О воины, вступайте в битву снова, Вступайте в битву с именем Хосрова!»

Глава пятьдесят первая Третий бой Хосрова с Бахрамом Чубина. Поражение Бахрама

Горой могучей двинулись войска. Мир почернел от пыли и песка. Бахрам на них смотрел с тоской во взоре: Он чувствовал раскаянье и горе. Но все-таки повел он войско в бой: Пред ним дороги не было другой. Бахрам подумал: «Всеми признается, Что ум и смелость — свойства полководца. Герои выбрали меня царем, Поняв, что я рожден богатырем. Враги отступят, мощь мою почуя: Величье Нуширвана в прах втопчу я!» Он, словно вихрь, по луговой траве Помчался со стрелой на тетиве, С колчаном, на бедре висящим криво, Он ринулся на шаха горделиво. Стрела Бахрама высоко взвилась, Но в неизвестного раба впилась. Тогда Хосров метнул копье в Бахрама, Но не пронзило острие Бахрама: Сломался наконечник пополам Затем, что был в броню одет Бахрам. Смутился шах, когда копье сломалось, Но у Бахрама тоже сердце сжалось. Ударил шах, рожденный силачом, По шлему зложелателя мечом. От страшного удара шлем сломался, Но меч Хосрова вместе с тем сломался. Дружины, растянувшись вширь и вдаль, Услышали скрежещущую сталь, Тогда Бахрама пошатнулось дело, А воинство Хосрова осмелело. От битвы удалился Чубина, Умчал он от Хосрова скакуна, Он понял: эта схватка неудачна, — И небо стало для Бахрама мрачно. А шах, когда отвагу проявил, Иранцев и румийцев вдохновил. Они пошли, оружье обнажая. Казалось: двинулась гора большая. За войском вслед пошли вельможи, двор. Бандуй с Хосровом начал разговор: «С тем войском предстоит нам бой тяжелый. Оно заполнило хребты и долы И многочисленнее саранчи. Противников добром ты приручи. О шах, не следует царям державным Кровь проливать, с рабом дерясь, как с равным. Пусть каждый к нам с повинною придет, Пусть нашу милость смерти предпочтет». Сказал Хосров: «Простой и родовитый, Пусть каждый ищет у меня защиты. С любовью честных воинов приму: Вражды я не питаю ни к кому. Моей короны камень драгоценный Сравню я с тем, кто кинул путь измены». Ночь подняла свой стяг из-за горы. Вступили оба воинства в шатры. На поле боя шум улегся бранный, Запели колокольчики охраны. Немногие могли в ту ночь заснуть. Бандуй поднялся и пустился в путь. С ним рядом звонкий поскакал глашатай, Ясноречивый, доблестью богатый. Меж двух враждебных войск остановясь, Глашатай крикнул, смерти не боясь: «Рабы, что впали в грех, но ищут блага! Велик ваш стыд, но велика отвага! Во имя бога шах прощает всех, Кто совершил большой и малый грех!» Богатыри смежить старались очи, Когда раздался клич в безмолвье ночи. Бойцы Бахрама, сквозь ночную тьму, Внимательно прислушались к нему. И сразу, ратное покинув ложе, К уходу опоясались вельможи. Когда рассвет блеснул из-за горы, Пустыми оказались их шатры. Вельможи к рати двинулись враждебной, А мир сиял, одет зарей целебной. Измена обнаружилась к утру. Пришли друзья к бахрамову шатру. Сказал Бахрам в печали: «Не в сраженье, А в бегстве ныне обретем спасенье». Потребовал для ратников своих Две тысячи верблюдов верховых, Таких, чьи морды в пене, длинноногих, Не падающих на степных дорогах. Все то добро, что в битвах он обрел: Слоновой костью блещущий престол, Все из каменьев, золота, постелей, Все из колец, запястий, ожерелий, Все из одежд, ковров и покрывал, — Навьючить на верблюдов приказал. Оставив многое на поле ратном, С друзьями поскакал путем обратным.

Глава пятьдесят вторая Хосров посылает Настуда с войском вслед за Бахрамом. Бахрам захватывает Настуда в плен. Прибытие Бахрама к хакану Китая

Когда воздвигла свой чертог заря, Ночной дозор предстал глазам царя И доложил, что скрылся неприятель, Что убежал с дружиной зложелатель. Расстроен этим, выбрал царь царей Три тысячи воинственных мужей, Таких, чьи быстроскачущие кони, Как всадники, одеты были в брони, Настуду приказал возглавить рать, Бахрама отыскать и покарать. Настуд помчался в смуте и тревоге, Но не было Бахрама на дороге. Скакал по бездорожью Чубина, Душа его была потрясена. О венценосных людях рассуждая, Богатый караван сопровождая, Храбрец Изадгушасп с Ялонсиной Скакали незнакомой стороной. Когда уже стемнело, в отдаленье Вдруг показалось бедное селенье. С душой смятенной, с пересохшим ртом, Бахрам вошел к одной старухе в дом, Учтиво попросил, во имя неба, Воды немного и немного хлеба. Ушла старуха, бедности стыдясь. Потом, с дырявым ситом возвратясь, Пред воинами постелила кожу, Взглянула исподлобья на вельможу, Познавшего гонения судеб, И положила в сито черствый хлеб. Заполнив дом старухи до отказу, Бойцы о боге вспомнили не сразу. Ялонсина Бахраму дал барсам, Все вознесли молитву небесам, И с любопытством женщины смотрели, Как жадно черствый хлеб вельможи ели. Когда они поели, Чубина Спросил: «А нет ли у тебя вина?» И та: «Вы не сердитесь на старушку: У тыквы я отрезала верхушку И сделала я чашу из нее. А в старой тыкве я храню питье». Сказал Бахрам: «Что старой тыквы краше, Когда найдем вино в подобной чаше?» Старуха тыкву принесла с вином, Чтоб люди горе потопили в нем. Взял в руки тыкву Чубина, желая Чтоб радовалась женщина седая. «Ты, матушка, приветила гостей. А много ли ты знаешь новостей?» — Спросил Бахрам. Ответила старуха: «Ох, сын мой, столько слов дошло до слуха, Что даже стал мой бедный ум богат. Лишь об одном все люди говорят: «Бахрам бежал без войска, полон страха, А войско перешло под знамя шаха». И тот: «О мать, святая всех святых, Да будет польза мне от слов твоих! Разумно ли Бахрам бежать решился, Иль в этот миг он разума лишился?» Старуха молвила: «Ты — львов гроза, Но, видно, див затмил твои глаза! Пойми, что все смеются над Бахрамом: Он от Хосрова убежал со срамом!» Сказал Бахрам: «Так было суждено. И если он из тыквы пьет вино, И если хлеб ячменный ест из сита, И если он один — себе защита, И если был он вынужден бежать, — То обо всем, приветливая мать, До нового ты помни урожая, Ячмень на скудном поле собирая». Поев, заснул он в хижине глухой, С кольчугой, с кушаком под головой. Открыло солнце тайну небосвода, — Трубу отъезда поднял воевода. Помчались. Тростниковый лес возник. Срезало множество людей тростник. Один из тех людей к дружине вышел. «Добро пожаловать! — Бахрам услышал, — Но как случилось, что издалека Ты в заросли забрался тростника, С бойцами, скачущими в беспорядке, С руками, окровавленными в схватке?» Сказал Бахрам: «К чему вам тростники? Ведь вы — переодетые стрелки! Я знаю вас — и кто вы, и откуда, Я знаю, что Хосров призвал Настуда, Велел ему взобраться на коня, Чтоб жалкий муж преследовал меня, Чтоб я пред ним главу склонил покорно, Признав, что ваше войско непоборно». Все спешились, построились в рады И двинулись, топча свои следы, Из ножен вынули мечи стальные, Одели в пламя заросли густые. Зарделись тростники со всех концов. Огонь сжигал живых и мертвецов. Настуда увидав на поле бранном, Бахрам с седла его сорвал арканом. Не мог вельможа вырваться из пут, Пощады попросил себе Настуд, Сказал: «О богатырь, достойный власти! Прости меня, погрязшего в несчастье, Не убивай меня своей рукой, Я верным сделаюсь твоим слугой!» Сказал Бахрам: «Себя лишь обесславлю, Когда такого труса обезглавлю. Я не убью ничтожного врага, Такой, как ты, не нужен мне слуга! Беги к тому, кто нас возненавидел, Поведай все, что от меня увидел». Настуд вознес Бахраму сто похвал, Он землю перед ним поцеловал. Бахрам, собрав бойцов вооруженных, Погнал коня вдоль зарослей сожженных И с горсткой преданных богатырей На родину приехал, в город Рей. Он пробыл там, спокойствие вкушая, И поскакал к властителю Китая.

Глава пятьдесят третья Хосров разрушает стоянку Бахрама и пишет письмо кайсару. Ответ и дары кайсара

Примчался шах, тем временем, к шатрам, Где прежде с войском пребывал Бахрам. Дотла стоянку сжег любимец счастья, Бойцам раздал он кольца и запястья. Обрадовались воины дарам, А властелин помчался в божий храм. Он по полю пошел с согбенным станом И, в храм вступив, упал перед Язданом. Воскликнул: «Грешен я, ты — справедлив. Ко мне великодушье проявив, Ты вырвал недруга из почвы с корнем, Пребуду я твоим рабом покорным!» В шатер вернувшись, шах велел писцу Кайсару написать: «Хвала творцу! Он дал мне счастье, знанье и отвагу, Открыл мне путь к невидимому благу, Помчался я, возмездием влеком, Столкнулся я в бою с моим врагом. Мне поле боя не казалось тесным, Покинут был Бахрам царем небесным. Как пламя битвы, пыл его погас. Во мраке ночи он бежал от нас. Без войска он бежал, тоской палимый, Разбили рать и стан его сожгли мы. Теперь спастись мы не дадим ему!» Была печать приложена к письму, И вестник поскакал с письмом владыки. Когда прочел его кайсар великий, Восславил он того, кто создал мир, Устроил во дворце богатый пир, Он щедро дервишам раздал динары, Чтоб радовались молодой и старый, И быстро на письмо нашел ответ, Благоухавший, словно райский цвет: «Бог справедливый, милостивый, правый, Бог солнца, и луны, и звездной славы, Бог знатности, возмездья гневный бог Победу одержать тебе помог. Молись ему, лишь он — твоя защита, Твори добро и тайно, и открыто». Хранимый для великих дел венец, Который завещал ему отец, И ожерелье, и ларец богатый, И жемчугом расшитые халаты, Рубины, что сверкали блеском звезд, Украшенный жемчужинами крест, И сто верблюдов с длинными ногами, Навьюченных каменьями, деньгами, И золотой престол, — отправил в дар Царю победоносному кайсар. Четыре мудреца и звездочета Сопровождали караван почета. Навстречу им велел послать Хосров Высоких саном тысячу бойцов. Прочтя письмо и потрясен дарами, Сказал мобеду правящий царями: «Халат румийский — дивной красоты. Жемчужной нитью вышиты кресты. Иран таких не знает одеяний: Их надевают только христиане. Когда халат надену, скажет свет: «Как христианский царь, Хосров одет». Обидится кайсар, коль не надену, Быть может, заподозрит он измену. Как быть? Боюсь услышать клевету: Мол, ради выгод стал рабом Христу». Сказал мобед: «Ученье наше свято, А вера не зависит от халата. Зардушта веры ты высокий жрец, Хотя кайсар — твоей жены отец». Хосров надел, не оскорбляя дара, Венец кайсара и халат кайсара, Прием устроил он в своем дворце, Предстал в халате, в царственном венце. Решили те, в ком были ум и знанье: «Исполнил он кайсара пожеланье». Другие молвили: «Погиб Иран, Шах принял тайно веру христиан».

Глава пятьдесят четвертая Ниятус обижается на Бандуя. Их примиряет Марьям

Украсил утром шах свою обитель, Воссел на трон Каяна повелитель, Гостей созвал он в розовый приют, Сказал слуге: «Румийцы пусть придут». Явился Ниятус на то собранье, С мужами знаний и с мужами брани. В халате Рума к ним Хосров сошел, С приветливой улыбкой сел за стол. Приблизился Бандуй с травой священной. Молиться начал шах творцу вселенной, И что-то тихо произнес потом. Тут Ниятус, следивший за столом, (Раскладывал он хлебы в то мгновенье), Встал шумно с места и сказал в волненье: «Я в святотатстве, шах, тебя виню: Надевши крест, не молятся огню». Вскочил Бандуй, столкнув плоды и вина, Ударил по лицу христианина. Властитель пожелтел, как шамбалид, И ярость овладела им, и стыд, Сказал Густахму: «Этот грубый воин Сидеть с вельможей рядом не достоин. Безмозглый, оскорбил румийца он, Меня заставил осрамиться он». Ушел румийский витязь непреклонный, Обидой и вином воспламененный, Надел кольчугу, вынул меч стальной, Чтобы нарушить на пиру покой, Посла отправил во дворец Хосрова. Тот всадник произнес такое слово: «К тебе пришел я, чтоб разбить врага, Меня ударил подлый твой слуга. Пришли ко мне презренного Бандуя, А нет — в сраженье войско поведу я». Тут вспыхнул шах: «Пусть знает Ниятус, Что от Зардушта я не отрекусь, Не отрекусь от веры славных предков, Моих священных и державных предков. Никто не думал вспоминать Христа, Чисты от оскорбления уста, Но верен я Зардушту и Яздану, Христианином никогда не стану. Я видел Рум, я знаю край родной, Кто ты такой, чтоб в спор вступать со мной?» «Я возмущенье войска успокою, Я Ниятуса помирю с тобою, — Сказала мужу мудрая Марьям, — Пусть твой Бандуй пойдет со мной к шатрам, Клянусь, его обратно приведу я, Но пусть румийцы взглянут на Бандуя. Без повода зачем стремиться в бой? Не лучше ль мирною пойти тропой?» Пришелся шаху тот совет по вкусу, Отправил он Бандуя к Ниятусу, Велел он десяти богатырям Сопровождать Бандуя и Марьям. Нужна владыке мудрая царица, На чьих устах всегда совет хранится! «Начни, — сказала, — с дядей разговор, Ты, легкомысленный зачинщик ссор!» Скажи ему: «Иль ты забыл, что вместе Кайсар и шах идут во имя чести? Что с ним родством связал себя кайсар, Сокровища отправил шаху в дар? Иль ты забыл, что слышал от кайсара: «Не отвернется шах от веры старой!» Иль хочешь ты, сердитый Ниятус, Чтобы распался двух держав союз? О нашем благоденствии ревнуя, В свои объятья заключи Бандуя!» Полезен был племянницы совет, И рассмеялся Ниятус в ответ, Бандуя щедро одарил вельможа, Пошел с ним рядом, сердца не тревожа. Шах молвил, Ниятуса увидав: «Бандуй, затеяв ссору, был неправ. Лишен ума, с разгоряченной кровью, Он из-за веры предался злословью. А ты, воитель, будь его умней, Не затемняй ты солнца наших дней. Ужель труды кайсара мы развеем? Еще мне битва предстоит с злодеем, Я жажду отомстить за кровь отца, Чтоб радовались чистые сердца, Ормузд мне завещал свои проклятья, Хочу его убийцу покарать я!» Ответил Ниятус: «О царь царей, Привержен вере пребывай своей, Мудрец к чужим святыням не стремится, Ты не сердись на пьяного румийца!» Они беседовали за столом, И к войску Ниятус пошел потом.