Скопец, сын Неба

– Нет.

Такой ответ удовлетворяет его.

– Меня никогда не убеждала эта догма. Все же я - наполовину грек, - с виноватой улыбкой добавляет сборщик податей. - Льву надо перестать быть львом, чтобы мирно лежать с ягненком, а человеку нужно перестать быть человеком, чтобы жить в Царстве Бога. Как сказал греческий философ Аристотель, человек вне общества или ангел, или зверь, но в обществе он - человек и только человек. После этого я стал думать, что, быть может, Царство Небесное потому так и называется, что находится не на земле, а на небе. И тогда лев точно будет не лев на небе, а человек - не человек, но какое-то духовное существо. Мертвые воскреснут не во плоти, но душою своей и вместе с другими душами будут судимы. Праведные души отправляются в рай. А грешные души в ад. Таково ли Царство Небесное?

– Нет.

И второй ответ удовлетворяет живой ум Матфея. Такой ответ дает ему право высказать свои критические мысли на эту священную тему, не рискуя оскорбить собеседника и вызвать неприятности на свою голову.

– Я осмелюсь сказать, что в этой теории мне всегда была непонятна разница между раем и адом. В чем разница между блаженством и муками применительно к духовному состоянию?

– Есть душевные радости и душевные муки! - восклицает Иоанн, но мытарь лишь снисходительно морщится.

– Мне кажется, здесь происходит подмена понятий. Человек говорит о блаженстве и муках совсем по-человечески. Например, ангелы, находящиеся в раю, должны испытывать блаженство, а дьявол, пребывающий в аду, чувствовать муки.

– Несомненно, - опять высказывается Иоанн.

– Но как блаженствуют ангелы? И как страдает дьявол?

– Дьявол страдает и желает страданий нам.

– Это желание мне понятно. И страдания наши, человеческие, мне понятны. Но как страдает дьявол? Кажется в аду ему совсем не плохо. Он ведь у себя дома, как, например, я сейчас. И если грешные души будут вечно страдать, хотя я не понимаю природу таких страданий, то не будет ли при этом блаженствовать дьявол, достигнув своей цели?

– Блаженство в том, чтобы лицезреть Бога, а страдание - в изгнании. Так был изгнан от лица Господа Адам.

– И это стало его страданием?

– Конечно.

– То есть человеческая жизнь стала его страданием? Так, быть может, это и есть ад? Возможно, мы все и находимся в аду? Только так привыкли к этому, что уже не помним, где находимся. И тогда понятно, почему мы мечтаем о Царстве Небесном. Мы хотим выбраться из этой преисподней.

– Мы не в аду, - возражает Иоанн.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Мы на земле, которую создал Бог.

– Вот именно! Бог создал небо и землю. Но откуда вам известно, что он создал еще и ад? Где он?

– Известно!

– А мне иногда кажется это очень правдоподобным: земля и есть ад. Поэтому дьявол здесь и хозяйничает, ведь он у себя дома.

– Этого не может быть!

Ни Иисус, ни Иуда не вмешивается в этот диспут. И Матфей понимает это как согласие.

– По-моему, мой юный друг, - с улыбкой замечает мытарь, - вас воспитывали фарисеи. Они всегда знают, чего хочет Бог. Откуда знать человеку, чего хочет Бог, который и существом не является? Очень многие умные люди полагают, что человеку вообще не следует говорить о Боге. И уж тем более, говорить от его имени. Правда, они не иудеи и называют себя по-гречески “агностиками”, незнающими. Они говорят: возможно, жабы тоже смеют рассуждать о мироздании, но кого это интересует, кроме жаб?

Иоанн чувствует себя посрамленным. Он считал, что фарисейство - это кладезь мудрости, в котором есть все ответы. Но мытарь говорил с ним сейчас, как и Иисус до этого, на каком-то ином познавательном уровне. И оказалось: чтобы искать ответы, нужно сначала научиться задавать вопросы. У кого нет вопросов, тому не нужны ответы. Его отцу и другим фарисеям просто не нужны эти вопросы. Иоанн не может знать, что через 150 лет один из отцов христианской церкви, основанной Иоанном и по сути своей фарисейской, провозгласит: “Мысль есть зло”. Его будут звать Тертуллиан, и он будет настаивать на том, что вере не нужны вопросы, которые сводят с ума. Но мир станет от этого еще более безумным.

– Простите мне мою любознательность, - опять извиняется Матфей. - Я издавна увлекаюсь греческой философией. А в ней совсем по-другому используются слова, чем в Писании. Вас интересуют книги язычников? - он все еще боится оскорбить своих гостей и потерять собеседников.

– Одна такая лежит у меня в суме.

Признание Иисуса вдвойне радует его.

– Неужели? Какая же?

– Это греческий перевод. Книга написана далеко на Востоке.

– В Персии?

– Нет.

– В Индии?

– Думаю, еще дальше.

– Я читал о далеких землях у Геродота. И многое слышал от других. Но это скорее было похоже на небылицы. Можно мне будет почитать вашу книгу?

– Конечно.

– А хотите посмотреть на мои книги?

– С удовольствием.

Матфей стремительно поднимается и скрывается во внутренних покоях дома. Слышно, как он открывает какой-то ларь и хлопает крышкой, а через пару минут он появляется с несколькими свитками. Он кладет свитки перед собой и начинает их подавать Иисусу.

– Вот самые ценные. “Федр” и “Апология” Платона, - с гордостью показывает он.

По тому, как Иисус принимает эти свитки, по выражению его лица Матфей узнает в нем члена общего для них братства - всемирного братства книгочеев.

– А это Протагор. Вы можете почитать его, - радушно предлагает он.

– Я его читал. И даже кое-чему научился. Человек - мера всем вещам: существованию существующих и не существованию несуществующих. Человек мерит все собою. Не об этом ли ты говоришь, Матфей?

– Именно так! Вы меня поняли.

– Ты верно заметил, что человеку не место в Царстве Небесном. И не только телу его, но и его душе. Беда в том, что человек может мерить все только человеческим. А мерит он - ни много, ни мало - все вещи, весь мир и своего Бога. Мера эта - его язык. Не тот, которым он говорит, но тот, которым он видит и слышит, чувствует и думает. Душа - хранилище этого языка. Душа и мир единосущны. И не может быть одно без другого. Мы вчера говорили об этом с Иоанном. Помнишь ли ты, Иоанн?

– Да, учитель. Мир творится словом.

– Можно сказать и так. Мир существует только в языке и не существует без языка. Можно сказать, что только душа и существует, и нет ничего кроме нее. Что ты скажешь на это, Матфей?

– Я понял, господин,- осторожно отвечает мытарь, - что вы не говорите просто так, и над вашими словами нужно думать, прежде чем отвечать. Я не хочу выглядеть глупым.

– Но что-то ведь ты подумал. Скажи нам, - дружески предлагает Иисус.

Матфей колеблется, подбирая слова.