Сказки PRO…

Я почувствовал в горле комок. Пытался что-то спросить, как-то поддержать беседу, но не мог. Комок подступал, становилось тяжело дышать. И если бы я не откашлялся, то точно бы поддался эмоциям.

«Нет, этого не может быть, они просто расстались. И каждый из них жил долго и счастливо. Нет! Такого не бывает. Как это могло случиться? Почему ей не помогли? Не помогли… Не спасли… Ясно… Что-то нужно сказать. Я не могу так сидеть и молчать».

— Сколько ей было?

— Двадцать шесть, — грустно ответила она и подняла глаза в потолок, должно быть, и у нее выступили слезы, и она просто не хотела мне их показывать. — Дедушка ходил на прощание с ней в Театр эстрады, потом на похороны. Цветов было море. Все просто молчали и плакали. Не потому, что это была горечь утраты, когда умирает близкий и родной человек и происходит это внезапно, так, что никто не успевает морально подготовиться и что-то осознать. Так получается, что уходят самые молодые и самые талантливые. Те, которым еще жить и жить, у которых потрясающие перспективы, признание. Дедушка сокрушался, что Лида не дала ни одного собственного концерта или отделения. Это были одна или две песни в программах и вечерах. И все. Но вы понимаете, надеюсь, как она пела, раз мой дедушка, да и не только он, не мог забыть ее всю жизнь. Даже бабушка смирилась. Кстати, все то, о чем я вам постаралась рассказать как можно более подробно, у нашей семьи, что называется, в крови, ведь через два месяца после того, как умерла Лидия, родилась моя мама.

— И ее назвали Лидией? — наивно спросил я.

Это была моя новая догадка, появившаяся буквально с ходу и казавшаяся мне абсолютно верной, если то, о чем мне рассказала Лида, действительно имело место.

— Нет, совсем нет, — она, наконец, улыбнулась. — Мою маму зовут Татьяна, Татьяна Валерьевна.

— Простите, простите меня, пожалуйста, — спохватился я и занервничал, даже пытался встать из-за стола, но задел скатерть, она сдвинулась, и ложка чуть не упала на пол. — Я же даже не спросил, как вас зовут. Общаемся все это время не по-человечески. И нет, чтобы вам мне замечание сделать. Вы же знаете мое имя, меня зовут Александр.

— Очень приятно, — она протянула руку и пожала мою. — И давай будем на ты. Сама сижу и только и думаю, как бы случайно не назвать тебя на ты без разрешения. Идет?

— Идет, — улыбнулся я.

— А меня зовут Лидией. Можно просто Лида.

Я плохо помню, что было со мной после того, как она произнесла вслух свое имя и я медленно, будто боясь позабыть, проговорил его про себя: «Лидия, можно просто Лида». Вся история ее семьи, вся трагедия и сила духа, победа жизни над смертью стали для меня очевидными, теперь они касались и меня. Я даже подумал, что никогда ни в какой книге и ни в каком фильме не прочел бы и не увидел бы такой истории, таких судеб.

В очередной раз я подивился проницательности и предусмотрительности дяди Семы и книги были здесь совершенно не причем. Ведь если бы он просто взял и выбросил конверт с письмами как ненужный мусор, то ничего бы не случилось — ни со мной, ни с Лидой. Может, он где-то в глубине своего подсознания, бегло проглядев письма, понял их истинную ценность, такой вариант тоже исключать было нельзя. Кто знает, может быть, поэтому он так хитро улыбался и так настойчиво говорил об этих письмах, когда я дрожавшими от радости и волнения руками пролистывал страницы книги, пропуская часть его слов мимо ушей. Все-таки опыт торговли на рынке, да и еще таким специфическим товаром, как старые книги, не потеряешь и не пропьешь, если дядя Сема вообще питал слабость к алкоголю.

Промямлив что-то о том, что уже поздно и мне нужно идти, я засобирался. Лида заулыбалась.

— Я сегодня утром сходила и сделала-таки новый номер для телефона. Давай запишу в твой телефон, мало ли что, — сказала она.

— Мне негде записать, — признался я. Мне было как-то неловко, душно, что-то тянуло побыстрее вырваться из этой квартиры на свежий воздух и немного прогуляться. Тяжело было и ощущать на себе взгляд Лиды после всего того, что я устроил накануне и всех моих едких фразочек перед тем, как я узнал всю историю.

— Тогда диктуй свой номер, я тебя наберу, и у тебя останется мой номер, — Лида совсем по-простецки достала из кармана телефон, и мне не оставалось ничего, как, сбиваясь, продиктовать свой номер. Из моей сумки донеслось противное жужжание. — Ну вот, если что, звони, может, я еще что-нибудь вспомню и расскажу тебе. Вижу, что ты удивлен. Мне и бабушка моя говорит, что по истории нашей семьи когда-нибудь обязательно кино снимут. Саша, может, режиссером фильма будешь именно ты?

— Я? Да я совсем не гуманитарий, я книжный червяк, страшный зануда, измученный формальной логикой! Какое кино, ты смеешься?

— Значит и кино будет занудным, каким-нибудь документальным, — Лида, видя, что я уже стою в прихожей и натягиваю ботинки, спохватилась. — Так, я тебя никуда не отпущу без своей пахлавы. И не думай отказываться, никаких отказов я не принимаю. Будешь вечером пить чай и вспоминать обо мне. И соседку свою угости, такую прекрасную женщину, которая пустила меня посидеть, дождаться тебя.

— Но ты пекла ее для себя!

— Себе я еще напеку, Саша. А это пусть тебе будет за тот путь, который ты проделал сюда с другого конца города. А соседке привет.

— Передам, — вздохнул я, беря в руки бумажный сверток с ароматным печеньем. Оно было еще теплым. Сверток никак не хотел помещаться в сумку. Лида всплеснула руками, сбегала на кухню и вернулась с белым пакетом. В это время, вытянув шею, изогнувшись, чтобы не натоптать своими пыльными кроссовками, я в последний раз бросил взгляд на конверт с письмами, оставшийся на кухонном столе.

Наконец, я собрался и стоял в дверях. Это было нелепо. Я не знал, что сказать Лиде. Скажи я прощай — и это означало бы, что я продолжаю ерничать, что мне не понравилось ее общество, эти несколько часов, ее вкуснейшее печенье. Сказать: «До свидания»? И тем признать то, что надеюсь на новую встречу? Что эта встреча будет иметь какое-то продолжение? Должно быть, Лида поняла, к чему было мое молчание.

— Береги себя, — сказала мне она и пожала мне руку. — Звони обязательно. И спасибо за письма. Оказывается, есть еще порядочные люди.

— Угу, — пробурчал я.

Едва за мной закрылась дверь — и мне вновь захотелось вернуться обратно и побыть рядом еще с Лидой… Почему-то мне казалось, что та Лида, певица, и Лида, которой я вернул письма, были во многом похожи. И даже больше — были одним и тем же человеком.

«Сколько Лиде? Она старше меня, это видно и чувствуется. Лет двадцать пять, наверное, почти столько же, сколько было Лиде, от которой сходил с ума ее дед. Интересно, будь такое сейчас, в наши дни, ее дед не бросил бы жену ради нового романа? Сложно сказать. Это ведь от людей во многом зависит. Да и ее бабушка, она же не выгнала тогда его из дома, а поняла, смирилась. Ничего не понимаю во всем этом. Чем больше думаю, тем более фантастической все это мне представляется. Не напридумывала ли эта девчонка чего, чтобы просто удивить и разжалобить меня? Может, считала, что иначе я письма бы не вернул? Вернул бы, на кой мне они сдались. Вспомнить бы, как была фамилия той певицы… Клемент. Да, точно, Клемент».

Спешить было некуда. Это перед Лидой я разыгрывал спектакль о том, что я тороплюсь. Наверное, она все поняла и не обиделась. Теплый вечерний воздух приятно щекотал лицо. После душной квартиры ощущать простор и свободу было опьяняюще заманчивым. Я просто шел — по той дороге, где меньше народа, чтобы не мешать прохожим и не раздражать их своей медлительностью и шатанием из стороны в сторону. Мой стиль ходьбы явно не подходит для больших улиц и магистралей. По ним лучше уж ездить в транспорте, чем ходить пешком.

Надпись «Подольская улица» на указателе заставила меня встрепенуться. Вокруг меня были старые дома, узкие проезды с потрескавшимся асфальтом. Три дома позади меня и через улицу, напротив были какие-то затрапезные магазины с еще советскими деревянными витринами. А может это были кафе? Наверное, окажись я там лет тридцать или сорок назад, то застал бы все ту же картину. Только было бы меньше мусора, да и белые исполинские ящики кондиционеров не выглядывали бы и не свисали бы со стен, напоминая о том, какая на дворе эпоха.