Скопа Московская

— Как сможешь на ноги встать, — добавил царь, вбивая последние гвозди в гроб моей опалы, — для поправки здоровья вернись домой, в Кохму. Говорят, на Уводи воздух целебный и вмиг твои болезни исцелит. А как поправишь здоровье, пиши мне, и я найду для тебя дело.

— Благодарю тебя, государь-надёжа, — ответил я, не став на людях спорить с дядюшкой и принимая опалу и ссылку, — за заботу о здравии моём. Как будут в силах, тут же покину Москву, — заверил я его, — со всеми домочадцами.

Если самого царя мне, может быть, и удалось ввести в заблуждение спокойным голосом и ровным тоном, и он хоть немного поверил мне, что я принял опалу, хотя я в этом очень сильно сомневаюсь. Не такой, ох не такой человек, Василий Шуйский, чтобы я смог его вот так запросто обмануть. Но был в царёвой свите человек, который не верил ни единому моему слову. Я видел, какие взгляды кидает он на меня, когда считает, что я не могу заметить их. Дмитрий Шуйский, великий конюший и неофициальный, но весьма и весьма реальный наследник немолодого уже и бездетного старшего брата. Вот кто видит во мне опасность, и вот кто, скорее всего, стоял за отравлением князя Скопина-Шуйского. Если хочу жить, с ним придётся разбираться и очень жестоко, в традициях даже не девяностых, но именно начала семнадцатого века. Иначе мне просто не выжить.

— А пока при тебе оставлю пару людей надёжных, — добавил государь. — Говорят, что не просто так ты заболел, но отравить тебя хотели на крестинах у Воротынского. Четверо детей боярских будут при тебе находиться неотлучно, дабы сберечь тебя для службы.

И снова я как смог сердечно поблагодарил его, хотя и понимал, что ко мне банально приставляют соглядатаев, чтобы следили, с кем буду общаться до своего отъезда из Москвы.

На этом государь распрощался со мной, и мы обменялись насквозь фальшивыми сердечными фразами. Когда царь Василий, наконец, покинул мою усадьбу, дышать как-то стало сразу легче. Несмотря даже на четверых соглядатаев, оставленных им.

— Опала, сынок, — сказала мне мама, первой пришедшая после того, как дядюшка оставил нас. Александра приводила в порядок хозяйство, взбаламученное царёвым визитом. — Так-то государь тебя отблагодарил.

— Нет, матушка, ещё мы поживём, — вспомнилось мне, хотя не знаю откуда и почему. — Нет, матушка, ещё мы повоюем.

Говоря эти хвастливые слова, я не знал, насколько скоро мне придётся воевать, да ещё и в собственном доме.

[1] Тегиляй — самый простой и дешёвый татарский и русский доспех XVI века. Согласно А. В. Висковатову, устройство тегиляя было следующим: «Это было платье с короткими рукавами и с высоким стоячим воротником, употреблявшееся такими ратниками, которые, по бедности, не были в состоянии явиться на службу в доспехе. Делался тегиляй из сукна, также из других шерстяных или бумажных материй, толсто подбивался хлопчатою бумагою или пенькою, иногда с прибавлением панцирных или кольчужных обрывков, и был насквозь простеган. В таком виде тегиляй был почти столь же надежною защитою, как и всякий доспех. Надевался он в рукава, как кафтан; в длину был ниже колен, а застегивался пуговицами на груди». Однако вместе с тем в описи имущества царя Ивана Грозного числится «Тегиляи бархат Венедитцкои ценинен с золотом и петлями, на нём пуговицы». А в грамоте ногайского Уруса Мурзы, от 1564 года говорится: «Да что мне самому вздевать тягиляй бархат золотной, да пансырь меделенской добрый, да саблю золотом наведену, да седло с золотом, да шелом бы доброй пожаловал еси»

[2]Скорее всего, память подбросила герою одно из книжных воспоминаний о Родриго Диасе де Виваре, известном более, как Эль Сид Кампеадор, который по преданию велел привязать себя уже мёртвого или умирающего к седлу и повёл в последнюю атаку своих рыцарей, и даже после смерти повергнув своих врагов

Глава третья

Решать вопросы по-московски

Звенят сабли. Сыплются искры от каждого удара. Воровские люди лезут через реку, палят из пищалей, но без толку — далеко. Тут не время для огненного боя, только съёмным [1] можно врага сбить. И лезут воровские люди через Пахру, набрасываются на порядки, бьют лихо, жестоко, но всякий раз откатываются. Вот тут им в спины и летят пули стрелецкие, разят без промаха, оставляя в холодных водах Пахры-реки трупы, а воды те текут кровью. Ведут своих людей в атаку сами Истома Пашков и рязанский воевода Прокопий Ляпунов, бьются без устали, но нет им военной удачи. Откатываются воровские люди, бегут обратно за реку. И снова им в спину летят стрелецкие пули, довершая разгром.

Ещё одну атаку пережить, отбиться. Из последних сил. Как бы ни тяжелела сабельная рукоять в руке. Как бы ни дрожали ноги от тяжкой истомы. Как бы ни болела спина. Все в войске уверены, эта будет последней — не останется ни сил ни сердца у воровских людей. Отобьёмся сейчас, и они уйдут с Пахры, как татары Девлет-Гирея, разбитого при Молодях.

Снова вперед ведут своих людей Истома Пашков с Прокопием Ляпуновым. Палят с того берега, да без толку. Почти сходу кидаются в съёмный бой. А сабля в руке уже свинцом налилась. Но надо, надо, надо взмахнуть ею раз, и ещё раз, и ещё. И тут в нос бьёт отчаянно знакомый запах стали. Вражеский клинок у самого лица…

* * *

Лишь спустя пару очень долгих мгновений, я понял, что запах стали у лица мне уже не снится. Тело проснулось раньше разума и когда я начал хоть что-то осознавать, то почувствовал как сжимаю обеими руками запястье наваливающегося на меня человека с кривым татарским кинжалом в руках. Он пытался зарезать меня во сне, но запах стали мгновенно разбудил меня, и дальше тело действовало само.

Прямо как у Пахры, я успел перехватить вражью руку с кинжалом и сдавить её с такой силой, что несостоявшийся убийца мой застонал от боли. Я выкрутил ему руку, и начал подниматься с кровати, заваливая его на бок. Он рычал и боролся, но силы, несмотря на болезнь, ещё не до конца отпустившую меня, оказались неравны. И всё же я понимал, что смогу только спасти свою жизнь, удержать врага не получится. Он уже не пытался убить меня, но вырывался, чтобы сбежать. А вот догоню ли — не знаю. Ноги служили мне ещё не так хорошо — могу и правда с лестницы сверзится, и тогда меня можно голыми руками брать.

Несостоявшийся убийца мой упёрся ногами в край кровати, вырываясь из хватки. Я подался за ним, и едва не свалился на пол. Силы, которых только что хватало с избытком, стремительно таяли, и очень скоро рычащий враг мой сбежит. А там ищи ветра в поле!

Но тут дверь в мои палаты распахнулась. В ночной тьме забрезжил свет масляной лампады, раздались крики на шведском и немецком. Тени ворвались ко мне, схватили несостоявшегося убийцу, послышались звуки ударов кулаками.

— Только насмерть не убейте! — крикнул я непонятно откуда взявшимся в моём доме незнакомцам. — Тащите его в подвал, а мне слуг зовите, да пускай одежду несут. Поговорим с этим голубчиком сразу.

Накинув поверх ночной рубахи кафтан, и решив обойтись без порток — я ж у себя дома, да и рубаха достаточно длинная, срам прикроет — я спустился следом за гостями в подвал.

Внизу уже царила суматоха. Мои люди вязали оставшихся двух соглядатаев царя Василия, с этими переговорю позже. Мама с Александрой были тут же, на стенах зажигали лучины, но я это решительно остановил.

— Расходитесь, — велел я. — Нечего тут суету наводить. Матушка, Александра, наведите порядок, пожалуйста.

— А этих куда? — спросил Матвей Болшев, голова из моей охраны, из тульских дворян. Много они прошли с прежним хозяином этого тела, и он доверял ему как себе. Крепкие люди мои держали связанных соглядатаев. Те выглядели малость помятыми, но всерьёз их не били без приказа. Скорее всего, они сопротивлялись, вот и намяли им бока.

— В клеть пока, да тулупы дайте, чтобы не околели до утра, — коротко распорядился я.

Сейчас мне было не до них. Куда больше интересовал тот, кто пытался зарезать меня, и, конечно же, незнакомые шведы, каким-то образом оказавшиеся в моём доме.

Второй вопрос разъяснился было. Стоило мне подойти к люку в подвал, куда утащили моего несостоявшегося убийцу, как перед ним я увидел знакомого мне офицера. Христиан Абрамович Зомме улыбался мне своей слегка щербатой улыбкой. Он носил шведский офицерский колет и тяжёлую шпагу. Вопреки всем запретам, из-за пояса его торчала пистолетная рукоять.

— А ты как так быстро здесь оказался? — удивился я.

— Да следили по приказу генерала за твоим поместьем, князь, уж прости. И как только царь от тебя уехал, тут же заявились в гости. Ты уже спал, но матушка твоя и супруга — женщины в высшей степени достойные и умные. Разметили меня с парой драбантов[2] со всеми удобствами.

Я был рад, что охраняли меня не только дворяне Болшева, но и оказавшиеся более расторопными шведы, присланные Делагарди. А может они просто удачно оказались около дверей в мои палаты, когда там началась возня. Не важно. Я был рад, потому что сейчас, скорее всего, придётся пытать человека, а для этого шведы подходят лучше наших, православных, людей. Нет, конечно, если на пытку надо тащить иноземца или казака с татарином, то наши люди справляются ничуть не хуже. Но своих, православных, мытарить не все хотят, слишком уж свежа память и кровавой опричнине и тех зверствах, что творили по приказу Грозного царя его верные, не ведающие сомнений псы-кромешники.