Скелет дракона

Пьетро. Слушай, Якопо. Может, ты скажешь, кого привести? Ну, из тех, кто мог бы тебя… взбодрить? Мы бы его уговорили… Ну, что поделаешь, если нашему Лео понадобился петушок, а не ящерица? Он ведь художник. А художник – это, понимаешь, серьёзно. И наш мастер Андреа его ценит. Леонардо теперь все живописные заказы в боттеге выполняет… Сам мастер признал, что он лучше него пишет… Ну, кто знает, может, напишет он тебя с грибочком, и это станет самой прекрасной в мире картиной! Может, вас после этого в тюрьму сажать больше не будут, а? Ну, хотя бы сжигать перестанут… Пойми, дурачок, это же для тебя важно!

Сандро. Правильно! А мы твоего друга не напугаем. Мы его уговорим, ты не бойся! Мы ему объясним, что это ради искусства!

Пьетро. Скажем, что это для тебя!

Сандро. Сами его разденем!

Пьетро. В смысле, убедим раздеться.

Сандро. В этом смысле.

Пьетро. Ну? Кого позвать? Кого раздеть?

Якопо, который всё это слушал, смущаясь, но и постепенно как бы решаясь, вдруг вскидывает руку и показывает на Леонардо.

Якопо. Его.

Сандро и Пьетро удивлены снова. Леонардо поднимает голову из-за внезапно наступившей тишины. Кажется, он не слышал, о чём речь. Сандро и Пьетро устремляются к Леонардо.

Сандро. Интересно, а ты на это готов пойти?

Леонардо. На что?

Пьетро. Ты что, ничего не слышал?

Леонардо. Я работал.

Сандро заглядывает в картину, которую писал Леонардо.

Пьетро. Ты не написал его молоточек. И если ты всё ещё хочешь написать его так, как ты задумал, то тебе придётся… что?

Сандро. Раздеться самому.

Пьетро. Кажется, он запал на тебя, Лео.

Сандро. Мы ничего такого не хотим сказать. Но ради искусства! Ради твоего замысла!..

Леонардо без тени сомнения откладывает картон, встаёт со стула, быстро и буднично, как в бане, полностью раздевается, стоит перед Якопо в костюме Адама. Леонардо действительно очень хорош собой: изящные линии его рук и ног, крепкий, достаточно широкий, но не слишком, торс, в меру развитые мускулы, почти полное отсутствие растительности на теле заставляет даже традиционно ориентированных Сандро и Пьетро притихнуть. Якопо в восторге. Он подходит к Леонардо.

Леонардо. Только не трогай. Не люблю.

Якопо останавливается.

Сандро. Так ты всё-таки мальчиков не любишь, Леонардо?

Пьетро. Да он и девочек-то не особо… У тебя у самого-то… всё со здоровьем в порядке?

Леонардо. За меня не волнуйся. Мне нужна эрекция этого мальчишки.

Якопо. Если бы я мог тебя обнять…

Леонардо. Нельзя. Тебе придётся вообразить, что это случилось. В конце концов, только обезьянке всё надо потрогать, чтобы убедиться, что это существует. Представь, что мои руки лежат на твоей спине, ощупывают кожу в районе лопаток. Я могу почувствовать не только кости твоего скелета, но и ту мышцу, которая расширяясь идёт от плеча к позвоночнику… Краем эта мышца прикрывает основание широкого скопления волокон, опоясывающего твоё тулово от рёбер до позвоночного столба. Твою лопатку поднимает и прижимает к нему особая мышца, так же, как особая мышца занята выпрямлением твоего позвоночника, чтобы ты не сутулился, а смотрел на мир с гордо поднятой головой. Под первым слоем твоих мускулов располагается второй… Всё твоё тело перетянуто ими как ремнями, приводящими в движение твои кости… И эти ремни, и их крепление и расположение совершенны, будто твоё тело конструировал самый умелый инженер в мире, так же, как твою наружность создавал самый искусный художник.

Якопо (сладострастно шепчет). Господь…

Леонардо. Да. Мне тоже кажется, что это сделал кто-то один… В такой гармонии и равновесии находятся внутреннее устройство и внешнее убранство человеческого тела! Наружность являет нам столько же красоты, сколько и сокрытые части. Двум разным создателям никогда не удалось бы трудиться в таком согласии друг с другом.

Якопо слушает всё это, судорожно сглатывая и оглядывая обнажённого Леонардо. Потом Якопо снова становится спиной к зрителям, откидывает покрывало.

Сандро. Получается, Леонардо, получается!

Пьетро (в некотором сомнении). Ведь это ради искусства, да?

Леонардо всё так же, голым, садится на стул, берёт картон, рисует. Рядом с ним садятся Пьетро и Сандро. Тоже начинают рисовать. Притихшие было ошарашенные музыканты начинают играть что-то восточное.

Леонардо. Держи настроение, Якопо. Можешь время от времени помогать себе руками. Только не переусердствуй. Нам эта поза нужна надолго.

Некоторое время пишут в тишине. Входит Верроккьо. Он ведёт под руку маленького молодого неуклюжего монаха-доминиканца с низким лбом. Это – Фра Джироламо.

Верроккьо. А здесь у нас упражняются молодые художники, и заалтарный образ, который так нужен вашему монастырю, лучше всех напишет…

Верроккьо замирает, увидев всю сцену. Замерли и Пьетро с Сандро. Стихает музыка. Один Леонардо продолжает работать, ничего не заметив.

Верроккьо (договаривает по инерции). …Леонардо…

Джироламо начинает в праведном гневе хватать ртом воздух.

Пьетро. Вы что, не видели табличку на двери: «Не входить, обнажённая натура!», а?

Верроккьо (швыряет Якопо какую-то тряпку). Прикройся! (смотрит на Леонардо) Ты тоже! Вашу мать, откуда ж вы лезете, а?

Джироламо (дар речи вернулся). Вы!!! Я думал, у вас уважаемая боттега, мастер Андреа! А у вас тут рассадник греха и разврата!!!

Сандро (Пьетро, тихо). Стало быть, разврат – не грех…

Джироламо. Молчать! С этого начался потоп! Так погибли Содом и Гоморра! Всякая плоть извратила пути свои, и Господь-вседержитель обрушил свой гнев на города и народы! И вам не спасти свою бессмертную душу, и тела, превращённые в дьяволовы пристанища, вам не сохранить до старости! Разъест их болезнь, ржа покроет ваши чресла, и нарывы будут извергаться гноем, как вулканы лавой! Господь отправит вас в ад на вечные муки! Но мы не станем дожидаться Страшного Суда! Мы поможем справедливому суду покарать вас ещё на земле! Светскому суду предадим вас!

Верроккьо. Допрыгались.

Джироламо. Вас это, конечно, не касается, мастер Андреа, но заказывать в вашей боттеге я ничего не буду. Кто знает, в каком уголке у вас притаился чёрт!

Джироламо в гневе уходит.

Верроккьо. И зачем вам понадобилось вставший хуй писать, а?

Леонардо. Этюд.

Верроккьо (качает головой). Мудаки, мудаки. Нет, обыкновенные молодые мудаки. (кричит) Фра Джироламо! Я вас провожу!