Сказки американских писателей
Шрифт:
Включенная в этот сборник сказка про электронную машину, выигравшую шахматный турнир, могла бы восприниматься как научная фантастика и даже как прогноз, если учесть, что сегодня уже имеются машины, играющие на уровне чемпиона мира. Однако научно-техническая сторона дела совсем не занимает писателя. Его внимание сосредоточено на «человеческих» реакциях машины, её способности к общению на бытовом уровне, её «поведении». Ему и, соответственно, читателю гораздо интереснее, что уставшая машина пьет виски (чтобы расслабиться), вступает в разговор, поправляет неправильную речь собеседников и даже водит автомобиль. Это одна сторона дела. Другая заключена в том, что Уайт приволок своё чудо электроники в третьеразрядный бар захолустного провинциального городка, и поведение обывателей, вступающих в контакт с машиной, ничуть не менее важно в повествовании, чем поведение самой машины. Первоначальное соотношение «машина и люди» вытесняется новым — «машина и нравы», а это даёт, в свою очередь, безграничные возможности иронической интерпретации сюжета. Имеет ли все это какое-нибудь
В 40-е и 50-е годы ряды сочинителей сказок в Америке пополнились новыми именами. У нас нет оснований говорить о «новом поколении» или «новой волне». У них не было общей программы или направления. Они представлены в этой книге сочинениями Джона Чивера, Генри Каттнера и Хелен Юстис, и читатель без труда заметит отсутствие в них идеологической или эстетической общности. Объединяет их лишь то, что все они родились во втором десятилетии нашего века, да ещё то, что предметом художественного осмысления у всех троих была современная жизнь Соединенных Штатов. Во всем остальном они были решительно несхожи друг с другом.
Джон Чивер (1912–1982) — классик, и ему уже отведено место в пантеоне великих американцев XX века как выдающемуся новеллисту и романисту. Он написал множество рассказов и несколько романов, но неизменно оставался верен своей генеральной теме: изображению душевной пустоты, людской разобщенности, «утраты корней» как неизбежным спутникам буржуазного прогресса и источникам трагизма благополучного бытия современной Америки.
«Пловец», помещенный в этой книге, — сочинение странное, но в общем характерное для Чивера. В нем рассказана невозможная история путешествия молодого человека по следам своей будущей, ещё не прожитой жизни, и рассказана не как сказка, а как быль, со всеми необходимыми бытовыми и психологическими реалиями. Молодой и счастливый герой, полный радужных надежд, за несколько часов как бы проживает свою грядущую жизнь, которая оказывается неуклонным и трагическим движением вниз, к распаду и деградации. Он не понимает, что судьба его была предрешена пустой бездумностью благополучного существования, символически обозначенного многократно повторенной фразой — «вчера мы выпили лишнего», — и, стало быть, им заслужена. «Пловец» — сказка философичная, глубокая и в некотором смысле страшная, поскольку наводит читателя на невеселые мысли.
Рядом с Чивером Генри Каттнер (1915–1958) выглядит чуть ли не авантюристом. Он прожил сравнительно короткую, но чрезвычайно активную жизнь. Его перу принадлежит множество романов, рассказов, кино- и телесценариев. Точное количество их удалось установить лишь после смерти Каттнера, когда участники симпозиума, посвященного памяти писателя (Беркли, 1958), составили и опубликовали библиографию его сочинений. Каттнер обожал псевдонимы. Целая армия американских научных фантастов 40-х и 50-х годов — Пол Эдмонс, Ноэль Гарднер, Кит Хэммонд, Хадсон Хейстингс, Питер Хорн, Келвин Кент, Р. О. Кенион, С. Лидделл и ещё с десяток других — это все Генри Каттнер. В американской критике возник специфический «синдром Каттнера»: всякое новое имя в научной фантастике неизменно вызывало предположение, что это очередной псевдоним Каттнера. К сказанному прибавим, что некоторое количество сочинений он написал совместно с женой (Кэтрин Мур) под общим псевдонимом Льюис Пэджет. Высокая продуктивность Каттнера может внушить подозрения относительно художественного достоинства его творений. Однако такие подозрения будут напрасны. Мы имеем дело с художником интересным, оригинальным и тонким, обладающим неисчерпаемой способностью воображения.
Основная масса сочинений Каттнера — научная фантастика. Но, видимо, и он в какие-то моменты испытывал неодолимое желание написать сказку. Этих сказок в его творческом наследии немного. «Жилищная проблема» — одна из лучших. В ней Каттнер использовал старинный прием «миниатюризации», известный в сказочной литературе с незапамятных времен (Дюймовочка, Мальчик с Пальчик, Нильс). Сюжетное движение, опирающееся на этот прием, связывалось обычно со смещением пропорций: крохотный герой оказывался в мире огромных предметов и существ или же, напротив, огромный герой — в мире крохотных людей и вещей (Гулливер у лилипутов, Антей у пигмеев).
Каттнер использовал этот прием по-своему: у него «большой» и «малый» миры не пересекаются, существуют порознь, но по одним и тем же общим законам. Один мир — жизнь обывателей, сдающих комнату человеку с клеткой, другой — жизнь крохотных людей в «настоящем» домике внутри клетки. Взаимодействие этих миров привязано к эмоциональным и ок культно-психологическим моментам. Обитатели дома и жители домика принадлежат к разным слоям общества, у них несходный образ жизни, различные вкусы, понятия, привычки, интересы. Жители домика реагируют на попытку вторжения в их мир совершенно также, как благополучные обитатели респектабельных районов (зон) любого американского городка реагируют на известие о том, что в их квартале селятся негры, поденщики, работный люд, проститутки и т. п. — они переселяются. В домике водворяются человечки «второго сорта», не умеющие или не желающие ценить порядок, чистоту, тишину, трезвость, вежливость, уважение к другим. И начинается в домике совсем другая жизнь.
Вместе с тем домик вкупе с обитателями
исполняет функцию талисмана, оберегающего своего владельца от всякого рода напастей, несчастий и неудач. Чем благороднее жители домика, тем эффективнее действует талисман. При второсортных обитателях талисман действует вполсилы. Если домик вовсе опустеет — человек пропал. Как у всякой сказки, здесь есть мораль. Каттнер её не формулирует, но она очевидна.Третья фигура в этой компании ровесников — Хелен Юстис (род. 1916) — писательница, должным образом ещё не оцененная. Её творческое наследие невелико по объему — два детективных романа в духе Агаты Кристи и рассказы, печатавшиеся в журналах и частично собранные в книге «Короли и капитаны отбывают» (1946). Известность Хелен Юстис — даже в литературных кругах — незначительна. Если критики и вспоминают о ней, то лишь как об авторе «Горизонтального человека» (1946) — первого её романа, за который она удостоилась премии имени Эдгара По. Между тем главную художественную ценность в её наследии представляют сочинения, относящиеся к кратким прозаическим жанрам. Критикам ещё предстоит собрать их, изучить и воздать должное таланту автора, который, впрочем, был замечен и отмечен такими мастерами, как Рей Брэдбери и Малькольм Каули.
Сказка про Девушку и Смерть («Мистер Смертный Час и рыжая Мод Эпплгейт»), опубликованная в 1950 году под романтическим названием «Всадник на бледном коне» в популярном журнале «Сатердей ивнинг пост», обращает на себя внимание стилистической непохожестью на большинство других сочинений Юстис. Трудно предположить в авторе сказки выпускницу престижного колледжа Смита и Колумбийского университета, поклонницу французской литературы (в частности, Сименона, которого она переводила), занятую конструированием хитроумных детективных сюжетов. В диалогах персонажей сказки, в лексике, фразировке и ритмике авторского повествования ощущается вольное дыхание просторов Среднего Запада и особая тональность, восходящая к традициям пионерского фольклора. Где-то здесь, между Кентукки и Великими Озерами, слагались некогда фантастические истории-небылицы про Пола Бэньяна, Майка Финка, Тони Бивера и иных народных героев-великанов, наделенных физической мощью, смекалкой, доброй душой и чувством юмора.
Рыжая Мод Эпплгейт — героиня сказки Юстис — в некотором роде наследница фольклорных героев-богатырей. Она не боится ни бога, ни черта, ни смерти, готова отдать жизнь за своего беспутного Билли Бэнгтри и вообще девица хоть куда, да ещё малость и ведьма. Читатель несомненно обратит внимание на необычную трактовку Смерти, представленной здесь в облике рыцарственного джентльмена. Мистер Смертный Час — мужчина весьма достойный; добрый, справедливый, способный вызвать уважение, симпатию и даже любовь. Он внушает страх только тем, кто его не видел. А кто увидел — улыбаются. И бабушка у него — симпатичная и достойная старушка, хотя, конечно, колдунья.
Откуда у Хелен Юстис эта неповторимая образность, народная речевая интонация, фольклорные обороты, сюжетная дерзость, присущая сказкам и легендам? Признаемся честно — не знаем. Но можем высказать предположение: писательница родилась и выросла в штате Огайо. Нью-Йорк, колледж, университет и все прочее было потом, и, видно, позднейшие «культурные» наслоения не стерли изначальной основы, заложенной провинциальной духовной жизнью Среднего Запада.
Первым среди американских сказочников новейшего времени следует, очевидно, поименовать Рея Брэдбери (р. 1920 г.), чье творчество давно и хорошо известно русским читателям, а такие его сочинения, как «Марсианские хроники», «451° по Фаренгейту», «Вино из одуванчиков», пользуются устойчивой популярностью и неоднократно переиздавались в русских переводах. В силу причин, не поддающихся объяснению, Брэдбери числится у нас по разряду научных фантастов, и почти ни один сборник научной фантастики не обходится без его рассказов или романов. Это по меньшей мере странно, ибо фантазии Брэдбери имеют преимущественно антинаучный характер, не обладают прогностическими свойствами ни в социологическом, ни в технологическом плане и могут, скорее всего, рассматриваться как метафоры современного бытия. «Научность» в сочинениях Брэдбери исполняет ту же функцию, что и пресловутое «жизнеподобие» у американских романтиков, имевшее целью придать видимость реальности самым невероятным фантазиям. Вообще Брэдбери многому научился у своих великих предшественников. Недаром он называл Эдгара По первым своим учителем.
В своих сказках Брэдбери неизменно выступает как поэт, философ и моралист, а самый тип художественного повествования зависит от того, какая из авторских ипостасей выдвигается в каждом конкретном случае на первый план. При этом писатель широко и вместе с тем своеобразно использует традиционные приемы волшебной сказки. В этом отношении «Апрельское колдовство» являет собой пример яркий и характерный. Всем известно, что в волшебных сказках действуют персонажи, наделенные сверхъестественными способностями. Это могут быть феи, волшебники, эльфы, великаны, драконы, животные и т. п. Они помогают или препятствуют героям, но сами, как правило, героями не являются. Есть такие персонажи и в «Апрельском колдовстве», но на сей раз к их числу относятся главная героиня и её родители. С виду они — самые что ни на есть обыкновенные люди, проживающие в штате Иллинойс, в поселке Грин-Таун, на улице Тополей, 12. Однако все трое наделены магической способностью покидать по ночам человеческую оболочку и носиться над землей, мгновенно проникая в предметы и живые организмы. Их ощущение жизни богато и многообразно, поскольку они могут воспринимать её как бы изнутри вещей, растений, животных.