Скорпион

Я услышал молодой напряженный фальцет (фоном проходил какой-то посторонний "металлический" звук): "Михаил Яковлевич, родной. Надеюсь, эпизод, где мы с тобой главные герои, понравился. Уж прости, если, что не так. Оригинал у нас. Скандала я и мои друзья не хотим, и поэтому обращаемся с просьбой: подать в отставку. О чем рассчитываем услышать скоро, а точнее: в понедельник после полудня. Разумеется, настоящая пленка будет возвращена. На добрую память. От себя добавлю: Мишенька, люди здесь серьезные и шутить не будут. Не держи на меня зла - так получилось. Я тебя люблю".

– Вот таким образом, - беспомощно развел руками господин Фиалко. Отставка? Вы представляете, что это такое в сегодняшней политической ситуации?

– Сейчас началась пятница, - проговорил я, взглянув на часы. Пятница, суббота, воскресенье и понедельник до полудня. Неплохо по времени.

– Вы думаете?

– Когда получена посылочка-то?

– Посылочка?
– поначалу не понял, потом ответил, что вчера вечером: фельдъегерской, напомнил, связью.

– О каком эпизоде речь?
– спросил я.
– Есть возможность его посмотреть?

Эти вопросы необыкновенно смутили высшее должностное лицо, заикаясь, оно поинтересовалось: имеется ли в том такая необходимость?

– Чики-чики-так, - ответил я.
– Михаил Яковлевич, мы не в бирюльки играем.
– И выказал мнение: первое впечатление такое, что он взят на крючок некой спецслужбой. А это значит, что игра может приобрести взрывоопасный характер.

– Спецслужбой?
– помертвел чиновник.
– Я так и знал.
– Всплеснул руками, как баба.
– Боже мой, какой я дурак. Кто ещё может так... так бессовестно действовать? Только они.

– Михаил Яковлевич, нынче спецслужб, как собак недорезанных, попытался успокоить впечатлительного собеседника.
– Любой банк подобную службу имеет. Главное определить, кто более всех заинтересован в вашей отставке?

– Нет, это он, это он, - от страха едва не потерял сознание.
– Как сразу не догадался. Какой ужас, это какой-то тридцать седьмой, понимаешь, год?

– Вы о ком?
– поморщился. Вот не люблю иметь дело с подобными сентиментальными субъектами. У них внутри партикулярная труха да интеллигентская плесень.
– Михаил Яковлевич, повторяю вопрос: кто он?

В конце концов после стенаний и проклятий господин Фиалко сознается, кого он имеет ввиду. Я искренне смеюсь: в своем ли вы уме, уважаемый Михаил Яковлевич? Зачем главному телохранителю страны заниматься этим мелким и паскудным дельцем, коли ему достаточно шепнуть Телу на ушко любые нужные слова. Впрочем, этот домысел легко будет мной проверен.

– Да?
– не верят мне.

– Лучше скажите, Михаил Яковлевич, - говорю я, - с какими коммерческими структурами вы имели дело? И насколько тесны были ваши контакты, - и уточняю, - деловые.

– Да, вижу, вы компетентный товарищ, - горестно вздыхает.
– Надеюсь, вся информация останется в этих стенах.

Я кивком подтверждаю его надежды. И выслушиваю монолог о том, что он, человек у кормила власти, вынужден лоббировать в правительстве некоторые производственные вопросы, связанные с умирающей химической промышленностью. И не только ради живота своего, но исходя из общенациональных интересов. Я внимаю: конечно-конечно, национальные интересы прежде всего, как без этого - без этого никак нельзя, надо блюсти интересы державы и как можно больше выпускать ядовитых феноло-формальдегидных смол и прочих стирол-радон-сульфатов на душу населения. Чтобы потравленный народец наконец понял, что жизнь прекрасна и удивительна, и принимать её надо такой, какая она есть.

Вот откуда у нас, гражданин Фиалко, миллиончик вечнозеленых на защиту личной чести и достоинства. Во времена бескомпромиссной борьбы с расхитителями социалистической собственности вас бы без промедления шлепнули у стеночки, а сегодня вы находитесь под защитой демократических завоеваний. Впрочем, это меня меньше всего интересует. Мы живем по законам текущего времени и поэтому я внимательно слушаю вас, голубого мазурика, а не пускаю в утильсырье.

– То есть, как понимаю, с генералами от Химии вы открыто не конфликтовали?

– Упаси Боже!

– И выполняете все взятые на себя обязательства?

– Безусловно, - смотрит честнейшими глазами.

Я делаю вид, что верю. И как можно не верить такому чистому печальному взору? Но на всякий случай, используя собственный шифр, записываю данные о нескольких фигурантах с генеральскими эполетами, где вместо звездочек блистают кристаллики неизвестной науки красной ртути.

– Что еще?
– спрашивает истомленный откровениями хозяин.
– Кажется, все?

– А кино?

– Ах, да, - вспоминает.
– Право, ничего интересного, Александр.

Я настаиваю - надо, Михаил Яковлевич, надо, исключительно для пользы дела. Ну разве что для пользы дела, обреченно отмахивает рукой в сторону кабинета - там видеоапаратура. Я поднимаюсь с пуфика и вижу: дверь гостиной приоткрывается и на пороге... призрак в легком воздушном пеньюаре. Потом понимаю - это девушка, вполне земная: с распущенными светлыми волосами, с превосходными телесными формами, угадываемые за сквозным шифоном.

– Ты не один, папа, - говорит мягко.
– Я пришла сказать тебе спокойной ночи. Ирвинг Моисеевич уже спит в бельэтаже.

– Да-да, мой ангел, - господин Фиалко целует полусонную дочь в лоб. Спи, дружочек, а мы ещё поработаем.

Прелестный призрак исчезает, оставив за собой шлейф дорогих духов и таинственности. Надеюсь, девушка не ведает о скелетах, как выражаются англосаксы, которые висят в шкафах папы?

– Это Марина, - возвращается тот.
– Утром я вас познакомлю.

Я иду в кабинет за хозяином, похмыкивая от его оптимизма: до утра ещё надо дожить и вообще неизвестно, где буду через час.

В кабинете нас встречает тишина и тени великих, чьи мысли и гениальные устремления спрессованы в книжных кирпичах с позолоченными корешками. На дубовом письменном столе старинная лампа, которой, похоже, пользовался великий Ильич, изобретший одноименную лампочку. Я присаживаюсь перед телевизором. Господин Фиалко ключиком открывает сейф - извлекает видеокассету.

Пятиминутный эпизод из любительского фильма мне категорически не понравился. Если быть откровенным до конца: более омерзительного зрелища на экране ТВ я не видел в своей непродолжительной и грешной жизни. Неизвестный мне порнограф хорошо владел своей профессией. Это была жесткая непристойная порнография, где помимо известных мне лиц, участие принимали два мальчика-херувимчика лет по тринадцати. Два пьяных в дымину извращенца делали с ними такое, что у меня появилось стойкое желание набить морду великодержавному сановнику.