Сказка со счастливым началом
Шрифт:
– Ты нелюдь…
То есть ей показалось, что выкрикнула, на самом деле – простонала едва слышно. Она даже не заметила, что повторяет слова Мити, сказанные отцу. Но если бы и помнила, то подтвердила бы: то, что делает Женя – преступление, равносильное убийству. По крайней мере, её он сейчас убивал…
Внезапно Женя остановился. Ослабил захват и сделал шаг назад. Несколько секунд он просто смотрел, сжав зубы, щека у него дёргалась. На его руке, в том месте, где Соня вцепилась ногтями, выступили капли крови. И вдруг он произнёс своим обычным, размеренным тоном с едва уловимой досадой, хотя всё ещё тяжело дышал, и лицо у него оставалось красным:
– Прости, детка. Не сдержался. Впервые в жизни сам себе не хозяин. Я
Не дожидаясь ответа, он отвернулся и вышел в коридор. Соня осталась на месте, словно её приковали к стене – подавленная, разбитая. И только когда хлопнула входная дверь, медленно сползла вниз. Слёзы всё ещё текли по лицу, но внутри было пусто. Рядом что-то упало – она перевела взгляд. Это оказался Борис. Соня чувствовала себя слабой и заторможенной. Но вид друга, валяющегося мордой вниз, был нестерпим. Она протянула руку и достала его из-под столика.
Посмотрела на его хитрую мордочку и вдруг испытала иррациональное чувство, словно одним глотком влила в себя рюмку водки – странный, ничем не объяснимый кураж.
– Достали, б…! – впервые в жизни она выругалась матом.
– Все, все достали!
Лис молча и внимательно смотрел на неё.
– А я всё равно не пропаду! – с детским вызовом сказала ему она. – Вот назло им всем – и никто ничего мне не сделает! Ни Калюжные. Ни Женя. Ни Вова. И… он…. тоже. Хватит!
– Соня громко взвизгнула. – Не надо мне! Ни трёхкомнатных квартир… ни съёмных. И без этой – проживу. И денег не надо, и помощи их мерзкой не надо!
– Надо же! Какая сила воли у человека! – усмехнулся лис. – Да уж! – Соня истерически всхлипнула. – А что? Да, сила воли, а ты как думал?
– Я не про тебя, – невозмутимо пояснил Борис. – А про Женю.
– Он мерзавец… – выдохнула Соня, всё ещё сидя на полу. – Как ты мог советовать мне… говорить, что я буду с ним счастлива?
– Не преувеличивай. Во-первых, я не советовал. Во-вторых – могла быть счастлива. Жила бы – забот не знала.
– И это – и есть счастье?!
– Прости, прости, нет, конечно, – издевательски пропел Борис. – Настоящее счастье – по рецепту от глупой Снегурочки. Которая знала ведь, что нельзя, но…
– А я раньше не понимала эту сказку. Ругала, жалела Снегурочку. А ведь за неё можно только порадоваться. Она испытала то, что хотела. Ради этого стоило и растаять… Я не боюсь.
– Я знаю другую сказку. Про старого бурого лиса, которого никто не слушал, – вздохнул Борис. – Но… – тут он прищурился, – если бы все его слушали, никаких сказок не было бы вообще.
Соня с удивлением посмотрела на него, словно впервые видит.
– А замок всё-таки поменяй, – внезапно сказал лис. – Ну его на фиг, этого параноика. Сколько у него там ещё ключей?
Опять интернат
На другой день, в пятницу, Соня отправилась оформляться на новое место. В обязанности няни входило немало работы: ежедневная уборка помещений группы – игровой, спальни, санузла с коричневой кафельной плиткой и огромного коридора с вытертым до бетонных дыр линолеумом; организация обеда, мытьё посуды, замена белья и уход за детской одеждой, а главное, посменное ночное дежурство с последующим после него выходным.
Директор, Ольга Филипповна, провела Соню по этажам, показывая здание и знакомя с сотрудниками. А она испытывала странные чувства. Соня уже совсем забыла, что такое интернат изнутри. Детские впечатления смазались, да и когда она ездила к Вадику, этот мир оставался ей чуждым, она старалась не погружаться в него, а поскорее вытащить оттуда ребёнка.
И вот – всё начиналось сначала. Зрительные образы, запахи и даже голоса – всё было оттуда, из далёкого детства. Словно её вернули к давно пройденному, но не усвоенному материалу, поместили
в исходную точку отсчёта – исправлять ошибки.Интернат был областной, воспитанники поступали сюда из окрестных городков и посёлков. Когда Соня жила здесь, в группе числилось не больше пятнадцати человек, а теперь доходило до тридцати. Соня видела всё – то, чего так боялась и не желала видеть: тоску в глазах у детей, раздражительность воспитателей; не слишком опрятные лица малышей; старшеклассников, с которыми едва справлялись на верхних этажах здания. Даже смех здесь звучал иначе, а уж плач… Особенно Соню поразил плач самых маленьких, из ясельного корпуса.
У домашнего ребёнка слёзы – это настойчивое требование любви и заботы, которые он тут же в изобилии получает. А этот плач не слишком трогал и без того измотанных взрослых. Он разносился в пустоте, бился об стены и достигал только одного слушателя – Того, кто слышит всех и всегда. В переливах этого плача звучало горе ребёнка, который ещё не знает, в чём оно состоит, но с каждым днём будет узнавать об этом всё больше и больше.
…Соня очень волновалась, отправляясь в свою новую группу. Но здесь всё оказалось не так ужасно. Конечно, помещения давно не ремонтировались, в спальнях стояла сырость, а мебель, кормёжка, игрушки – всё разительно отличалось от того, что было у детей в элитном саду. Зато единственная воспитательница производила приятное впечатление, а её малыши выглядели весёлыми и доверчивыми.
Марии Фёдоровне на вид было лет пятьдесят с небольшим. Рассудительная, простоватая, но сердечная, она встретила Соню, как старую знакомую. Из короткого разговора Соня уяснила, что воспитательница уже в курсе её истории – разумеется, со слов заведующей.
Общалась Мария Фёдоровна по-свойски, без лишних церемоний. Неприятных вопросов не задавала, зато сама говорила без умолку. Принялась объяснять, где что лежит, ознакомила с режимом дня, отвела в спальню, показала прачечную.
Соня слушала и понемногу успокаивалась. Во-первых, всё или почти всё из своих новых обязанностей она делала на прежнем месте, хотя, конечно, физического труда здесь было гораздо больше. Возраст у детей тоже оказался привычный – дошкольники от четырех с половиной. И главное, Соня чувствовала, что с Марией Фёдоровной они сработаются. А значит, ни новых унижений, ни косых взглядов не будет.
– Станет тяжко сперва – постараюсь помочь, – обнадёжила воспитательница. – Лишь бы ты не сбежала. Ох, и устала я, даже не представляешь… Второй месяц одна! Няня у меня – Семёновна – ночная, через сутки. Ничего не скажу, порядочная женщина. И убраться поможет, и перемоет, что я недомыла… Хозяйственная. А если покажется тебе сердитой – так ты внимания не обращай, она всегда такая. Одинокая она. Но днём со мной только через раз бывает. Разве её заставишь – она ведь на пенсии, подрабатывает просто. А второй ночной няни нет…
– А как же вы в остальное время?
– Да вот представь себе! Кручусь, верчусь… Всю неделю здесь, даже выходного у меня нет – а что делать, работать некому… Дома меня уже не видят, через день ночевать заявляюсь. Вот сегодня пойду, Семёновна дежурит. А так практически здесь и живу. Внук мне говорит: «Баба, а ты что – на улице спишь? Почему тебя в кроватке нет?» Так что тебя мне само провидение…
– А завтра… Кто завтра ночью? Я только первый день буду, и…
– Раз ты выходишь, мы вот как придумали, – перебила воспитательница. – Будем, значит, за ночную по очереди… Вот, смотри: завтра мы с тобой с утра и до ужина, на ночь остаюсь я. Послезавтра – ты приходишь на целые сутки, с ночёвкой, а я вечером – домой. Зато в понедельник – гуляешь. Семёновна на полный день и ночь согласилась – по твоим выходным. Она теперь сутки через двое сможет дежурить, давно мечтала. Ну а потом снова – ты только в дневную, а я… Всё полегче – хоть два дня дома посплю. И днём не одна в группе, а то сил моих больше нет!