Сказка о Шуте и ведьме. Госпожа Янига
Шрифт:
— Бусы тебе, — Шут с улыбкой, переходящей в ухмылку, протянул руки, и украшение легко скользнуло мне на шею. — С когтем кхвана.
С когте…
— Фу! Гадость! Сними это с меня! Я не хочу! — я попыталась избавиться от жуткого подарка, но Джастер легко пресёк мои попытки, ухватив за руки.
Взгляд у него стал таким холодным, что я перестала сопротивляться.
— Это — оберег, ведьма. Носи и не снимай. Поняла?
В ответ я только хлопала глазами. О… оберег? Что это?
— Он защитит тебя от всего, когда меня не будет рядом. — Воин смотрел спокойно и сурово. — Никогда его не снимай. Никогда, запомни.
Ч… что?
— Я не понимаю…
— Некогда объяснять, ведьма, — Шут снова стал холодным и отстранённым. — Пошли, нас уже заждались.
Он развернулся и направился по тропинке в сторону дороги.
Я подхватила подол платья и поспешила за ним. Под ногами захрустели старые замшелые ветки и прошлогодние шишки: среди осин росли молодые сосны. И как он думал, я должна была ночью тут ходить? Да ещё босиком…
— Подожди! А шатёр?
— Вернёмся, — не оглядываясь, спокойно бросил он, пока я перебиралась через поваленное дерево, стараясь не порвать платье.
— А ты куда ходил?
— За подарком твоим. Всё, хватит болтать, Янига.
Джастер развёл в стороны густую кленовую поросль, которую я ночью приняла за кусты, и мы вышли на дорогу.
Пасмурным утром — я заметила в серой пелене, затянувшей небо, белёсый круг солнца, — потрёпанный домэр радовал взгляд яркими пятнами нарядов.
Жизнь в лагере шла своим чередом. Мужчины занимались ремонтом пострадавших вардо, несколько человек разбирали остовы сгоревших повозок, сваленных на выгоревшей и перепаханной луговине, словно дрова для праздничного костра. Женщины готовили, девушки приглядывали за детьми, кто-то нашивал заплаты на пострадавшие полотняные бока и крыши, дети играли и веселились.
— А где кони и это чудище?
Воин в ответ пожал плечами.
— Кхвана в лес отволокли, чтобы у дороги людей не пугал. А коней, не знаю, куда они дели. Надеюсь, всех поймали. Дэвес лачо!
На его приветствие стали оглядываться и громко здороваться. Женщины мне улыбались, махали руками, и я тоже робко помахала им в ответ. Они весело смеялись и, наверное, на своём языке обсуждали мою причёску и «бусы».
— Идём, певец, — к нам подошёл один из мужчин, которых я вчера видела возле Даэ Нану. — Провожу вас к кхэратун домэр. Потом послушаешь, какие мы песни сложили!
Он бросил короткий заинтересованный взгляд на моё «украшение», и я подумала, что лучше такой подарок спрятать подальше от чужих глаз. Воспользовавшись моментом, что на меня никто не смотрит, я убрала коготь под ворот платья.
Джастер на это ничего не сказал, коготь не царапался и не мешался, и я решила, что поступила правильно.
Даэ Нану ждала нас в своем вардо, которое переставили подальше от истерзанной луговины. Где-то за деревьями я услышала ржание коней и порадовалась, что их поймали.
Наш провожатый легко взбежал по ступенькам и чуть приоткрыл дверь.
— Гости пришли! — громко сказал он. Выслушав ответ, мужчина улыбнулся и кивнул нам. — Заходите, Даэ Нану вас ждёт.
В вардо со вчерашнего вечера ничего не изменилось, если не считать что столик был чист и пуст. Даэ Нану сидела на своей подушечке и поприветствовала нас лёгким кивком.
— Дубридин, — поздоровался Джастер, и я повторила за ним:
—
Доброе утро.— Дэвес лачо, шавхани, — улыбнулась хозяйка вардо, и я подумала, что её лицо, покрытое морщинами, в такие моменты становится удивительно добрым. — И тебе, певец. Как дела у вас?
— Хорошо, спасибо, — я не знала, что ещё сказать. — Вы хотели меня видеть?
— Хотела и вижу, — она встала, опираясь рукой на колено. — Поблагодарить тебя хочу за настой лечебный, шавхани. Хороший он у тебя, полегчало мне.
— Пожалуйста, — я смутилась, вдруг подумав, что и в самом деле уже второй раз занимаюсь лечением как настоящая травница. Любопытно, это тоже часть моего дара, которая передалась от бабки? Или это только благодаря рецептам Джастера?
А Даэ Нану неожиданно глубоко вздохнула, обошла столик и, остановившись перед нами, склонила голову в неглубоком поклоне.
— Прощения у вас попросить хочу. По моей вине бэнг на домэр напал, всех чуть не погубил. Колдовство он моё учуял, на него прилетел. Слыхала я про таких, только далёко отсюда они живут, сказывали.
Я стояла, открыв рот от такого неожиданного признания. Ничего подобного услышать не ожидала. Выходит, карты — это тоже колдовство и сильное, если кхван его почуял. И это из-за меня…
— П… простите, — тихо пробормотала я, опустив глаза. — Если бы не я…
— Не винись, шавхани, — выпрямилась Даэ Нану. — Моя на то воля была, моя и вина. Не просила ты меня, я тебе ворожбу предложила. Не думала я, что так далеко власть этой шувани разошлась. Сильна она, ой сильна, какого бэнга себе служить заставила. Злая у неё сила…
— Не переживайте, матушка, — неожиданно сказал Джастер, пока я приходила в чувство. — Живы все — и слава богам.
Кхэратун домэр остановилась перед Шутом, внимательно смотря ему в лицо.
— И кто же ты такой, багибнытко? Поёшь, как птица, наряд у тебя весёлый, свободный, а слугой называешься. Обычаи и язык наш знаешь, всех детей вчера игрушками одарил. Бэнга не побоялся, Юнэ мою из зубов его спас. И сейчас словам моим не удивился, шувани злая тебя не пугает… Неужто на силу шавхани своей надеешься? Так не из тех ты, кто за юбку прячется…
Вместо ответа Джастер только виновато улыбнулся и развёл руками, словно говоря: «Вот такой я, как есть».
Даэ Нану только покачала головой, обошла столик и снова села на подушечку.
— Юнэ ты мою спас, чем отблагодарить тебя?
— Песни пойте, матушка, — улыбнулся Джастер. — Пусть люди слушают. И внучку учите. Негоже дару пропадать. Только лучше вам в Сурайю вернуться. Там спокойнее.
— Ишь ты, догадливый какой… — снова покачала головой кхэратун домэр. — Скажу ещё вам. Не ходите в замок к шувани этой. Погибель вас там ждёт. Юнэ моя сон видала, а сны у неё вещие.
Поги… бель? Сны вещие?! Да что ж с утра меня все пугают?!
Я невольно положила руку на грудь, где под платьем скрывался коготь кхвана. Оберег был… надёжным.
Защитит от всего, когда…
Я сглотнула, оглянувшись на Джастера. Он стоял, как обычно прислонившись спиной к двери и сложив руки на груди. Страшное предупреждение не стёрло мягкой улыбки, блуждающей на губах.
Неужели он говорил про… про это? Видящий судьбы…
— Благодарствуем, матушка, — Шут смотрел так спокойно и расслабленно, словно и не слышал сказанного. — Шанак не выдаст, свинья не съест.