Скорбь преисподней

– А чего это ты себе накидываешь? Я же видел два твоих выстрела.

– Разве ты не видел, как двое стояли друг за другом? – продолжая макать иглу в склянку с тушью, ответила Рони. Она наносила на ноги татуировку в виде точки, одну за каждого убитого, так что ноги были в мелкий горошек, будто в прозрачном платье, выглядело это эффектно, и никто никогда не догадается об истинном значении сей красоты.

– Хочешь сказать, ты двоих одним выстрелом?

– Бывало, и троих, но это большая редкость, чтобы так удачно легла траектория.

– И зачем ты это делаешь? Ну точки свои. Хвастнуть? – продолжал молодой, надоедливый голос её соратника.

– Нет, чтобы помнить.

– Что помнить? Что бы не забыть, скольких ты прихлопнула?

– Что бы помнить, кто я.

– Как глубоко… А почему именно точки?

– Потому что я поставила точку.

Пошло минутное затишье, в котором парень погрузился в себя, обдумывая смысл вышеизложенного, и всё это читалось на его лице.

– А ещё, чтобы знать, когда пора на большую охоту, – всё столь же монотонно, многозначительно и загадочно излагала Рони, будто специально вызывала интерес у собеседника, а потом укоризненно глядела на него за излишнюю болтливость.

К лежбищу ворвалась овчарка, прыгнула на ребят, и только Рони успела достать нож из берца. Собака остановилась в паре метров от них, Рони держала нож так, чтобы она его видела. Овчарка лаяла, скалилась, дергалась, бесилась, но ближе не подходила – знала, что за предмет в руке девушки, чувствовала, чем кончится. Этому трюку её когда-то научил старый сиделец, и теперь он в очередной раз спас ей жизнь. Животное не могло напасть на людей под страхом быть вспоротой, но и люди не могли напасть с ножом на собаку, а до оружия – метра четыре, животное не даст до него добраться, выберет правильный момент и схватит за руку, держащую нож, нож выпадет из руки, и кости захрустят. Это был замкнутый круг, в котором, скорее всего, рано или поздно победит животное. Раздался выстрел, фиолетово-чёрную чёлку окропило красным, овчарка коротко проскулила и упала наземь. К лежбищу подошёл третий с ружьём.

– Собирайтесь, собака далеко не уйдёт от хозяина.

Оцепенение спало с молодых тел, и нехитрые предметы быта торопливо начали помещаться в рюкзаки.

Выйдя к реке, ополченцы прошли сквозь жгучий стланик и прошагали несколько километров по воде, дабы сбить запах следа. Собака – лучший друг человека, но худший враг преследуемого. Она может долгое время идти по следу, даже если ветер, улавливая ничтожные молекулы наступившего ботинка. Единственное, что наверняка остановит собаку, это ливень, продолжительный, мощный ливень. Поэтому сопротивленцы не могли пойти в лагерь, это риск привести гостей домой. Необходимо несколько дней простоять на одном месте, чтобы наверняка убедиться, что слежки нет.

Была выбрана удобная расщелина в скале, подход к которой был открыт взору, где и развернулись преследуемые. Место было что надо, из глубин ущелья было видно далеко вперёд и сверху вниз, зато их не было видно издалека.

Змеиное гнездо пришлось кстати, и парочка пятнистых верёвок, которых удалось поймать, пошла на ужин. Во время боевой вылазки, которая могла продолжаться неделями, ополченцы не были привередливы в еде, впрочем, как и ко всему остальному, но, на удивление, гадюка на костре – вещь вкусная, напоминает курицу, только косточки неполые, непривычно. Ещё есть запасы правильных грибов, которые снимают чувство голода и расслабляют. Но из-за последнего их употребляют лишь в самый безвыходный момент – оставаться с трезвым рассудком жизненно важно.

Прошли сутки, на горизонте так никто и не появился, но суток слишком мало, надо ждать ещё. В отличие от предыдущих похожих случаев, в этот раз голодать не пришлось – один из кусков скалы истекал пресной водой, птицы регулярно залетали целыми стаями и бесшумно сбивались луком, костёр можно было безопасно разжечь в глубине расщелины. И даже спать было на чём – с вершины сорвались обречённые деревья. Не место, а рай для засады.

Минимальное число в три дозорных взято не с потолка, так можно распределить затраты сил и отдых равномерно, находясь продолжительное время в круглосуточном наблюдении. Создаётся цикл из трёх событий продолжительностью по четыре часа: дозор, сон, кухня. Пока первый находится в дозоре, второй спит, а третий готовит; через четыре часа тот, который готовил, идёт в дозор, старый дозорный – спать, а тот, кто спал, – готовить. Время доказало – так можно сосуществовать месяцами. Для ликвидации небольшого вражеского отряда трёх человек тоже вполне достаточно, если тот застали врасплох, неожиданно. Один снайпер и два штурмовика – то, что доктор прописал.

Началась вторая половина третьего дня засады. Старший группы спал, болтливый кашеварил, добавляя в суп из воды и вороны пороху для солёности, а Рони наблюдала в снайперский прицел, как два зайчика выпрыгнули из леса и зарезвились на равнине, на той, по которой они пришли. Зайчики беззаботно бегали друг за другом, подпрыгивали, щипали траву, и ничто их не смущало.

– Подъём! – прокричала фиолетово-чёрная.

– Заметила кого? – всхлипнул пробуждённый старший группы.

– Наш след простыл, животные больше не чувствуют его.

– Сворачиваемся, – одобрительно кивнул старший, а болтливый начал делить ворону на троих. Ополченцы шли через густые заросли хвойника расслаблено, болтали о чём-то неважном, болтливый шёл спереди, срубая мачете затмевающие путь ветви, как вдруг – лосиная голова. Она стояла и смотрела на изумлённых зрителей, мирно жевала траву. Ребята задёргались в душе, но телом не шелохнулись. Лося так просто не убить, да и шум поднимется знатный, зато лось может тихо и спокойно нанизать их на рог, как на шампур. Но он этого не сделал, а просто повернул голову и ушёл.

– Да уж…

– Свезло так свезлооо…

К вечеру следующего дня группа вернулась в поселение, где жизнь плескалась с каждого квадратного метра, заражая собой всё, до чего дотянется. По центру селения в хаотичном порядке стояли деревянные столы с лавочками. Они были забиты людьми, которые ели, играли во всякое и разговаривали. Баня была истоплена и готова к приёму гостей, сушёные веники висели возле неё на жерди и манили использовать их своим шелестом и добрым запахом.

– Даже не знаю, чего я хочу больше – есть или париться.

– Я бы хотела, что б ты первым делом пропарился и переоделся.

– С чего это вдруг? – удивлённо уточнил болтливый, а старший группы тонкий юмор оценил и в голос рассмеялся, ведь он тоже чуял кислый запах пота и гормонов молодого парня.

Помывшись и переодевшись, состоявшая группа из троих села за свой обычный стол и начала дербанить кабанчика. Очень хорошо он заходил под треск костра и близкой по сердцу песни под гитару:

Перемен, требуют наши сердца,

Перемен, требуют наши глаза,

В нашем смехе и в наших слезах,

И в пульсации вен:

"Перемен!

Мы ждём перемен!"

За неровно вырубленный, сучковатый стол подсел мужик с хитроватым лицом при лёгком перегаре. Это был барыга, так его все и звали. Промышлял он тем, что обменивал добросовестно собранные пожилым контингентом грибы на всё подряд, что нужно лагерю – в основном боеприпасы, конечно, – так что более-менее был уважаем. Барыга громко ударил дном мутной склянки о стол, нарисовал улыбку на хитром лице, сделав щетину непропорционально густой в уголках рта и заговорил: