Скорпион

– Хоромы, - согласился я.

– Ой, добры хоромы.

– Хоромы, всем хоромам хоромы.

– Ой, хоромы-хоромы.

– Прекратите, люди, - вмешалась в наш столь содержательный разговор Марина и спросила: не против ли я, если вместе с нами к роднику Большого припадет ещё одна дама?

– Дама?
– насторожился.

– Очень приятная дама, - рассмеялась девушка.
– Дина Штайн, она дипломат из Германии. И журналистка тоже.

– Под твою ответственность, - передернул плечами.
– Еще ославит на весь мир.

– Ну тогда вперед, страховой агент!

Бабулька подслеповато поглядела снизу вверх на меня, затем вздохнула и перекрестила:

– Идить с Богом, детки.

И с этим сердечным благословением мы, великовозрастные дети, помчались на вездеходе туда, где можно было приобщиться к высокому искусству.

Встретив у парадных колонн Большого даму Дину Штайн, похожую на крашеного мопсика, но на шпильках, я направил её и Марину в царственный зал, а сам поспешил в гальюн: сказалось тороватое чаепитие с дорогой Василисой Павлиновной.

Увидев себя, мятого, в зеркалах, решил привести в порядок. Стащил куртку и принялся умываться. Когда плескался, как утка в пруду парка Кузьминки, явился ломкий человек в костюме с алмазными блёсками и в такой же мерзкой феске. Парадным вихляющим ходом и макияжным обличьем он походил на того, кто был в экстренном розыске, то бишь на Макова, и поэтому я без лишних лирических колебаний приставил к его головному убору ствол "Стечкина". Мои действия в зеркальном туалете произвели на популярного эстрадного певца Пенькина (как позже выяснилось) неизгладимое впечатление. Он широко открыл глаза, точно не веря такому безобразию, потом присел от страха и совершил в искрящиеся штанины то, за чем он, собственно, и пришел в это комфортное во всех отношениях место общего пользования.

Убедившись, что произошла ошибка, я шаркнул ногой и посчитал нужным заметить:

– Хотя ты и в феске и певун известный, но совет мой добрый: носи бирочку с Ф.И.О. Понятно, козел? Тогда не будет никаких недоразумений, уверяю, - и поспешил покинуть неприятное общество того, кто своими высокохудожественными устремлениями раздвигал не только сценические горизонты российской песни, но и послушные попки своих слушателей.

С легким скандалом меня запустили в зал с позолоченной геральдикой и тяжелым пурпурным бархатом. Из оркестровой ямы доносились, прошу прощения, чарующие звуки. На сцене уже происходило балетное действо - происходило по своим странным искаженным законам. В слабом свете и в десятом ряду я обнаружил своих милых спутниц. Пройдя по ногам восторженных зрителей, плюхнулся в плюшевое кресло. Марина покосилась и сдержанно улыбнулась, радуясь, очевидно, тому, что я не свалился в оркестровую яму.

Что сказать про балет? Больше всех мне понравился танец маленьких лебедей и то, что я имел возможность осмотреть зал. У многих лица были, как маски, и у меня возникло впечатление, что нахожусь среди манекенов. Естественно, тот, кого я искал, отсутствовал, видимо, по причине уважительной - или спешно улетал из страны, или лежал на мусорной куче.

– Не понравилось, Саша, - спросила Марина во время антракта. Инициатива-то твоя, по какой причине?
– смотрела хитро.

– Хотел сделать приятное, - и хотел поцеловать ручку.

– Не ври, - ударила по затылку.
– Признавайся нам во всем, или мы с тобой не дружим, да, Дина?

– Да, - ответила та с незаметным акцентом и улыбаясь мне, как Гретхен рыцарю в железных доспехах.

– Признаюсь во всем, - согласился я.
– Но прежде выйдем на свежий воздух.

Когда мы втроем сели в автомобиль, Марина потребовала от меня обещанного признания, кто я есть на самом деле? По утверждению девушки, образ затюканного страхового агента никак не складывался в её глазах.

– Да, Дина?

– Да, - отвечала та.
– Алекс, вы не страховой агент - вы агент КГБ или как это у вас сейчас называется?

– Нет, страховой агент, - валял ваньку.
– И мой образ очень даже складывается.

– Саша, меня тоже учат профессии, - объяснилась Марина.
– Ты такой страховой агент, как я топ-модель.

– Жаль, что ты не она, хотя вполне...

– Прекрати, - потребовала.
– Как я понимаю, у папы неприятности. И очень большие неприятности.

– Сейчас жизнь такая, неприятная, - передернул плечами.
– Марина, лучше будет, если каждый из нас...

– О, прошу меня извинить, - выступила мадам Штайн.
– Но я пожалуй, пойду.

– Нет-нет, мы Диночку не отпускаем, - заволновалась Марина.

Короче говоря, мы договорились, что чужеземная любительница нашей "клубнички" приглашается на поздний прощальный ужин при свечах у бабульки Василисы Павлиновны, поскольку она, Дина Штайн, разумеется, завтра убывает на родину.

– И зачем нам этот мопсик, - не выдержал я, когда дама покинула автомобиль.
– Нам и так хорошо, вдвоем?

– Она хорошая, - отвечала Марина.
– А ты противный и невоспитанный.

– Почему?

– Не умеешь скрывать своих чувств.

– Я не умею?
– возмутился.
– Еще как умею.

– Не умеешь. Когда я сказала про ужин при свечах... втроем. Тебя, беднягу, перекосило как калитку.

– Какую такую калитку, черт побери! Я же говорю...

Девушка прервала мои вопли - прервала поцелуем, неожиданным и бесконечным. Я попытался оказать посильное сопротивление, увы, сражаться с подобными бесподобными фуксиями могу только в постели и то с их добровольного согласия.

Словом, menhanter потерпел полное фиаско. В том смысле, что поведал настырной будущей журналисточке о нелегких проблемах, задевающих служебные интересы господина Фиалко, которые я, якобы сотрудник ФСБ, обязан защищать. Само собой разумеется, рассказал в том информационном объеме, который посчитал минимальным для компенсации чужого любопытства.

– Значит, мы для начала ищем субъекта неверной половой ориентации? улыбнулась Марина.

– Мы?
– хмыкнул от такого нахальства.

– Я тоже хочу вести расследование, свое.

– Марина!

– И я могу тебе помочь.

– Как?

Все оказалось просто - знаменитый журналист Гостюшин, который вел "поток" в МГУ, занимался именно этой проблемой. И даже опубликовал несколько материалов под общим названием "Голубые ели...".

И пока Марина по телефону договорилась с ним о срочной вечерней встречи, я купил бутылку родной, чтобы разговор на малоприятную тему не слишком испортил нам всем настроение.

Проживал действующий журналист в центре, в Козихинском переулке. Дом был старо-московский, добротный, с парадной лестницей и лязгающим современным лифтом.