Сказание о новых кисэн

— Поздно проснулась, — игриво сказала ей мисс Чжу, подмигнув. — Вчерашний мужчина профан, верно? Только шумел громко, а так профан, верно? — она снова подмигнула ей. — В сексуальном плане он полный лох, да?

— Сестра, ты хорошо его знаешь, хотя и не спала с ним.

— Вообще-то такие, как он, всегда таковы, — сказала мисс Чжу голосом профессионала в делах любви. — Он мужчина с мелкой душой, который, несмотря на то, что вызывает проблемы, не может улаживать дела. И все же думаю, что такой лучше, чем тот, который не дает тебе уснуть, жалея о сумме, данной за обслуживание. В любом случае — ты молодец! — тут она снова подмигнула. — Ну, выбирай, что нравится, и пей!

На протянутом подносе была банка зеленого чая, покрытая прозрачными холодными капельками воды, банка с кофе и упаковка йогурта. Когда мисс Мин взяла банку с кофе, та, возможно, потому, что долго пролежала в холодильнике, плотно приклеилась к ладони.

— Позавтракала?

— Нет, я чуть позже поем.

— Ну, как хочешь. А мне надо тело размять. Незаметно наросший жир, словно мелкий воришка, съедает сердце кисэн.

Надев хансам — платье с длинными нарукавниками и стоя на деревянном полу главного дома, она, как всегда, усердно занималась.

— Эй, там, — громко крикнула она, обернувшись в сторону комнаты под названием «Орхидея», — поставьте мне песню, чтобы я могла потренироваться!

Сентиментально-печальная песня, словно ждала этой просьбы, сразу начала просачиваться за дверь.

Слушай, бабочка, давай мы в горы улетим. Эй, тигровая бабочка, ты тоже с нами лети.

Вначале грубый, шершавый, голос, прокашлявшись, сразу нашел свое место. Два отдельных голоса — один грубый, поднимавшийся вверх, другой — чистый, опускавшийся вниз, сливались в одно целое, и мисс Чжу, следуя за песней, изящно поворачивая шею, начала плавно двигаться. Ее тело, плывшее по воздуху, неторопливо следуя за мелодией, перешло в теневую часть зала и, приподняв лишь белый подол хансама, словно парило над полом. Когда один конец подола рассекал воздух, другой взмывал вверх, резко ударяемый пальцами рук, наполняясь воздухом, и упруго натягивался. Когда она махала нарукавниками, то они, то складываясь, то снова раскрываясь, казалось, превращались в крылья, а она сама, словно птица, резко, с шумом взлетала над полом, распрямляя их. Туго, с силой натянутые подолы платья, нарукавники, выброшенные в воздух, бессильно свисая, незаметно превратившись в цветы, с трепетом, кружась, падали вниз.

Когда мисс Мин смотрела на изгибавшиеся протянутые руки мисс Чжу, то у нее внезапно затряслись плечи. Беспокойство о будущем, царапавшее душу, бесследно исчезло, было весело оттого, что неловкие ноги, пытаясь идти по линии из крайне неудобного положения, желали взлететь на небо. Когда пульс у нее участился настолько, что она встала, чтобы присоединиться к мисс Чжу, на деревянный пол поднялась Табакне и прервала танец, обратившись к мисс Чжу:

— Хватит, пятки сотрете. Вы даже танцуете кокетливо. Вы достаточно потанцевали. Идите сюда, сядьте и посмотрите, что вам прислала Харуко из Японии.

— Правда, это от тетушки Харуко? — хором воскликнули девушки.

Мисс Чжу, мгновенно навострившая уши, забыв обо всем на свете, подбежала к ней. Певицы-кисэны, прекратив петь, тоже вышли из комнаты.

— В прошлый раз она приехала с пустыми руками, поэтому, извиняясь, прислала всем подарки, — сказала Табакне, оглядывая девушек. — Это ведь кошельки от Гуччи, верно? Дорогие, наверное, зачем она послала их? — ворчала она, придирчиво рассматривая их. — У вас сегодня счастливый день. Недаром ведь говорят, что тень от горы Суянсан тянется на 80 ли до района Кандон. Нет, все-таки хорошо, когда есть преуспевающая кисэн.

Все кисэны заволновались. Взяв кошельки, они рассматривали их со всех сторон, обмениваясь ими между собой. Мисс Чжу, которая суетилась больше всех, взяв кошелек и скромно опустив глаза, сказала:

— Бабушка, я тоже стану «человеком с множеством ящиков». Я обязательно стану! Как вы думаете, если я буду танцевать, пока не сотрутся пятки, смогу ли стать таким человеком?

— Мисс Чжу, — не глядя на нее, ответила Табакне, продолжая рассматривать кошельки, — я думаю, что ты Когда-нибудь могла бы стать такой, но из-за твоего вредного характера вряд ли станешь.

— Ба-а-бу-у-шка! — сказала мисс Чжу, обидчиво скривив губы.

— Надо использовать свои способности, — сказала Табакне, не обращая внимания на ее обиду. — Разве кто-то сказал, что ты не сможешь? Я же просто сказала «вряд ли». Вам, живущим в такие хорошие времена, как сегодня, сколько ни говори, все равно не понять. Знаешь ли ты, например, какими страшными были в свое время слова «послать артиста за границу». Сама Харуко родом из уезда Кымсан, — сказала Табакне и подняла глаза на мисс Чжу. — Она чуть что лила слезы, поэтому мы прозвали ее «кымсанская плакса». Ну кто бы мог предположить, что эта «плакса» станет исполнять роль моста в установлении дружбы между двумя городами — корейским Кымсаном и японским Кобэ? Когда она, совсем юной, словно проданная рабыня в неволе, пила воду в чужой стране, временами ей было Так тяжело, что казалось, сердце разорвется. Если бы она хорошо говорила по-японски, то могла бы хотя бы кому-то пожаловаться, — сказала грустно Табакне и вздохнула. — Как, например, может выглядеть пятка Харуко, которая шаг за шагом дошла до сегодняшнего дня? Оттого что на ее ногах лопались волдыри, возможно, не было ни одного дня, когда она не проливала бы кровь, хотя сейчас они выглядят красиво и благородно, — сказала Табакне, оглядывая всех своими впалыми глазами.

Мисс Чжу, до этого сидевшая в хамсане, резко, словно желая разорвать, сняла его с себя и, отбросив в сторону, энергично сказала:

— В прошлом, когда понятием «верность мужу» заковывали женщин в кандалы, они могли свободно существовать лишь с именем кисэн, но сейчас по-другому. В нашем веке, где полно женщин, ведущих свободный образ жизни, нам, чтобы выжить, требуется особое оружие. Что это за оружие? Песни и танцы? Нет, конечно. Сейчас везде есть норэбаны, заведения для пения, разве есть женщины, которые не умеют петь и танцевать?

— Если посмотреть с точки зрения профессионализма, — не дав ей договорить, добавила к ее горячей речи одна из певиц-кисэн, — то, по-моему, у кисэн династии Чосон, известных своей «верностью», не было профессионального духа, так ведь?

— Разве? — недоверчиво спросил кто-то из кисэн.

— Для кисэн «женская верность» — это все равно что надев прозрачное шелковое платье, идти одной по ночной дороге, полной грабителей и насильников, разве я не нрава? — сказала мисс Чжу, оглядывая других кисэн, словно ища подтверждения своим мыслям.

— Они, наверное, считали себя «настоящими кисэн» или «женщинами нового времени», — вступила в разговор еще одна кисэн. — Но если критически посмотреть, то, честно говоря, нам ведь неизвестны их мысли и отношение к своей работе.

Разговор потерял смысл. Табакне знала: выбор кисэн, что раньше, что сейчас, имел несколько вариантов, и у каждой из них будет своя доля, своя жизнь. Поэтому и мисс Мин и мисс Чжу, когда подойдет время, так же как Харуко и мадам О, пойдут своей дорогой.

— Говорят, что бамбуковая роща хороша для ночных птиц, которые, спрятавшись, спят там, — сказала мадам О, включившись в разговор. — Хотя в ней никогда не прекращаются шелест листьев и трескотня сороки, там великолепное место для обучения пению. Ты когда-нибудь видела бамбук на ветру? — сказала она, обращаясь к одной из кисэн. — Даже при самом тихом ветре его листья мелко дрожат. Бамбук тоже, вслед за ними, заигрывая, радостно колышется на ветру. А при бушующем ветре он, словно плача, страстно желая чего-то, колышется всем стволом. Разве это можно сравнить с каким-нибудь танцевальным движением? Бамбуковая роща — чудесное место для обучения, поэтому в кибане с давних времен на заднем участке посадили бамбук, взяв его в качестве примера для подражания, из-за того, что бамбуковая роща щедро принимает в свои объятия всех птиц. Но главной причиной того, что здесь посадили бамбук, было то, что в душе желали появления в нем знаменитой кисэн.