Сказки американских писателей

Я вскрыл саркофаг, снял великое множество повязок, в которые была запелената мумия, и наконец нашел на груди покойного драгоценную книгу. Я схватил её дрожащей рукой, ощупью выбрался из пирамиды, оставив мумию в темной и безмолвной гробнице дожидаться дня воскресения мертвых и страшного суда.

— Сын Абу Аюба! — воскликнул Абен Абус. — Ты — великий путешественник и повидал много чудес, но что мне до тайн какой-то неведомой пирамиды и Книги премудрости царя Соломона!

— Вот об этом, повелитель, я и поведу речь. По этой книге я выучился искусству магов и могу теперь призывать джиннов для осуществления моих планов. Тайна чудесного барана из города Борсы для меня больше не тайна, я в силах сотворить такое же чудо; впрочем, нет — моё чудо ещё поразительнее.

— О премудрый сын Абу Аюба! — вскричал Абен Абус. — Один такой баран несравненно полезнее, чем все сторожевые башни в горах и великое множество часовых на границах! Сотвори мне такого телохранителя — и все сокровища моей казны будут твои.

Астролог тотчас же принялся за работу, дабы удовлетворить желание султана. Он велел возвести над крышей дворца, стоявшего на скалистом выступе холма Альбайсин, высокую башню. На постройку башни пошли исключительно камни, привезенные из Египта и снятые, как передают, с пирамиды. В верхней части этой башни находился круглый зал с окнами, выходящими на все стороны небосклона; у каждого окна стоял стол, на котором было выстроено в боевом порядке, как на шахматной доске, крошечное войско пеших и конных воинов во главе с фигуркою, изображающею того государя, чьи земли простирались в данном направлении. На каждом столе лежало также небольшое копье, величиною с сапожное шило, с вырезанными на нем халдейскими письменами. Этот зал был всегда на запоре, в него вела медная дверь с огромным стальным замком, ключ от которого хранился у самого султана Абен Абуса.

Макушку башни увенчивал шпиль; на этом шпиле была укреплена фигура мавританского всадника со щитом в одной руке и поднятым отвесно копьем в другой. Лицо всадника было обращено к городу, точно он нес его охрану и следил за порядком; однако едва против Гранады выступали враги, всадник поворачивался в ту сторону, откуда грозила опасность, и наклонял копье, словно собираясь пустить его в дело.

Как только изготовление этого чудесного талисмана было закончено, Абен Абус стал нетерпеливо ожидать случая, который позволил бы испытать его необыкновенные свойства, и столь же пламенно жаждал нашествия, как некогда хотел покоя. Его желание вскоре исполнилось.

Однажды — это произошло в ранний утренний час — страж, приставленный охранять башню, сообщил, что бронзовый всадник повернулся лицом к Эльвирским горам, а его копье направлено прямо на перевал Лопе.

— Пусть бьют в барабаны и трубят в трубы, пусть зовут горожан к оружию, пусть вся Гранада будет поставлена на ноги, — приказал Абен Абус.

— О повелитель, — молвил астролог, — незачем тревожить твой город и звать к оружию воинов; мы не нуждаемся в силе, чтобы избавиться от врагов. Отпусти свиту, и поднимемся в секретную залу на башне.

Престарелый Абен Абус поднялся по башенной лестнице, опираясь на руку ещё более престарелого Ибрагима ибн Абу Аюба. Они отомкнули медную дверь и вошли. Окно, обращенное в сторону перевала Лопе, было открыто.

— В этом направлении, — сказал астролог, — таится опасность. Приблизься, о повелитель, к этому столу и познай его тайну.

Султан Абен Абус подошел к шахматной доске; на ней были расставлены маленькие фигурки из дерева. Вдруг, к своему изумлению, он увидел, что фигурки пришли в движение. Кони становились на дыбы, взвивались в воздух, воины размахивали мечами и копьями, слышались слабые звуки барабанов и труб, звон оружия, ржанье боевых скакунов, причем все это было не громче и не отчетливее, чем жужжание пчелы или мухи над ухом человека, задремавшего в тени в знойный полуденный час.

— Заметь себе, о повелитель, — сказал астролог, — вот свидетельство, что враги твои уже выступили. Они должны показаться там, в горах у перевала Лопе. Если желаешь посеять среди них панику и смятение, заставить их отступить без пролития крови, прикоснись к фигуркам тупым концом магического маленького копья; если предпочитаешь кровавое побоище и истребление, прикоснись его острием.

Лицо Абен Абуса стало мертвенно-бледным; дрожа от нетерпения, он взял в руки копье, и, когда он подходил к столу, его седая борода тряслась от овладевшего им ликования.

— Сын Абу Аюба! — воскликнул он, усмехаясь. — Я полагаю, что малая толика крови всё же необходима.

С этими словами он рьяно взялся за дело: одни фигурки он колол острым концом магического копья, другие ударял его тупой стороною; первые из них падали замертво на землю, тогда как вторые, обратившись друг против друга, начали беспорядочное братоубийственное побоище.

Астрологу с величайшим трудом удалось остановить руку миролюбивейшего из монархов и удержать его от полного истребления неприятеля; наконец он убедил султана покинуть башню и послать в горы, к перевалу Лопе, разведчиков.

Они вернулись с известием, что христианскому войску удалось проникнуть в самое сердце окрестных гор, оно находилось уже почти в виду Гранады, но в его рядах возникли раздоры; после кровавой братоубийственной сечи оно удалилось в свои пределы.

Испытав на деле замечательные свойства чудесного талисмана, Абен Абус ликовал.

— Наконец-то, — сказал он, — я смогу вести спокойную жизнь и держать врагов в своей власти. О, премудрый сын Абу Аюба, чем же вознаградить тебя за столь великое благодеяние?

— Желания старца, к тому же философа, нетрудно исчислить — они скромны: предоставь мне средства, чтобы обставить пещеру и превратить её в более или менее сносную келью отшельника, — я буду доволен.

— О, сколь благородна умеренность настоящего мудреца! — воскликнул Абен Абус, чрезвычайно довольный незначительностью просимого философом вознаграждения.

Он позвал своего казначея и велел отпускать по требованию Ибрагима столько денег, сколько понадобится для расширения и убранства его скромной кельи.

Астролог велел вырубить в скале анфилады комнат и устроить их таким образом, чтобы они соединялись друг с другом и с его астрологическим залом; он приказал обставить эти покои роскошными оттоманками и диванами и завесить их стены драгоценными шелками Дамаска. «Я стар, — говорил он, — я не могу томить свои кости на каменном ложе; что же касается сочащихся сыростью стен, то их нужно закрыть».

Сверх этого, он выстроил бани, снабдив их всевозможными благовониями и ароматическими маслами, ибо омовение, говорил он, необходимо, чтобы бороться со старостью и восстанавливать свежесть и гибкость истомленного умственными трудами тела.

Он велел, кроме того, повесить во вновь выстроенных покоях неисчислимые хрустальные и серебряные светильники, которые заправлялись ароматическим маслом, приготовленным согласно рецепту, найденному им в гробницах Египта. Это масло было вечным, никогда не угасало; от него исходило мягкое, нежное сияние, напоминавшее рассеянный дневной свет.

Свет солнца, утверждал он, слишком ярок и резок для слабых глаз старца, тогда как свет светильника более подходит для занятий философа.

Между тем казначей Абен Абуса начал ворчать по поводу сумм, ежедневно расходуемых астрологом на отделку и украшение его кельи; в конце концов он отправился со своими жалобами к султану. Но раз царское слово дано, оно нерушимо. Абен Абус только пожал плечами.