Сказка в дом стучится

— Никита, тебе это не нравится?

— Что — это? — выдал он жестко, не отведя взгляда.

И мне пришлось доставать коробочку с чайными пакетиками на ощупь: к счастью, ничего на нас не упало. Особенно на Никиту — и так я свалилась ему снегом на голову. Или того хуже — кирпичом. Со всем своим вызовом во взгляде он стоял передо мной абсолютно пришибленный.

— Это я. Я тебя раздражаю своим присутствием?

— Мне все равно.

— Даже если мы будем жить вместе?

— Даже если… А мы будем?

— Я не знаю. Но все возможно. Но если ты хочешь, я поеду домой.

— Чтоб он меня здесь прибил, да?

— Ты его боишься?

Мне вдруг снова сделалось не по себе, как с Марианной, когда та сообщила про возведенную на отца напраслину. А если это правда?

— Нет. Это я в шутку сказал, — глаза не отвел, но в них ничерта ж невозможно прочитать. — Хотите пойти с ним куда-то, поставьте Сеньке мультик. Мне все равно делать нечего без телефона.

— Опять телефон?

У его отца, к нашему всеобщему облегчению, уши, как у слона, не выросли. Но вот слоновье терпение ему бы не помешало — это точно!

— Без телефона жизни нет, да?

— А что мне еще делать? — насупился Никита: сейчас как закипит, вместо чайника.

— Шахматы тащи. Сыграем.

— Не хочу.

— Я хочу.

— Ну и что?

— Так! Чай будет через полчаса, — выдала я шепотом злой Бастинды. — Можете разбежаться по разным углам, если не хотите быть вместе… Сеня!

Я вернулась в прихожую и обнаружила ребенка уже разутым, но по-прежнему подпирающим собою входную дверь.

— Иди руки помой! — попросила я чуть громче, чем говорила с его братом.

И Арсений пошел в ванную — боится незнакомых людей или привык делать все только по команде? С чистыми руками я повела его в детскую в надежде найти хоть какую-то одежду. В комоде лежала даже пижама, аккуратно сложенная, но до ночи еще, увы, далеко. Мы прошли на балкон и уселись на коврик разбирать коробки. Конечно, он давно перерос мои грибочки и осенние фетровые листочки, но мне ничего другого не оставалось, как опустить его в развитие до уровня двухлеток, хотя… Порой и старшие дети с удовольствием копаются в театральной мишуре.

Вот и сейчас Никита перегнулся через мое плечо, чтобы стырить морковки — обе. И, понятное дело, бросил одну брату с криком «защищайся!» Ему бы сейчас лайтсейбер сюда.

— Я тебя разве отпускал?

Валера замер в дверях, а Никита — с морковкой-мечом в центре комнаты и не обернулся.

— Я не хочу больше играть…

— А ты и не играл! Ты пешками раскидывался…

— Была б гитара, я бы поиграл…

Хорошо выкрутился, малолетний засранец!

— Сейчас чай по плану.

Оставив мальчишек собирать ящики, я утащила их папочку на кухню.

— Всем тяжело, не понимаешь? Зачем ты нагнетаешь атмосферу еще больше? Вот зачем?

Валера уперся руками в столешницу, и я даже не поняла, зашумело в чайнике или у него в груди.

— А что мне делать? — смотрел он на меня вполоборота. — Телек включить?

— Отчего бы и не телек, пока ты не придумаешь что-то получше?

— А ты не хочешь в этом поучаствовать?

— А я мало за сегодня сделала, да? Ты вообще-то отец, а я так — тетя Саша…

— Ну, мамой Сашей ты сама быть отказываешься… Это твой выбор.

— Мой выбор? Ты не даешь никому выбора, ты ставишь перед фактом. Может, в бизнесе это и работает, но в отношениях — нет.

— То есть «нет»?

— Что «нет»? — я не совсем успела спросить: Терёхинский крик перекрыл мой писк:

— Никита, найди уже мультик какой-то!

Никита тут же возник в дверях кухни — можно было, наверное, и не орать…

— А вы уходите?

— Куда мы должны уходить?

— Да я так, предложил… Вы можете уйти…

— Не понял.

А Терёхин действительно ничего не понимает в человеческих отношениях — куда ему, у него все только деловые: купи-продай!

— Он предложил себя в качестве бебиситтера, но я ответила, что нам это не нужно. Никита, папа хочет побыть с вами в кой-то веке. И мне не нравится, что ты пытаешься его игнорировать. Не хочешь играть в шахматы, возьмите карты. Мы же как-то жили без телефонов…

— И что?

— И ничего. Иди чай заваривай. Чайник вскипел. А ты, — повернулась я к Терёхину-старшему. — Попытайся разрезать торт на четыре части. Вдруг у тебя получится?

Тот в ответ бесшумно прошевелил губами, и мне не хотелось знать, что он сейчас мне такое говорит. После чая разложили карты — на троих. Арсений уселся ко мне на колени, чтобы ходить за меня. В дураках меня не оставили лишь по доброте душевной, потому что Сенька озвучивал все мои карты — ничего, будем считать это демонстрацией знания цифр. Впрочем, меня точно в дурах оставили или в мамах — во всяком случае, до утра.

— Я голову мыть не буду! — закричал Арсений, как резанный, когда я тихо сказала, что перед сном нужно умыться.

— Он не любит мыть голову, — выдал Никита флегматично, подпирая собой угол в прихожей. — Поорет и перестанет…

Так и хотелось сказать — прямо, как твой отец.

— Сеня, я не собираюсь мыть тебе голову. Я вообще не собираюсь тебя мыть. Ты уже большой. Можешь взять брата, и он включит тебе душ…

Никита стиснул губы — что ж: уяснит наконец, что хорошо смеется тот, кто смеется последним.

— А у тебя неплохо получается управлять ими, — выдал папочка, когда я прикрыла за его сыновьями дверь ванной комнаты.

— У тебя научилась делать все чужими руками…

— И что такого я делаю чужими руками?

Лучше бы не делал ничего своими! Я вжалась лопатками в дверь, чтобы она точно не открылась.

— Валера…

Я с трудом вырвала у него губы, не в силах справиться с руками, которые под задранной кофтой наигрывали на моем позвоночнике собачий вальс.

— Там вода течет… Ну что ты в самом деле? Никита не маленький. В курсе, чем мы с тобой занимались здесь без него…

— Хватит!

Я сумела его оттолкнуть, и он отступил, но все равно с победной улыбкой. Да чтоб тебя!

— У тебя книжка есть какая-нибудь детская?

— Хочешь проверить у Никиты скорость чтения?

— Я сама почитаю Арсению.

— А сказки Биссета в записи не подойдут?

— Валера, есть книга или нет?

Он направил меня в детскую, а через минуту Никита приволок туда голого брата.

— А полотенце взять? — поднялась я из кресла.

— Оно мокрое. Я его в ванне бросил…