Скорость

Раздевшись, она посмотрела на мужа и сказала вполголоса:

— А Петра почему-то не было.

— Так он же в рейсе, — ответил Роман Филиппович. — Скоро должен вернуться. Ты меня тоже, пожалуй, собирай. Поеду с Сазоновым.

— Прямо сейчас? — удивилась Евдокия Ниловна. — Ты же говорил, что после двенадцати.

— Правильно, говорил. А тепловоз осмотреть надо? И еще хочу зятя встретить. Надо же сообщить о сыне.

— Опять скандал заведешь? — насторожилась Евдокия Ниловна. — И что ты за человек такой. Уж ради внука бы помирился.

— Не волнуйся, — сказал Роман Филиппович, — никакого скандала не будет. Поздравляю с сыном, и все.

— Ну и хорошо. — Хозяйка облегченно вздохнула.

А за окнами не унимался буран. Хлестали по забору промерзшие ветви акации. Скрипела сбитая со щеколды калитка.

11

Елена Гавриловна Чибис давно уже не приходила домой такой расстроенной, как в этот вечер. Не снимая шубы, она села к столу, подперла разгоряченные щеки ладонями, задумалась.

Три часа назад, перед самым концом смены, ее вызвал к себе Сахаров. Глаза у него были недобрые, колючие.

— О семейной неприятности у Дубковых знаете? — спросил он с явным раздражением. — Это ваша с Алтуниным работа. Теперь любуйтесь!

Елена Гавриловна попыталась было возражать. Она стала доказывать, что начальник депо прав и что вопрос этот надо непременно обсудить с коммунистами. Но Сахаров остановил ее.

— Вот что, — сказал он, пристукнув ладонью по краю стола. — Ваше заседание бюро отменяю.

Елена Гавриловна, не сказав больше ни слова, застегнула шубу.

На улице она долга стояла в раздумье, повернувшись в сторону путей. Там, в густой снежной сумятице, свет прожекторов был мутный и мерцающий. Гудки паровозов звучали отдаленно, приглушенно. Казалось, весь железнодорожный узел с постройками и поездами вдруг куда-то отодвинулся.

Прошел Сахаров. Прошел торопливо, даже не повернулся. Его полусогнутая фигура мелькнула сперва под большим фонарем, потом на мосту, в косматых снежных вихрях.

«Успокоился», — досадливо покачала головой Елена Гавриловна и тут же подумала: «Хорошо бы поговорить обо всем с Алтуниным. Поговорить сейчас, не откладывая». Она посмотрела на окна его кабинета. В них горел свет. Не теряя времени, Чибис побежала по каменной лестнице кверху и, как всегда, без стука распахнула дверь. Но в кабинете сидел не начальник, а главный инженер Шубин.

— Прохора Никитича не ищите, — сказал он мягким сочувственным голосом. — Уехал на линию. Вернется, вероятно, не скоро.

Еще целый час пробыла она в депо, поджидая Алтунина. Но так и не дождалась. И теперь, добравшись до квартиры, сидела наедине со своими тяжелыми думами. Никак не могла она понять, почему это Сахаров боится разговора о поведении Мерцалова на партийном бюро локомотивного цеха. Неужели он думает, что коммунисты не смогут правильно разобраться в происшедшем?

Елену Гавриловну кто-то тронул за шубу. Она вздрогнула и прижала руку к груди:

— Ой, Наташенька, милая, как ты вошла сюда?

Смуглолицая, черноволосая девочка лет тринадцати, в узких синих брючках виновато отступила назад и несколько секунд стояла, не разжимая губ.

— Ты не стучала?

— Нет, — закачала головой девочка. — Я хотела постучать, а вижу: дверь открыта. Вы напугались, да?

— Очень. — Елена Гавриловна улыбнулась и, взяв Наташу за руку, притянула ее к себе. Это была дочь Алтунина.

— Тетя Лена, — сказала она, грустно опустив голову, — у нас Вовик плачет.

— Что с ним?

— Не знаю. Я положила его спать, а он плачет и плачет.

— Бедный мальчик. Ну, пойдем к нему.

Квартира Алтунина была в том же подъезде большого каменного дома, только выше этажом. Состояла она из трех комнат. Всюду горел свет. Вовик сидел на кровати и полусонным голосом выводил:

— Где моя мама? Хочу маму.

У Елены Гавриловны сжалось сердце. Она в первую минуту даже растерялась. Потом села к кровати и взяла руку мальчика в свои ладони.

Наташа и Володя уже второй год жили без матери. Им казалось, что она куда-то уехала и должна скоро вернуться. Ее бусы из прозрачного янтаря были накинуты на мраморную женскую статуэтку возле зеркала. Здесь же лежали два зеленых гребешка и трубочка с губной помадой. В прихожей стояли резиновые ботики и висела беличья шубка.

Как-то вскоре после вселения Алтунина в эту квартиру Елена Гавриловна попросту сказала ему, что шубку надо бы убрать с вешалки, иначе ее может испортить моль. Но потом пожалела о своем совете и больше никогда не повторяла его.

С Наташей и Володей Елена Гавриловна подружилась сразу же, как только отец привез их в этот город. Случилось так, что Алтунин, не успев распечатать вещи, уехал по вызову в управление дороги и пробыл там почти двое суток. Все это время дети находились у Елены Гавриловны. Спали они на ее кровати. Ей очень непривычно было слышать по ночам их тихое безмятежное посапывание. Она часто поднималась с дивана, зажигала ночник и подолгу смотрела на своих гостей, сперва с любопытством, потом с какой-то теплотой, которой не испытывала никогда в жизни.

С тех пор Наташа и Володя стали прибегать к Елене Гавриловне смело, как домой. Она тоже навещала их частенько, приносила им конфеты, пряники. Правда, месяца три назад эти хорошие отношения между ними чуть было не испортил сам же Алтунин.

В тот день в депо совершенно неожиданно приехала строительная комиссия. Зная, что Прохору Никитичу быстро от нее не отделаться и что Наташа учится во вторую смену, Елена Гавриловна поторопилась в детский сад за Вовиком. Она одела его, повязала ему на шею свой бордовый шарф и увела в Дом техники на вечер художественной самодеятельности.

Туда же часа через два пришел Алтунин. Может, он был расстроен придирками комиссии, а может, его разозлило то, что Чибис с Вовиком сидели на виду у рабочих и машинистов, только он сразу же взял сына за руку и повел из зала. Елена Гавриловна тоже встала и пошла следом. В вестибюле он остановил ее и сказал сухим категорическим тоном, что в семейной опеке со стороны партийного руководителя не нуждается и что советует больше подобных экспериментов не устраивать.

В ту ночь Елена Гавриловна долго не могла уснуть. Она сидела на диване и плакала. Ей вспомнилось, как в сорок четвертом пришло извещение, что муж ее, Николай Зеленцов, старшина первой статьи, кавалер ордена Славы, погиб. Она так же вот плакала по ночам. Потом целых восемь лет не могла заставить себя поверить, что Николая уже нет в живых. Ей все время казалось, что он где-то в пучине бушующих вод уцепился за обломок корабельной мачты, полуживой доплыл до чужого берега и там, закованный врагами в цепи, ждет удобного момента для побега. Сколько раз во сне она разыскивала его по глубоким мрачным ущельям. Неистово била кулаками в железные двери, но они не открывались.