Сказка Востока

— Да что с тобой?! — отступил Малцаг.

— Уходи, — она развернулась к нему лицом.

— Он хотел отвести свой блуждающий взгляд и чисто машинально остановился на мешочке с деньгами.

— Уходи, забери, — с реакцией кошки Шадома схватила мешочек, впихивая ему в руки, стала его выталкивать.

— Успокойся, уймись, — еще пытался что-то сделать Малцаг.

Она вновь стала плакать, шуметь. Все это переросло в истерику и тогда в дверь постучали, раскрылась.

— Уходите, уходите, — теперь и администратор выталкивал его.

Обескураженный Малцаг даже не помнит, как снова очутился в роскошном фойе, и тут к нему подскочил капитан:

— Ты где был? Всюду искал. Я проигрался, дай еще в долг. Толком ничего не соображая, Малцаг, будто избавляясь, отдал ему весь мешочек. Даже на улице он не мог отдышаться, не мог прийти в себя. В жизни у него не было тяжелее и несноснее ситуации. Он не знал, что делать, что думать, что предпринять. Единственная надежда — бежать домой, точнее — в дом Шадомы. И не дай бог Сакрел сегодня не придет.

Доктор, словно чувствуя неладное, ждал в волнении во дворе. Бессвязно, как сумел, Малцаг описал ему картину встречи.

— Надо мне к ней пойти, — решился доктор.

— Да-да, пойди, завтра же пойди, она больна, — упрашивал Малцаг, тут же вспомнил о деньгах и что у него их больше нет.

— У меня кое-что осталось, — успокоил Сакрел.

Наверное, так долго, как в этот день, время для Малцага не тянулось. Лишь в сумерках вернулся доктор, тяжело вздыхая, устало сел.

— Не томи, говори быстрее, — не сдержался Малцаг.

— В общем, это полное истощение, — заключил Сакрел и, видя, что кавказец ничего не понял: — Она любила и любит тебя. После встречи с тобой публичной девкой быть более не смогла. Она, видимо, никого больше не принимала, даже концерты давать перестала. Словом, это глубоко в душе. С ней там цацкаться не будут. Боюсь, она на исходе, может скоро зачахнуть.

— Сакрел! — воскликнул Малцаг. — Ты ведь врач, помоги ей, спаси.

— Хм, — усмехнулся доктор. — В том-то и дело, что ее врач теперь ты и только ты, — он встал, придвинулся к Малцагу, ткнув пальцем в грудь: — Ты ведь любишь ее?! Спасай.

— Как? — словно от толчка отступился Малцаг.

— Помнишь, ты рассказывал, что, когда ты разгромил лагерь Тамерлана, выкрал Шадому, усадив ее на коня перед собой? От запаха ее тела и волос плюнул на многочисленную погоню, бросил коня, свернул с дороги, и трое суток, под носом у врага. ты позабыл, что есть иной мир, иная страсть или другое желание.

— Гм, — явно смущаясь, Малцаг прикрыл рукой лицо и, видимо, все заново переживая, он вдруг выдал: — Кстати, а это нас тогда и спасло.

— Вот пусть эта любовь и сейчас нас всех спасет. Иди.

— Денег нет, — страшные слова.

— У меня еще остались, — они поделили последнее, и, провожая Малцага, доктор горестно сказал: — Ты знаешь, ведь, выкупая моих дочек, Шадома выложила целое состояние.

На что кавказец, улыбаясь, ответил:

— Я твоих дочек еще не видел, но уверен, чтобы их там не оставить, можно выложить и два состояния. — И уже во дворе: — ты о деньгах не волнуйся: раз у других они есть, то и у нас будут.

Словно окрыленный, как на первое свидание, кавказец выскочил со двора, а доктор вслед прошептал:

— Молодость, любовь! Благослови вас Бог!

На сей раз даже «Витязь в тигровой шкуре» не помог Малцагу открыть дверь.

— Шадома, я сейчас все разнесу, — он с силой надавил.

— Не смей, арестуют, — выдала она себя. Лишь отодвинула засов, как он вихрем ворвался, хватая за руки, рванул к себе, то ли вопросительно, то ли утвердительно, горячо крикнул:

— Шадома, ты моя?! — они слились воедино.

Эта ночь, эта бурная встреча, после стольких лет мучений и лишений была поистине жаркой, страстной, ненасытной. Это были не три дня юношеских искр в предгорьях Кавказа, это был выстраданный вулкан чувств накопившихся страданий. Это был бешеный пожар, пожирающий их нутро!..

Администратор «Сказки Востока», думая, что посетитель скоро уйдет, немало прождал у дверей Шадомы. Потом он не раз приходил и невольно подслушивал. Будучи скопцом в душе и в теле, он с презрением относился к плотским утехам людей. Однако на сей раз он услышал и словно унюхал нечто иное, сладкое — то, чего он до сих пор не ощущал, не видел, не встречал. В этой встрече было что-то странное, воспаленное, перезревшее, так что даже вокруг витала какая-то колдовская и заманчивая аура страсти. И он впервые в жизни понял, что такое любовь. Ему вдруг стало завидно, жалко себя: он заплакал. Не в силах вынести эти мучения, он то уходил, то возвращался, и вновь подслушивал. Вот утихли, тишина, потом мужчина бубнит, она слышно плачет. Он успокаивает ее, ласкает, и администратор этого не выносит, уходит. Под утро снова много говорят, тот же неразборчивый мужской бас, а в ответ заливистый, чистый женский смех:

— Ха-ха-ха, ну, Малцаг, ну, Малцаг!

На следующую ночь администратор вновь провел визитера к Шадоме, вновь подслушивал, но той ночи нет, она сгорела в пламени страсти. Теперь здесь не до любви: о чем-то много говорят, порою спорят. И аура иная — тягость и печаль. Чужие заботы администратору не нужны, интереса нет, и он больше не подслушивает. А молодые все говорят, они все-таки хотят жить, и не в рабстве, а свободными людьми и у себя на родине, на Кавказе. Вот тут и начинается спор. Оба знают, что весь Северный Кавказ обезлюдел. Страну Аланию Тамерлан не просто разорил и разгромил. Мстя за убитого сына, он ее полностью уничтожил, все селения и города сровнял с землей, все водоемы отравил. Там оставлен гарнизон в десять тысяч всадников. Их цель — добивать тех, кто еще чудом остался в живых. А в живых остались лишь единицы горцев, и те обитают или скрываются высоко в горах. Словом, там жизни нет, и туда Малцаг сейчас не рвется. Его цель, его мечта, все, что его гложет и в то же время дает жить и бороться — месть.

— Я расквитаюсь с этим подлецом. Тамерлан еще узнает, кто такой Малцаг, — не раз и не два, как заклинание, повторял кавказец.

Шадома это слушала, слушала, не стерпела:

— Малцаг, о чем ты говоришь? О какой мести? Ведь мы рабы. Ты никто и ничто по сравнению с этим хромцом.

— Замолчи! — гнев в его голосе, сжаты кулаки. — Во-первых, я уже не раб и никогда им не был, по крайней мере, в душе. А, во-вторых, что значит «ты»? Ты отделяешь свою судьбу от моей? Разве мы не будем впредь всегда вместе?

— О чем ты говоришь? Ты сейчас выйдешь и вроде свободен. А я ни о чем не жалею. Но после того как я встретила тебя и увела отсюда дочек Сакрела, мое положение здесь в корне изменилось, и ты видишь, кто я и смогу ли я отсюда живой уйти.

— Сможем, я помогу, — решителен Малцаг.

— Хм, как? Здесь одна охрана — тысяча человек.

— Это ерунда, — не унывает Малцаг. — У Тамерлана — сто тысяч, но и его мы одолеем, отомстим.

— Как? Что за наивность, если не глупость, — в отличие от мужского, тосклив женский голос. — Мы жалкие, ничтожные люди.