Скиф-Эллин

— Светает, — громко, чтобы услышали и мы, произносит кто-то из воинов, неразличимый в темноте.

Небо, действительно, начало сереть. Точнее, звезды на нем не так ярки, как были всего нескольок минут назад.

— Поехали? — одновременно спрашивая и приказывая, произношу я, встаю и потягиваюсь, разгоняя ломоту в теле, отвыкшем сидеть на пятках.

Скифские вожди тоже демонстрируют неторопливость. Мол, победа никуда от нас не денется, можно не спешить. По крутому склону балки выбираемся наверх, где слуги подводят нам лошадей. Несколько минут ждем, когда остальные всадники переберутся на западную сторону балки, растянутся в лаву. Пехотинцы занимают места возле всадников. Пока скакать будем медленно, будут держаться за гриву, попону или хвост, чтобы быстрее шагать, затем побегут вслед за нами. Долю от трофеев пехотинец получит лишь в том случае, если продемонстрирует скальп убитого врага, который в дальнейшем будет возить, привязанным к узде коня, купленного на наградные. Поэтому для пехотинца поспеть к месту сражения и убить хоть кого-нибудь — вопрос изменения социального статуса в лучшую сторону. Впрочем, многие из них уже неплохо поживились в Киммерике и конем не обзавелись только потому, что сейчас здесь никто не продает.

Кстати, у греков есть странный глагол «оскифиться». Я сперва подумал, что это значит напиться, но оказалось, рвать волосы на голове от горя, то есть снимать с себя скальп.

Сначала едем медленно, не поднимая большого шума и ожидая, когда станет совсем светло. Конь должен видеть, куда ставит копыта, иначе может угодить в нору суслика или другую ямку, сломать ногу и скинуть наездника. При быстрой езде такое случается и днем, но очень редко. До вражеского лагеря остается километра полтора, когда там замечают нас и поднимается крик.

— Вперед! — командую я и перевожу коня в галоп.

Где-то за моей спиной трубач подает громкий и продолжительный сигнал, который, дробясь на короткие звуки, разлетается по степи во все стороны. Это команда легкой коннице идти в атаку. Дальше я слышу только топот тысяч копыт, слившийся в сплошной гул. Так, наверное, шумит снежная лавина, скользящая по крутому горному склону и сносящая всё на своем пути. За те несколько минут, что нам потребовались, чтобы доскакать до вражеского лагеря, там успели проснуться и принять решение. За редким исключением боспорцы предпочли дать деру. Оно и понятно: проснулся, не врубился еще, что к чему, а с трех сторон на тебя несутся конные враги, слышишь громкий перестук копыт их лошадей и истошные вопли сослуживцев о предательстве. Меня всегда поражало, что свою глупость, некомпетентность первым делом списывают на изменников.

Я направил коня на одинокого копейщика, видимо, командира лоха, который отчаянно призывал своих бойцов стать в строй. Если бы его послушались, то спаслись бы. Построившись пусть и кривым кругом или каре, гоплиты своими длинными копьями не подпустили бы к себе конницу, смогли бы медленно отойти к валу. Даже наши гипасписты вряд ли бы остановили такой отряд. Я видел, как греческие гоплиты персидской армии во время сражения при Иссе отбились от македонцев, ушли в горы. Наехал я на одинокого боспорского гоплита справа. Направить свое копье на меня он не успел. Зато мое копье, длинное, «рыцарское», с хрустом прошибает его щит, доспех и тело. Я протаскиваю боспорца, похожего на бабочку на игле, еще метров пять, после чего копье ломается. Выбрасываю ту часть, что осталась у меня, достаю из ножен саблю и на скаку рублю бегущих людишек. Чем больше перебью здесь, тем меньше их сможет появиться под стенами Херсонеса. Не знаю, правда, осаждали ли когда-нибудь боспорцы мой город, но перестраховаться не помешает.

64

Город Нимфей (Святилище Нимф) сейчас больше Херсонеса. Он обнесен каменными стенами шестиметровой высоты с прямоугольными башнями. Внутри на вершине холма мощный акрополь, похожий на афинский. Раньше город Нимфей был торговой факторией Афин, которые держали здесь свой гарнизон. Тогда отсюда возили пшеницу и рыбу. Сейчас пшеница не нужна, хватает египетской, которая дешевле, потому что везти ближе. К моему удивлению, урожаи зерновых здесь выше египетских раза в три, до сам-тридцать. Впрочем, сейчас поля вокруг города превращены в виноградники. Используют не вьющиеся, а стелющиеся сорта, которые легче переносят заморозки. На зиму их еще и присыпают землей. Вино продают скифам и прочим варварам. Спрос на алкоголь в этих краях всегда будет велик.

Мой отряд расположился на одном из таких молодых виноградников. Лозе не больше двух лет, а плодоносить начинает в пять. Наверняка основательно вытопчем ее, придется пересаживать, так что хозяин виноградника не скоро получит прибыль. Если, конечно, сам уцелеет. Нимфейцы решили защищаться. Сейчас пленные боспорские воины и крестьяне, положившиеся на них и не сбежавшие под защиту крепостных стен, разбивают эти стены таранами. Работают днем и ночью под обстрелом своих сограждан. В некоторых местах по кладке уже побежали паутинки трещин, пока еле заметные. Кстати, стены кое-где обновляли, не знаю, сколько лет назад, камни там светлее и обтесаны по-другому. Обычно греки гладко обтесывают каждую грань по краям, а середину оставляют плохо обработанной, а у новых камней вся грань обтесана, правда, так-сяк.

Если бы на стенах не было трещин, все равно было бы понятно, что город падет. Индикатором пораженческого настроения были нимфейские богачи, которые каждый день уплывали из города вместе с семьями и ценным барахлом. Кто-то отправлялся в Пантикапей, кто-то — на восточный берег пролива, а кто-то — сразу на южный берег Черного моря или вовсе на Пелопоннес. Остановить разбегание потенциальных рабов и утечку сокровищ мы не можем, нет своего флота, достаточно сильного, чтобы прогнал боспорский, который дрейфует неподалеку от берега, готовый в любой момент взять на борт важных людей и уцелевших солдат гарнизона. Судя по всему, боспорцы предполагают, что их столица будет следующей, и, как доносит наша разведка, готовятся к ее защите. У меня пока таких планов нет, но чем черт не шутит?! Цвет могучей и непобедимой боспорской армии полег в степи между Киммерийским и Нимфейским валами или попал в плен. Вероятнее всего, сейчас им на замену срочно набирают наемников на противоположном берегу пролива среди меотов и синдов, но не думаю, что они будут защищать Пантикапей самоотверженней, чем погибшие воины, жители этого города.

К моему шатру, довольно скромному по скифским меркам, подъезжают Авасий и Гнур с охраной из трех десятков молодых скифов, судя по дорогим доспехам, сыновей богатых скотоводов. Эти два вождя постоянно вместе, несмотря на то, что без ссор общаться друг с другом не могут. Они слезают с коней, садятся в тени шатра на расстеленную слугой кошму, ждут, когда их угостят вином. К моему удивлению, оба вождя знают, что мое вино лучше того, что пьют сами. Не понятно только, как при таком хорошем вкусе покупают дрянное вино?! Впрочем, в Киммерике они обновили свои винные погреба более приличным.

Осушив серебряную чашу с барельефом, на котором Ахиллес на колеснице волочет по земле тело убитого Гектора, и перевернув ее вверх дном, что обозначает «Пьянству бой!», пусть и на короткое время, Авасий сообщил:

— Боспорцы прислали гонца. Предлагают переговоры.

— Почему бы не поговорить?! Пусть приходят, — сказал я.

— Они запросят мир. Вот мы и думаем, что с них потребовать? — произнес Гнур.

— В тройном размере то, что они не заплатили вам в прошлый раз, три раза по столько за этот и потребовать, чтобы снесли все три вала, которые мешают вам гонять скот зимой по льду на противоположный берег пролива, как делали ваши предки, — посоветовал я.

— Мы не собираемся гонять скот на тот берег, — возразил Авасий.

— Если ты не скажешь им это, боспорцы решат, что собираетесь, и щедро заплатят за то, чтобы валы остались, — подсказал я.

Гнур захихикал мелким бесом и толкнул Авасия локтем в бок:

— Я же говорил, что он хитрее тебя!

Послы прибыли на следующее утро. Их специально провели так, чтобы увидели частично разрушенные крепостные стены, с которыми продолжали работать наши тараны. Наверняка в Пантикапей по несколько раз в день передавали сводку с места событий, но одно дело услышать от испуганных нимфейцев, а другое — увидеть собственными глазами. Послов было почти два десятка, не считая полсотни слуг, которые несли нам ценные подарки. Количество подарков точно соответствовало количеству присутствующих на переговорах командиров. Разведка у боспорцев поставлена великолепно. Авасий получил позолоченный шлем беотийского типа, отрез пурпурной ткани и большую амфору вина, Гнур и я — по кинжалу с рукояткой из слоновой кости и в ножнах с золотыми пластинами, отрез алой ткани и тоже по средней амфоре вина, остальные — по ножу с рукояткой из черного дерева и в ножнах с серебряными пластинами, отрезу черной ткани и маленькой амфоре вина. Говорил рыжебородый тип с красным лицом, на котором веснушки были едва различимы. Скифский язык он знал на приличном уровне. Наверное, раньше торговал с кочевниками. По его словам царь Перисад признал свою ошибку, к которой подтолкнули коварные советники, чтобы поссорить с друзьями-скифами. Отныне и навеки царь хочет быть другом и братом всех кочевников в мире и согласен искупить свою вину любой ценой в пределах разумного.

С нашей стороны говорил Авасий, иногда поглядывая на меня или Гнура, но игнорируя наши высказанные мимикой советы. Торг шел вязко, пока скифский вождь не выдвинул условие срыть все три вала. Это предложение было настолько неожиданным, что послы хотели уже вернуться в Пантикапей за дополнительными инструкциями. Удержали их, как догадываюсь, звуки таранов, бьющих по стенам, и радостные крики осаждавших, которые приветствовали каждую новую трещину или выпавший камень. Валы послы отстояли, все три. Это обошлось им в дополнительные полсотни талантов серебра. Еще по таланту они обязались заплатить пострадавшим херсонесским купцам и вернуть им галеры с товарами и десять талантов — жителям пригородов.