Сказки PRO…

Солнце играло на моем лице сквозь грязное стекло маршрутки. Хлопанье двери и крики водителя не давали погрузиться в дремотное состояние. Моя полубессонная ночь сыграла не последнюю роль в том, что я никак не мог сосредоточиться на чем-то действительно важном, например, о том, как не заехать дальше, чем это нужно, и не заблудиться в той части города, которую я почти не знаю.

Я уже совсем отчетливо представлял эту певицу и несчастного влюбленного инженера, который все не может найти в себе сил для того, чтобы просто подойти и подарить букет цветов. Гвоздики — сейчас это выглядит и звучит просто смешно. Интересно, какого цвета гвоздики тогда было принято дарить артистам после выступления? Пожалуй, белые. Красные — слишком пафосно. Он — худой, неуклюжий, в очках, нелепом мешковатом костюме, в стоптанных ботинках-тракторах. Она — с огромным начесом на голове, в платье-декольте. Хотя, нет, не в декольте, а в целомудренном, совершенно закрытом, без намека на откровенные разрезы где-либо. У нее поставленный голос, поет она либо оперетту, либо что-то подчеркнуто патриотическое, раз на ее выступления ходят товарищи из райкома и награждают ее бурными продолжительными аплодисментами. Эпоха молодости наших бабушек и дедушек представлялась мне неким фарсом, сотканным из идеологических штампов, пережитков культа личности и очередей за колбасой, шампунем и югославской обувью.

С чего-то взяв, что еду не туда, я вновь развернул бумажку с адресом. «Все верно, ошибиться не должен», — конечно, я подумал и о другой ошибке, но сразу же постарался эти мысли в себе убить. Никакой ошибки в том, чтобы вернуть письма, не было и быть не могло. Нужно было и как-то извиниться за свое поведение, но я решил, что эта девушка так обрадуется тому, что получит письма, что наша стычка у меня дома забудется и больше не вспомнится.

Сомнения — такая штука, которую трудно победить самовнушением и здравым смыслом. Трудно, но все же возможно. Отыскав нужный дом, я немного постоял перед ним на улице, вглядываясь в окна. Дом, как дом. Я рассматривал его, а сам думал о том, что сейчас, спустя несколько минут, все закончится. Сейчас я войду в дом, найду квартиру с тем номером, что указан на бумажке, позвоню в нее. Выйдет она, обрадуется тому, что я одумался и принес письма, волнуясь, у меня их возьмет, сошлется на занятость. И передо мной захлопнется не только дверь. Вся эта история, которая пока что как раскрытая книга, тоже захлопнется, и я так ничего и не узнаю.

Да, не хочу скрывать, да и ничего в этом страшного нет. Мной двигал азарт, любопытство, желание проверить, прав ли я, верны ли мои догадки. А желание извиниться за свое поведение, восстановить справедливость — было вторично. Но все же было, так что корить себя мне тогда было не за что.

И я принял решение, казавшееся мне единственно верным: отдать письма лишь в том случае, если она расскажет мне все как есть. В конце концов, это были мои письма, я заплатил за них деньги, купив вместе с книгой. А то, что они были написаны не мной, не моими родственниками и никакого отношения ко мне не имели, для меня значения не имело. Письма в пожелтевшем конверте — товар, вещь, которую я купил, а теперь хочу отдать, и это мое право.

Я долго звонил в дверь. Лишь когда я позвонил в третий раз и уже собирался спуститься вниз, к подъезду и посидеть на скамейке, за дверью послышались шаги, и кто-то крикнул: «Сейчас, иду, подождите». Я не понял, она ли эта или кто-то другой, но терпеливо ждал. За дверью что-то щелкнуло, меня разглядывали в глазок.

— Это вы, — удивленно сказала она, открыв дверь. — Я и не думала, что вы придете. Вы с письмами? Хотя, без них вы бы и не пришли.

— С письмами, — немного грубовато ответил я. — И хочу выяснить все, что меня интересует. Только потом я смогу вам их отдать, так сказать, обратно.

Она раскрыла дверь и сделала шаг назад.

— Проходите, — спокойно произнесла девушка, будто была уверена, что если я и решусь вернуть письма, то ей придется рассказать о них все.

На ней были темные джинсы и белая футболка с какими-то надписями. По дому она ходила босиком. Квартира была маленькой, однокомнатной, прекрасно отремонтированной, с новой мебелью. Повсюду в прихожей были маленькие безделушки вроде фарфоровых слоников и гравированных картинок с осенними пейзажами. Потолки высокие, я слышал эхо от своего же шороха и своих слов. На стене в рамке под стеклом висела небольшая бабочка. Было темно, и я толком так и не разглядел ее. Пока я снимал обувь и скидывал куртку, девушка торопливо закрыла дверь в комнату, очевидно не желая, чтобы я, гость явно нежданный, стал свидетелем беспорядка.

Мы прошли на кухню — крошечную, но уютную. На столике рядом с плитой стояла стеклянная кастрюля, а за ней в рамке фотография — моя новая знакомая рядом с немного грузным мужчиной и улыбающейся худенькой, коротко подстриженной женщиной. «Родители», — догадался я, взглянув на нее почти в упор. Она сидела рядом и, очевидно, уже приготовилась отвечать на мои вопросы.

— Зачем вам это все?

— Что именно? — не понял я.

— Знать всю нашу семейную историю? Зачем?

— Просто хочу проверить свои догадки, те гипотезы, которые я построил, пока читал письма. Знаете, все-таки хочется убедиться в своем умении разбираться в людях, — не без гордости заявил я.

Она несколько смутилась. Это было видно по ее рукам. Она перебирала пальцами быстро и нервно, а, заметив, что за этим наблюдаю я, просто сжала руки в кулаки. У нее были голубые глаза, светлые, чуть вьющиеся волосы и нос, слегка вздернутый кверху.

— И что вы там накопали? Как Шерлок Холмс, ей богу. Неужели из этих писем можно сделать какие-то выводы? Понять, кто и кому их написал?

Сомневаюсь.

— Ну, и зря, — невозмутимо ответил я, держа на коленях сумку, на дне которой, вложенные в какую-то из моих тетрадей с конспектами лежали письма в конверте.

Не скрывая своей гордости за построенные и логичные, как мне казалось умозаключения, я изложил свою версию. Девушка удивленно слушала. Когда я закончил, она улыбнулась и спросила:

— Чаю хотите? Да, вижу, что хотите, тем более что разговор предстоит долгий, — она встала и спокойно стала набирать воду в чайник. — Видите, я же говорила, что ничего вы не знаете и не понимаете из истории нашей семьи.

— Неужели я совсем не прав?

— Совсем не правы.

— А то, что они расстались? — почему-то мне казалось, что это место в моей гипотезе самое очевидное.

— И с этим тоже, — она вновь села напротив меня, облокотилась на стол и подперла голову руками. — Все в жизни гораздо сложнее, а вы воспринимаете все поверхностно. Я же еще тогда вам говорила, вчера, когда была у вас, что письма эти очень личные. А вы пытаетесь воспринимать все буквально. Но я рада, что вы пришли и вообще простите меня за вчерашнее вторжение. Понимаю, это было уже поздно вечером, не самое лучшее время для того, чтобы ходить в гости и к тому же что-то требовать.

Я поставил на колени сумку, открыл ее, отыскал конверт с письмами и положил на стол так, как будто это был счет, подаваемый официанту в каком-нибудь третьесортном кафе. Я терпеть не могу свой эгоизм, но с ним, к большому моему сожалению, мне так просто не совладать. Иногда он берет верх, обнажая мое альтер эго, которое я тщательным образом скрываю.

Она с осторожностью взяла конверт, вынула письма, развернула, рассмотрела и убрала обратно. Засвистел чайник, она встала. Загремели чашки, блюдца и ложки. А во мне вновь проснулось желание не отдавать письма даже за рассказ о том, как обстояли дела на самом деле. Но это желание я в себе подавил, растоптал его к чертовой матери, потому что это было бы уже верхом подлости — дать надежду, согласиться, и тут же передумать.

— Вы не стесняйтесь, это пахлава, я сама пекла, — она подвинула ко мне чашку с чаем и вазочку с аккуратно сложенным башенкой печеньем. — Ваши выводы, может, и логичны, но с жизнью имеют мало общего. Вы думаете, что отношения между людьми просты? Нет, это далеко не так. Вроде как встретились, понравились друг другу, побыли вместе, друг другу надоели и разошлись? Это в сериалах так, а не в жизни.

— Тогда рассказывайте, — сказал я. — Все как было рассказывайте, раз я такой дурак и ничего не понимаю в колбасных обрезках.

— Зачем вы так себя? Я и не собиралась в вас сомневаться, в том, что вы умеете разбираться во всяких таких историях. Просто это история не совсем обычная, этим все и объясняется.

— Я весь во внимании.

Откинувшись на спинку стула, я жаждал рассказа. Мне казалось, что это будет нечто из ряда вон выходящее, триллер с продолжением, с острыми поворотами и мелодраматической начинкой. Поэтому я посматривал на свою собеседницу так, будто в любой момент расхохочусь. Но этого не случилось. Мне даже больно вспоминать этот свой эгоистичный настрой, осознавать свою наивность. Но лучше поздно, чем никогда понять это, чтобы больше не повторять никогда. Она пропустила мимо ушей все мои издевательские намеки и, вздохнув, стала рассказывать, неторопливо, вспоминая детали, услышанные с чужих слов. Очень может быть, что она впервые собирала всю эту историю воедино и сама удивлялась ей.