Скорбь преисподней

Явление третье

Фиолетово-чёрная чёлка прикрыла половину девичьего лица, открытая половина испускала чистое счастье. Кожаная косуха на маленьком белом тельце болталась привлекательным решением, олицетворяя молодость, а не анархизм. Коричневая бутылка нефильтрованного в гладких ручонках с радужным маникюром подходила по гамме к картине. Ангелок легко летел по тротуару непринуждённой походкой, неся в себе беззаботность и вызывая искренние улыбки на лицах прохожих, те по-доброму завидовали и радовались за её счастливую молодость. Она порхала этим удавшимся летом сквозь зной дня, и пот с нефильтрованного капал на раскалённый асфальт, смешиваясь с капелью кондиционеров, образовавших ровным строем лужи, потекшие от бессилия перемалывать жар в холод. Она была создана как эталон счастливого подростка, и жизнь её бесценна, как достояние свободного народа.

Но это было вчера, а теперь война. Теперь жажда жить познакомила её с автоматом Калашникова, и он щёлкал в её руках, тряс нежное тело, и дым от пороха слезил глаза, и слёзы текли по веснушкам. Вместо капель – звон гильз, а фиолетово-чёрная чёлка теперь не прикрывала, а защищала половину лица. Кожаная косуха оказалась хорошей экипировкой и олицетворяла теперь не молодость, а анархизм, так как на коже её теперь грязь и капли забуревшей крови.

Как это было?!

Те, кто вчера думал, что его это не коснётся, что очередной конфликт двух народов – политическая шутка, теперь собственными ногами смешивали грязь с кровью. Воевали не воины, воевали солдаты, так что не было ни чести, ни доблести. Кровь, говно и слюни в одной бочке. Любой ценой насолить противнику. В сердцах людских не было огромной любви к родине и какой-то светлой идеи о будущем, и поэтому не было героев, бегущих на верную смерть с криком, а были ухищрения и подлянки, вследствие чего страдали мирные. Война началась в умах правителей, а продолжилась в домах простых людей, в голоде, холоде и страхе, настоящем страхе, когда не уверен в следующим вздохе.

Группа ополченцев окрестила Веронику «Рони», и теперь носительница фиолетово-чёрной чёлки вместе с остальными подростками обучалась военному делу; скорее, даже не делу, а ремеслу. Написанная когда-то Уильямом Пауэллом «Поваренная книга анархиста» сохранилась в бережных руках коллекционера, несмотря на запрет, и служила теперь учебником для подростков, коих было чуть больше десяти, и подростки с радостью изучали: как изготовить нитроглицерин из средства для мытья посуды, а из того – динамит, добавив вазелин и опилки, и куда потом заложить этот динамит, чтобы здание рухнуло наверняка. Конкретно Рони делала упор на стрельбу, ведь, как недавно выяснилось, её пуля – самая точная.

Как это было?!

Группа подростков бежала лесом из эпицентра утренней стрельбы. Непонятно как выжившие, они безустанно неслись в необдуманном направлении, лишь бы подальше, это их привело в новые события, где они оказались меж двух огней перестрелки.

Фиолетово-чёрная чёлка устала умирать, одна за другой смерть проходила мимо, всё ближе и ближе, почти касалась её. Столб земли и листьев взмыл в верх, приближался к подросткам краем, это пули плескались, протекая узким ручейком автоматной очереди.

Пожилой хиппи при длинных светлых кудрях и в грязно-белой рубахе стоял от них метрах в ста и беспомощно наблюдал, предав своему лицу скорбный вид. Ручеёк потёк от одного края просеки к противоположному, в аккурат через ребят, туда, откуда доносились отеческие слова – «уходите», но ребята не могли идти, страх сковал их.

Свинцовые пчёлки ужалили первого подростка, стоявшего с краю, и пронзительный вопль затмил всё, сжал человеческие сердца, вывернул души. Тогда и выступили слёзы с усталых старческих очей, пробежали по длинным светлым кудрям, соскользнули вниз мимо грязно-белой рубахи, и разбились о землю; а ручеёк тем временем продолжал течь, приближаясь к следующей жертве.

С разбившейся о землю старческой слезой в Рони родились силы и уверенность, она подобрала Калашников, выбрала сторону, откуда доносился неродной ей язык, и он защёлкал в её руках, тряс нежное тело, и дым от пороха слезил глаза, и слёзы текли по веснушкам. Когда патроны у Рони закончились, оставив после себя клуб дыма, неродные её уху слова стихли, они умерли вместе с хозяевами. Из леса вышли ополченцы, перевязали подростку раны, соорудили носилки, положили в них раненого и позвали остальных с собой в лес. Рони попросила старца тоже забрать, «старец – из наших, я это чувствую», но никто кроме фиолетово-чёрной чёлки его не видел, да и она сама теперь не могла его найти.

В глубинах леса был вырублен небольшой, но достойный посёлок, с баней по-чёрному и каким-никаким колодцем, здесь и обитало сопротивление, живя и воюя. Совместить жизнь с войной – дело непростое, особенно для мирных, которых не кормит армия. Вырастить овощи, поймать дичь, взрастить потомство, выгнать оккупанта с родной земли, выжить самому – всё это практически не совмещаемо и граничит с фантастикой, но этим людям это как-то удавалось. Они переселились в скрытном, никому неинтересном месте и теперь тут живут, периодически досаждая недругу короткими атаками из самых непредсказуемых мест, устраивая диверсии. Чистый анархизм в своей сущности – устроить новый порядок из старого беспорядка, наплевать на прогнивший закон и продажных политиков, и в то же время отстаивать свою свободу, воевать за родную землю, землю, которая не досталась просто так, по нелепой случайности. Эта земля была дарована предками, которым в свою очередь её даровали их предки, и каждое поколение её защищало. Земля эта – национальное достояние, и теперь её будет защищать новое поколение.

Хозяйство вели женщины, взяв на себя помимо исконно женских обязанностей, в виде уборки, готовки, стирки, нянченья, ещё и земледелие.

Мужики охотились, рыбачили, но по большей части воевали. Подрывали важные для врага объекты, те, что были им по силам, минировали наиболее вероятные пути движения вражеских эшелонов, нападали на маленькие группы разведки и отравляли воду вблизи мест дислокации противника.

Дети занимались тем, чем положено заниматься детям: росли и учились. Правда, теперь нестандартно. Пропали компьютеры и приставки, появился футбол и всё остальное, что было в детстве у их родителей. Учёба тоже видоизменилась, адаптировалась под реалии. Пропали менее важные предметы, появились новые: подрывная деятельность, маскировка и стрельбы, конечно же.

Пенсионеры помимо приготовления самогона занимались тем, чем никто кроме них заниматься не мог, а именно собирательством правильных грибов, тех, которые могли расслабить в конце рабочего дня, снять усталость и придать настроение. Кроме того – эти грибы охотно обменивались на боеприпасы,

Кому война, а кому мать родна,

так неретивый прапорщик обменивал патроны, выданные на стрельбище, а новобранцы вместо положенного отстреливали по полрожка, а когда и по четверть. Это сказалось на боевой подготовке, где от таких солдат было мало толку в условиях перестрелки на средней и дальней дистанции. Хорошо ещё, этим солдатам выпало быть в обороне, и враги подходили сами, но раз на раз не приходится.

Неприкосновенные запасы топлива и сухого пайка тоже обращались в грибы, списывались на учения или срок годности. Так новобранцы обошлись без навыков вождения, что тоже были нужны, а на учениях, которые всё же иногда приходилось проводить во время пребывания высокопоставленного начальства или проверки, бойцы тренировали устойчивость к суровой армейской жизни, деля один сухпай на двоих-троих.

Но прапорщик спал сладко – его совесть была расслаблена грибами, а разум затуманен. Прапорщики другой стороны фронта тоже не выделялись высокой маралью и так же уставали, поэтому им аналогично приходилось снимать усталость. Они ведь тоже люди, им также хочется кайфа. Тротил, гранаты и мины охотно обменивались на желаемое, и личный состав позже проверял их боеспособность, наступая на собственные мины, теряя конечности от родных гранат. Бойцов привезут ещё, страна большая, а прапорщиков мало.

Конечно, не только прапоры занимались разбазариванием казённого имущества, просто они выделялись на общем фоне, ввиду того, что складское хозяйство было в их распоряжении.

Пока суп в котелках солдат становился всё жиже, а бардак всё чётче, патриотизм в молодых сердцах военнослужащих издыхал, падала боеспособность, да и вообще желание воевать. Зато у молодого поколения сопротивления в душе зарождалась страсть. Молодёжь знала, чью крупу они едят, ведала, чьими пулями они стреляют, видела затухающий взгляд противника, и это бодрило, придавало сил и уверенности.