Сказочка дедушки Абдулы

Когда Пепе поел, то громко рыгнул и поднявшись с кровати пошел к бару.

— Ты не против начальник? — сказал он, наливая себе виски в стакан. — Я может и мужлан, но когда у меня еще будет возможность.

— Налей и мне. — сказал Эван. Пепе пожал плечами и налил второй стакан. Потом он подошел к антихристу и протянул ему полный стакан. Надо отдать ему должное — рука у него при этом почти не дрожала. Эван взял стакан и чокнулся с Пепе.

— За знакомство Пепе. — сказал Эван.

— За знакомство Эван. — сказал Пепе. Это тоже было необычно. Эваном его в глаза называл только Эмет, и то в самые интимные моменты. А так все величали: владыка, властелин, хозяин и тому подобное. Пепе вернулся к кровати и плюхнулся на нее едва не разлив виски из стакана.

— Расскажи мне о себе Пепе. — сказал Эван сделав глоток.

— А зачем? Ведь ты меня все равно сейчас трахать начнешь. Или это у тебя что-то вроде прелюдии?

— Я не стану тебя трахать Пепе. Я хочу тебя узнать.

— Правда? Как-то, даже обидно. Это что получается я зря жопу мыл?

— Получается. А теперь хватит хохмить — рассказывай.

Пепе в первый раз растерялся. Он-то думал, что точно знает, что теперь с ним будет. Эван его изнасилует, а потом убьет. Примерно такой был план, но если антихрист его не хочет, то может и не убьет? А может это просто такой ход? Так или иначе, выбора все равно нет, придется рассказывать. Вот только правду или выдумку? Он посмотрел на внимательные глаза Эвана, и его передернуло. Нет, такому лучше не врать. А вдруг он мысли читать умеет? По крайней мере, такое про него рассказывают. Он конечно не верил, но вдруг. И Пепе решил, что надо рассказать все. В конце концов он никогда не исповедовался, а так как в бога не верил то и священникам не верил тоже. Но тут другое дело. Исповедоваться антихристу! В этом что-то есть…

Пепе сделал глубокий вздох, привычным усилием воли поборол страх и начал рассказ:

— В общем, мою жизнь можно описать одним-двумя словами. Если одним, то — дерьмо. Если двумя, то — бессмысленное дерьмо. Я родился в Бразилии или семнадцать или восемнадцать лет назад. Точно я не знаю, потому что за последние годы как-то потерял счет времени, по твоей вине кстати. Так вот, родился я в каком-то сраном родильном доме на окраине какого-то сраного городка. Мать моя как мне потом сказали была шлюхой, но я этому не верю. Шлюха слишком достойная профессия для этой суки. Как бы то ни было, она меня бросила, и я попал сначала к приемным родителям, а потом в детский дом. У приемных я прожил три года, а потом им надоело кормить лишний рот. Моя вторая мамаша за это время пару раз опоросилась, и три ребенка они не потянули. Короче сплавили они меня, но я на них не в обиде. Нет сначала был и еще как, но потом, когда сбежал из приюта, первым делом нашел ее милых деток и так их отмутузил что они наверное еще неделю ссали кровью. Ну и попал я в приют. Если ты не был в Бразильском приюте, то ты не знаешь что такое пожрать дерьма парень. Пока я был мальцом, то еще не замечал, но ко мне быстро пришло прозрение, как любила повторять наша настоятельница. Однажды там одному мальчонке крыса отгрызла во сне оба уха, а он не проснулся, потому что мы не спали, а теряли сознание после работы. Рассказывать-то в принципе о следующих десяти годах особенно нечего: работа, койка, пожрал, посрал и спать. Но когда мне стукнуло четырнадцать у меня в жизни в первый раз случилось то, о чем и сейчас приятно вспомнить. Тогда я трахнул одну из монахинь. Она еще молодая была, лет наверное тридцать, так что под юбкой чесалось дай боже. А я тогда был уже не по годам развит — подрачивал в сортире. Хотя так все делали. Вот тогда я кстати веру-то в бога и потерял, когда эта монашка у меня в рот взяла. Ну как она могла этими же губами молитву читать? Что я у нее не первый сомнений не было. Да мне после этого еще несколько пацанов рассказали, как с ней замутили. Ну и тогда я сбежал. А на хрен мне такой дом господа, мать его. И вот через год, или что-то вроде этого ты куролесить стал. Хотя к нам ты так и не заглянул, но армия твоя шороху прилично наделала. Я к тому времени на рынках приворовывал, и мне даже уже кое-кто предлагал в банду вступить. В качестве шестерки правда, но ведь нельзя сразу в короли. Короче жизнь была считай обеспечена, и тут твои бравые солдафоны приперлись. Ну и меня в рабство, хорошо еще что не кокнули. Отвезли меня в Америку, а климат тогда был здесь так себе после бомбочек, не многим лучше, чем теперь, но мне нравилось. Все-таки Америка — мечта любого Бразильского мальчишки. Везли нас на поезде, и там я опять целку себе сорвал, только теперь уже в другом смысле. Я двоих охранников завалил, и удёр. Потом долго по стране мыкался-мыкался и домыкался. Опять в рабство попал, причем теперь уже к серьезным ребятам. А они еще и педиками оказались, так что учти очко у меня уже разработано. Ну сбежал я и от них, да только что толку? Жрать нечего, работы нет, даже украсть нельзя, потому что нет ни у кого ни хрена. А если у кого есть чего, то к таким лучше не подъезжать, они тебе быстро — пулю в лоб, и до свидания. А когда камни с неба падать стали я вообще думал все — амба. Но выжил. Как правда сам не пойму, метеорит-то всего в паре километров от меня упал. Повезло что неподалеку дом был, а в нем подвал, там и схоронился. Ну и к самому интересному подходим. Вылезаю я оттуда, ну из подвала того, и меня хап! И опять в рабство, теперь уже к тебе непосредственно. Вроде все.

— Как-то быстро ты описал восемнадцать лет жизни. — сказал Эван.

— Ну так какая жизнь, такое и описание. Нет, если ты подробностей хочешь, то я расскажу. Тебе про что: про то, как я монашку жучил, или про то, как меня работорговцы имели? Нет, могу и еще несколько случаев вспомнить, правда не думаю что у кого рабов тыщи особенно заинтересуется.

— Твои сексуальные похождения меня не интересуют.

— А что так? Что рожей не вышел? Мне знаешь даже обидно, я что же это получается единственный кто к тебе в спальню попал и даже в очко не подолбился?

— А ты что, так сильно этого хочешь?

— Да если честно нет. А если еще честнее, то вообще не хочу. Мне, знаешь ли, больше нравится когда я, а не меня.

— Расскажи мне о том времени, когда ты попал ко мне в рабство.

— Хорошо. Привели меня значит в твой амбар, и сразу в клетку. Ну меня тут же пахан местный прижать попытался. Снимай говорит куртку, зачем они такому сопляку нужна. Ну я снял, а ночью ему горло перегрыз. Меня дружки его тогда здорово побили, пришлось даже надзирателям вмешаться, но ничего выжил. А когда оклемался, новому пахану опять глотку перегрыз. Он скотина мою куртку на себя нацепил, вроде как по наследству от старого. Я тогда думал что все, убьют меня теперь. Но нет, обошлось. Отстали от меня, и даже говорить перестали. Правда однажды один доход попытался вякнуть, но я ему быстро рожу отшлифовал, и с тех пор прядок.

— А скольких людей ты убил Пепе? — спросил Эван, и понял, что в первый раз попал в больное место. По-видимому, парню совсем не нравилось убивать. Наверняка сказывалось воспитание в церковном приюте.

— Да уж поменьше твоего. — пробурчал Пепе и опустил взгляд.

— Ну это понятно. Я убил или способствовал смерти почти шести миллиардам людей, и говорю об этом открыто. А скольких убил ты?

— Тринадцать. — в голосе у Пепе пропали все эмоции. Слово вылетело изо рта подобно удару линейки об стол.

— Не много.

— Достаточно. — опять удар линейки. Он как будто пролаял ответ.

— А тебе нравилось их убивать Пепе? — продолжал Эван.

— Нет. Выбора не было. — голова опущена вниз челка свисает полностью заслоняя лицо. Руки повисли плетьми.

— А у тебя есть друзья Пепе?

— Нет.

— А были?

— Да.

— Я имею в виду не приятели, а настоящие друзья?

— Да. Нет. Не знаю. — голос дрогнул. Всего на секунду, но дрогнул.

— Ты доволен тем как ты живешь Пепе?

— Нет. Сейчас кроме тебя и сотни сумасшедших ублюдков довольных нет.

— А если бы меня не было, как думаешь, был бы ты доволен жизнью?

— Если бы у бабки был член, она была бы дедом.

Эван понял, что в первый раз парень покривил душой. Он точно знал ответ — нет. Он не был бы доволен жизнью никогда. Этот паренек напоминал ему себя — такой же неудачник которого жизнь была по голове каждый раз когда он пытался ее поднять. Но в отличие от Эвана Пепе хотя бы пытался поднять свою голову. А если бы Сэт не выбрал его в антихристы? У прежнего Эвана никогда не хватило бы смелости вот так сидеть перед властелином тьмы и рассказывать свою жизнь, да еще при этом и насмехаться. В нем было то, чего Эван был лишен раньше. Чего у него не было и теперь. Он был смел. Не безрассудно смел, но он научился подавлять страх. Вместо того чтобы сидеть в дешевой квартире и жалеть себя накапливая злобу, он старался вырваться из той грязи в которую его закинула судьба. И он стал опасен — даже десяток здоровых мужиков испугались связываться с этим волчонком. И что самое главное, он не был в обиде на этот мир. Он не считал что мир неправильный, он считал, что он недостаточно силен для мира. Именно из-за обиды на мир Эвана сделали антихристом. Много злобных людей в нашем мире, Эван уже давно убедился в этом, но таких которые по-настоящему ненавидели бы его мало. А таких которые будут продолжать ненавидеть даже когда мир будет в их руках и того меньше. Быть может Эван был такой один. Быть может Сэт и прав — он действительно его лучшее творение. Его злобы на мир хватило и еще осталось.

Пепе продолжал сидеть с опущенной головой. Он думал, что Эван сейчас размышляет убить его, или сначала изнасиловать, а потом убить. У него не было надежды на то, что выйдет из этой спальни живым еще когда он только приступил порог. Но антихрист продолжал молчать, а у Пепе не было сил чтобы поднять голову и посмотреть на него. Он думал, что как только он взглянет в глаза антихриста, тот примет решение. Но просто сидеть и ждать тоже не было сил.

— Ну и что теперь? — спросил Пепе. Эван отметил, что в его голос вернулось спокойствие и отрешенность.

— Я не знаю.

— Ну тогда может просто отпустишь меня? — в голос Пепе вернулась и насмешливость. Правда сказав последние слова он тут же прикусил язык. Пепе вспомнил, как отпустил Эван ту женщину в амбаре.

— Пожалуй я действительно тебя отпущу. — сказал Эван.

Пепе услышал как скрипнуло кресло когда он встал. Он все еще не решался поднять голову боясь спровоцировать Эвана. Он думал, что для него это будет как красная тряпка для быка, а еще хотелось пожить. Хоть пару минут, но пожить. Он услышал еще какой-то щелчок, и вокруг внезапно потемнело. "Ну вот и все. Прощай малыш Пепе" — подумал парень. Но ничего не происходило, он даже боли не почувствовал. Он поднял голову и увидел, что на него просто набросили что-то вроде одеяла. Но скинув его с головы он обнаружил в руках добротный теплый плащ. Возле ног что-то упало, и он увидел пару слегка стоптанных, и определенно не его размера, но хороших кожаных сапог.

— Одевайся и иди. — сказал Эван снова садясь в кресло. — Я скажу страже, чтобы тебя выпустили. И постарайся больше не попадать в рабство.

Пепе стал лихорадочно натягивать сапоги, а потом закутался в плащ и уже собирался выходить, но перед дверью остановился.

— А почему ты меня не убил? — сказал он, при этом проклиная себя за длинный язык.

— Не волнуются Пепе. Я тебя убью, обещаю. Я всех убью. Иди…

Пепе пулей вылетел из спальни. Эван позвонил в колокольчик и сказал слуге, чтобы парня выпустили, а так же поменяли ему постель. Он налил себе еще стакан виски, и стал размышлять над тем что было бы если он был на месте Пепе, а тот на его. От таких мыслей стало немного веселее.