Скотство и чуть чуть о плохих грузинах
Шрифт:
Лагутин и Брэм терпеливо ждали, покуда их непосредственный куратор от правительства сам расскажет, что за работа им предстоит, и что за документы предложены их квалифицированному, и почти что ученому вниманию.
– Сегодня в четырнадцать часов в резиденции Богучаров Родник шеф озвучит некоторые из основных тезисов новой президентской программы в том, что касается нашего ведомства и ваших подразделений.
Лагутин внутренне обрадовался, у него даже в виске кольнуло от счастья, но он ничем не выдал своего ликования, продолжая все так же, не мигая, следить за небольшой амплитудой колебания начальства.
Брэм
Получается, вызвали для того, чтобы стать свидетелями эпохального события в части телекоммуникационных реформ, о необходимости которой говорили низы… И покуда верхи еще могут, администрация решила что-то поменять в консерватории.
А это значит, что покуда их с Брэмом еще не выкидывают на улицу, как некоторых шесть лет тому…
– Вы, наверное, хотели бы узнать, в чем суть? – вскинул головку Вездеславинский, предугадывая вопросы, от задавания которых подчиненные его удерживались лишь своим аппаратным воспитанием.
Он поднялся со своего места, подошел к окну с видом на море и подкрутил ручку, регулирующую угол вертикальных полосочек жалюзи.
– Суть в том, коллеги, что народу, как и во времена Рима нужно хлеба и зрелищ.
Насчет хлеба позаботятся другие ведомства нашего правительства, а уж зрелища, их качество и эффект от них, это наша задача, коллеги.
– Народу надо дать жвачку, – подал голос Лагутин.
– Таки ми её и даём, – с деланным одесским выговором вставил Брэм.
– А надо еще лучше давать, – сказал Вездеславинский, – руководство возлагает на нас большую ответственность за стабильность масс.
– Ага, – не то серьезным, не то не серьезным тоном сказал Лагутин, – если с хлебом в стране напряг, всегда зовут на помощь солдата идеологического фронта.
– Если хлеба нет, то дай народу изображение этого хлеба, – тоже с самым серьезным видом вставил Брэм.
Лагутин-то знал цену деланной серьезности Вовы Брэма, это же был циник из циников. Собственно, а кто здесь не циник? На телевидении поработать, это ведь как патологоанатому десять лет в мертвецкой отпахать, поневоле душою закоснеешь, когда насмотришься на то, из чего делают духовную колбасу для народа…
– Кстати, Михал Борисыч, слыхали, как Алиса Хованская сказала про это самое? – спросил шефа Лагутин.
– Это какая Хованская? – скинул свои красивые брови Вездеславинский.
– С питерского канала, модная сейчас, – пояснил Лагутин.
– Нет не слыхал, а что?
– Она сказала, что если бы в блокадном Питере работало бы телевидение, то самой рейтинговой программой была бы кухонная передача, типа Смака или "готовь вместе со звездой".
– Дура она, – вздохнул Вездеславинский, – это не профессионально открывать идеологические запретные для народа файлы нашей profession de foi.
– Это точно, – вздохнул Брэм, – однако она недалека от истины, мы показываем то, что они хотят смотреть.
– И скоро уже вычерпаем все до дна, – добавил Лагутин, – уже все их любимые жанры поскрещивали, и голубой огонёк с фигуристым катанием, и концерт на день милиции с цирком и с боксом, и Штирлица с Жегловым на коньках, и Иронию судьбы с Брыльской и Мягковым на кухне с Макаревичем, скоро ничего не останется.
– Да, и это причем все из прежнего золотого фонда, заметьте, на старом золоте сидим паразитируем, – вздохнул Вездеславинский, –
компиляцией занимаемся, понимаешь, нового ничего не накреативили, а руководство страны требует от нас с вами гарантий стабильности, а мы что-то новое в фундамент этих гарантий, в залог грядущей нашей стабильности кладем? Нам государство доверяет самое – самое, и средств на это не жалеет, а потому с нас с вами и спросит.– Не волнуйтесь, Михал Борисыч, – успокоил шефа Лагутин, – у нас с Володей тьма новых проектов.
– Вот будем скоро пенсионерам по телевизору деньги показывать, – не удержавшись, хмыкнул Володя, – если нам Минфин в студию коробку из под ксерокса с наличными подбросит…, – сказал, но тут же застыл, поймав на себе неодобрительный взгляд Вездеславенского.
– Глупая шутка, коллега, – покачал головою шеф, – смотрите, не брякните подобного при Президенте.
Как Лагутин и думал, всю программу вдруг поменяли. Вместо совещания в расширенном составе, Президент ограничился встречей с министрами, которую и показали в новостях.
– Ты-то хоть, не зря прилетала, – сказал Лазутин Миле Мылиной, когда встретил ее в холле нового крнференц-зала.
– Ой, и не говорите, – она была с ним "на вы", все-таки он для нее и шеф, да и потом разница в возрасте.
– Ну, хоть материал нормально отсняли?
Лагутину нравилась Мила, но он, в отличие от некоторых, старался никогда не подавать вида.
– Пять минут, как всегда, – улыбнулась Мила, – а потом все журналисты на выход, ну мы сразу в Москву материал по спутнику перегнали, теперь я вроде как свободна.
Эту её концовку, насчет того, что она свободна, иной бы мог расценить, как скрытое приглашение воспользоваться ее liberatios и пригласить ее куда-нибудь, но только не Лагутин. Он жестко придерживался правил не заводить шашней в своем профессиональном кругу, тем более с нижестоящими по табели о рангах коллегами.
– Ну, тебе повезло, пойдешь купаться, позагораешь, тело столичное зевакам покажешь, а вечером на гомосека английского сходишь.
– А вы, разве не пойдете? – с робкой надеждой поинтересовалась Мила.
– Нет, у меня иной набор культурных предпочтений, – улыбнулся Лагутин и сказав дежурные, – bon journee и adieus, поспешил удалиться по своим начальственным делам, оставив Милу в романтической задумчивости, – каким же набором культурных предпочтений располагает ее высокое начальство, такое милое, но такое недоступное.
Впрочем, – подумала Мила, – если на концерт педика не идет, значит, наверное сам не педик?
Вместо участия в расширенном совещании самого, Брэм и Лагутин попали на совещание со вторым вице, ответственным за некие проекты, которые отныне включали и идеологический.
В большом зале, где они с утра уже встречались с Вездеславинским, теперь было полно народа. За тем же самым столом вкруг сидели почти все руководители столичных телеканалов и крупнейших издательских домов. Перед каждым лежала уже знакомая Лагутину книжица в полиэтилене. Но теперь, кроме книжицы, перед каждым из собравшихся стояло еще и по раскрытому ноутбуку.