Сказки старого волшебника или самая звёздная ночь в году

– Могу я говорить начистоту, Влас? – обратился Янус неожиданно для собеседника по имени и, не дождавшись ответа, продолжил. – По роду своей деятельности мне известно многое. Я, к примеру, превосходно информирован о вас и о вашем… э-э… Человеке-Тени.

У Власа потяжелело и похолодело вдруг всё внутри. За ним пришли, его заберут туда, откуда уже нет возврата в реальный мир. Тело напряглось, сжалось в пружину – Влас изготовился бежать. Куда? Неважно. Главное – дальше отсюда, от этого старика, который одет как любой подросток.

– Не-не-не! Не бойся! Не нужно никуда бежать, – Янус выставил перед собой длинные худые руки, упреждая от порыва молодца. Он виновато улыбнулся. – Нужно было не сразу, а постепенно. Подготовить тебя.

Но Влас не думал внимать словам и тем более поддаваться обаянию пусть и пожилого явно чокнутого мужика, но, чёрт дери, что-то ободряющее всё же ощущалось. Гипноз? Всё возможно. Он тряхнул головой.

– Я хочу пригласить тебя, Власий, по доброй воле, – неожиданно выдал старик в соломенной шляпе.

– Чего? Куда? А пенделя тебе не надо? Могу прописать, – угрожающе повысил голос юнец.

Его распирали, нарастая по спирали, два ощущения. Раздражение на то, что незнакомец о нём знал всё, а Влас о незнакомце – ничего. И гнев: полное имя до зубной боли не нравилось его носителю, к тому же в семье уже имелся Власий-старший, и этого было более чем достаточно. Что и говорить, глаза его потемнели, как две червоточины.

– Зачем же так грубо, молодой человек! – воскликнул Янус, но его голос опять не обманул острый слух подростка. Влас расслышал нотку юмора, над ним потешались. – Я всего-то и сделал, что пригласил тебя.

– И куда же?! – рявкнул с досады на навалившуюся вдруг слабость пижон Гранамы.

– Сегодня в полночь за пустырём, где разбивает палатки цирк-шапито, с которым я, кстати, и приехал. Буду рассказывать сказки. Приглашение получат трое избранников, среди них и ты, Влас.

– Сказки? Что это? – чувствуя подвох, но в то же время и ощущая в незнакомом слове привкус чего-то забытого, переспросил Влас.

– Приходи в полночь к костру, я там буду ждать, и узнаешь, – загадочно ответствовал старик, чуть поклонившись и приспустив очки.

Серые глаза, неулыбчивые на добродушном лице – вот, что скрывали очки.

Янус повернулся и пошел прямо через чертополох, сныть, крапиву и черт знает, что ещё росло на том клочке земли.

– Но я не дал согласия! И не приду! – упрямо выкрикнул Власий-младший. Желание лежать на раскладушке пропало, его сменили беспокойство и нарождавшееся любопытство.

– Ещё как придешь, – тихо себе под нос пробубнил Янус, ловко одолевая накренившийся, но державший оборону со временем забор.

Глаза снова скрылись за солнечными очками, надетыми исключительно для юнца. По стеклу хищно скользнул блик. Первая звёздочка угодила в силки.

«Сказки живут среди нас,

надо только разглядеть,

где и когда они начинаются».

Д.Еникеева

Мамин любимчик

Больше всего на свете Глеб любил маму. Мама любила больше всех сыночка Глебушку.

Верно, для любви существует много маленьких факторов, в соединении они образуют ту знаковую связь, ту особенную зависимость между двумя. Иногда чересчур.

Если бы у Глеба спросили, что же повлияло на его отношение к матери, он бы, скорее всего, прибег к сравнению с музыкой. С органичной мелодией, где все ноты расположены удачно и на своих местах.

А вот мама… она бы ответила слишком просто: свет в оконце. И не преувеличила бы. Для неё Глебушка, действительно, засиял в момент своего появления в этом мире, и с каждым днем его сияние лишь усиливалось.

Немудрено, что для Марты свет сошелся клином на малыше, долгожданном и, как многие считали, даже запоздалом. Родить ребенка после сорока, ещё и первого, – решиться на подобное смогла бы не каждая женщина. Но Марта, незамужняя флейтистка в оркестре Гранамской филармонии, всю молодость отдала музыке и частично дирижеру. Впрочем, о затянувшейся интрижке догадывались коллеги, судачили соседи, одним словом все были в курсе, кроме законной супруги донжуана. И новость о беременности, внезапная, как удар шаровой молнии, и несвоевременная, ошеломила и выбила из рук флейтистки, то, чем она дорожила с семи лет от роду. Музыка отступила за сцену, предоставив подмостки иному герою. Марта ушла из оркестра, бросила своего долгосрочного любовника, который так растерялся, что надолго растратил музыкальный пыл, а вот любовный перенёс на арфистку. Но бывшую фаворитку всё это не трогало, у неё возрастал интерес к тому, что зрело внутри её живота. Весь мир с того момента, как она узнала, что станет матерью, замкнулся вокруг её особы, а когда малыш родился, – сконцентрировался на Глебе.

С любовью в Марте прибывала и гордость за сына. Каждый его шаг – взгляд – вздох – жест она трактовала, как нечто, достойное восхищения. Естественно, свой взгляд она старательно «прививала» знакомым и соседям. «Как Глебушка держит ложку! Это же изящество! А как Глебушка слушает меня, когда я наигрываю ему колыбельную на флейте! Всё понимает! А как…». Надо ли добавлять, что в первый год жизни Глеба походы знакомых сократились почти до нуля, а соседи при случайных встречах вдруг суетливо убегали по важному делу. Ну кому охота слушать только о Глебушке и его уникальности.

Но Марту вовсе не обескураживал тот факт, что телефон молчал, а на праздники никто не приходил да и не звал в гости. Казалось, что её даже устраивает этот вакуум, в котором уютно плавали она и сынишка. Женщина и от детского сада отказалась, заявив, что сама всему научит Глеба, так ей не хотелось расставаться со своим мальчиком. Но на что же они жили? Пускай Марта и ушла из филармонии, но талант и мастерство музыканта остались при ней, а, значит, ничто не мешало принимать на дому детишек и репетиторствовать. Правда, желающих учиться игре на флейте находилось не так уж много, но на жизнь хватало.

В пять лет Глеб удивил мать, потребовав барским тоном:

– Мама, я хочу играть на флейте!

Ну не прелесть? На глазах счастливой матери образовались крупные слезы. Наконец-то!

– Это у него от меня тяга к музыке, – уверяла она подвернувшейся нерасторопной соседке, та аж покраснела от возмущения, но убежать не могла, на её пути препятствием стояла Глебушкина мать. – А ведь я полагала, что он пойдет по стопам отца.

Но вовремя спохватившись, Марта не продолжила: тему о дирижере она старательно гасила в самом зачатке; и потому, воспользовавшись удачной заминкой, с ликованием на лице соседка прорвалась и опрометью неслась прочь.