Скрип на лестнице

Когда он приходил, она думала о чем угодно, но не о том, что происходило в тот момент. Она думала о книжке, которую читает. Она представляла себе, будто живет в деревне или открывает шкаф – а там дверь в другой мир. Она думала о гномах и эльфах, говорящих деревьях и летучих лошадях. О чем угодно, кроме собственной комнаты и этого человека, который хотел ее фотографировать.

Однажды она обнаружила фотографию у себя под кроватью. Она подняла ее и рассмотрела. Это она? Она едва узнала эту девочку, стоявшую, опустив глаза в пол. Она явно была такой одинокой. Такой испуганной.

Ее глазам стало горячо, но прежде, чем хлынули слезы, она собралась с духом и засунула фотографию в щель в шкафу. Она как следует затолкала ее внутрь и больше не думала о ней.

После нескольких попыток машина завелась. Эльма включила печку на полную, но тотчас убавила мощность, потому что внутрь со всей силы начал задувать холодный воздух, еще больше остужая салон. За короткое время, которое занимала поездка до полицейского управления, машина не успеет прогреться. Она понимала, что дойти пешком даже быстрее, но из-за холода не хотела торчать на улице, если без этого можно обойтись.

Час был уже слишком поздний. Обычно она приходила на работу раньше, но сегодня ночью ей не спалось. Она все думала о Саре и Элисабет, и о том, кто был тот человек. Она знала, что значат такие рисунки. За два года, проведенные на психфаке, она достаточно много выучила, чтобы понимать это. Рисунки детей часто отражали то, что дети не выражали словами. Что-то, что с ними случилось. Она не спала полночи и смотрела разные рисунки детей, подвергшихся сексуальному насилию. Сара нарисовала того человека с ухмылкой и с зубами. Эльма знала, что существует много примеров, когда дети изображают своего обидчика с большим ртом и острыми зубами. На таких картинках он обычно улыбается, а у самого ребенка уголки губ опущены или рот открыт. Часто у нарисованной фигурки чего-то не хватает: это символизирует беспомощность ребенка. Например, на рисунке Сары девочка была без рук. Эльма удивлялась, что никто не обратил внимания на то, что же она рисует. Для нее это был явный крик о помощи. Девочка явно пыталась что-то сказать, но ее послания никто не заметил. Потом, когда Эльма вспомнила, что их учителем в те времена был Ингибьёртн, она удивлялась уже не так сильно. Она не могла представить себе, чтобы он придавал какое-нибудь особое значение детским рисункам. Для него школа была просто местом, где детей просвещают.

И все-таки она была не готова прямо сейчас объяснять это Хёрду. Она до сих пор понятия не имела, как это связано с расследуемым делом, но собиралась это выяснить. У нее возникло подозрение, что, возможно, Элисабет вернулась из-за этого человека, мучившего ее, когда она была ребенком. И тогда у него была веская причина заставить ее замолчать.

Эльма выключила двигатель и быстрым шагом направилась в полицейское управление. Войдя, она удивилась, заметив, что Сайвара все еще нет на месте.

– Бегга, ты Сайвара видела? – спросила она в кафетерии.

Бегга помотала головой:

– Нет, он с утра не приходил.

– Ну, его до сих пор нет?…Что? – добавила Эльма, заметив, что Бегга вытаращила на нее глаза.

– Ничего, – ответила Бегга. – Я ничего не сказала. – Она усмехнулась. Так что на ее щеках стали хорошо заметны глубокие ямочки.

– Я тебе не рассказывала, что я немножко ясновидящая? – сказала Бегга, когда Эльма оставила попытки расспрашивать ее дальше.

– Нет, не знала. – Эльма улыбнулась Бегге, выходя из кафетерия.

– Я знаю, о чем ты думаешь, Эльма, – крикнула Бегга ей вслед и расхохоталась.

Эльма закатила глаза. Она не понимала, что Бегга имеет в виду. Она уже начала привыкать к Бегге и не пыталась понять все, что та говорит.

Она стала думать, не поговорить ли ей с Хёрдом. Его куртка висела в коридоре, а значит, он, скорее всего, был в своем кабинете, в наушниках. Она пила кофе, согревая руки о горячую чашку. Поговорить она могла лишь с немногими. Людей, знавших Элисабет, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Она полистала записную книжку, которую всегда носила при себе. После встречи с Соульвейг она отметила там имя Рунара. Конечно, она может пойти и поговорить с ним – но что она скажет? Больше всего ей хотелось поговорить с Аусой, но она не хотела идти против воли Хёрда. К тому же она была с ним согласна. Потерять ребенка – само по себе ужасно, а при таких обстоятельствах – тем более. Ей не хотелось заставлять пожилую женщину ни с того ни с сего вспоминать это. Правда, она сомневалась, что Аусе придется именно вспоминать: такие происшествия с годами не забываются. Они становятся частью жизни. Они не делаются ни менее тяжелыми, ни более сносными – с ними просто учишься жить.

Она еще раз пробежала глазами список учащихся класса «1 IG» и остановилась на имени Магнеи. Сама она с ней никогда не встречалась и знала о ней в основном только то, что ей рассказывали Хёрд и Сайвар. А еще – что Магнея беременна, как ей сообщила сестра. Сейчас Магнея, по всей видимости, на работе, но не помешает проверить, найдется ли у нее пара минут для встречи. Эльма набрала наудачу номер Магнеи. После первого же гудка ответил веселый голос. Эльма вздохнула с облегчением, когда услышала, что сегодня Магнея не на работе, а сидит дома, потому что болеет. Однако она была совсем не против поговорить с Эльмой, только попросила дать ей полчаса, чтобы сходить в душ перед тем, как принимать ее. Эльма поблагодарила и повесила трубку. Подумала, не помешает ли ей самой принять душ, – но решила вместо этого лучше зайти в магазин и купить какой-нибудь еды.

Она отставила кофейную чашку и встала. Хёрд ведь будет не против, если она перекинется парой слов с Магнеей – или как? Она бросила робкий взгляд в сторону его кабинета, крадучись вышла на улицу и была рада, когда покинула зону видимости. По дороге она все ждала, что столкнется с Сайваром, но его нигде было не видать, так что она села одна в холодную машину и уехала.

Магнея была одета так опрятно, что Эльма непроизвольно начала разглаживать свой свитер, покрытый катышками и сбившийся спереди. Она безуспешно попыталась скрыть кофейное пятно, которого не заметила утром, а обнаружила только сейчас. Оно было на видном месте, под левой грудью, а значит, невозможно было одновременно и скрывать его, и в то же время выглядеть естественно.

– Могу я вам что-нибудь предложить: кофе или воду? – Магнея жестом пригласила Эльму сесть на белый диван в гостиной, потому что в кухне в этот момент прибиралась домработница.

– Нет, спасибо, мне ничего не надо, – ответила Эльма.

Судя по всему, приход Эльмы не особенно удивил Магнею. Она просто пригласила ее в дом с улыбкой, не расспрашивая о цели ее визита. Магнея была одета в облегающую кофту и отутюженные черные брюки, и Эльма заметила, что живот у нее еще плоский. Не скажешь, что она уже на третьем месяце.

– А я принесу себе стакан воды, если вы не возражаете, – сказала Магнея.

– Конечно.

Пока Магнеи не было, Эльма рассматривала гостиную. На одной стене висела картина внушительных размеров. Нечеткие существа, мох, застывшая лава. «Кьярваль», [15] – прочитала Эльма подпись внизу картины. Телевизора в гостиной не было, только два больших кожаных дивана и кресло с выгнутыми ручками. У журнального столика была стеклянная столешница на изогнутой литой ноге, и над этим столиком висела большая старомодная люстра. На полу был черный мореный паркет, контрастировавший с белыми стенами и мебелью.

15

Йоуханнес Свейнссон Кьярваль (1885–1972) – крупный исландский художник ХХ века. Для его пейзажей характерны лица сказочных существ, вписанные в ландшафт лавового поля или горной долины.

– Ну, – сказала Магнея, когда снова вернулась и села. – О чем вы хотели меня спросить?

– Мне бы хотелось расспросить вас о Элисабет.

– Элисабет? Меня о ней уже Сайвар с Хёрдом спрашивали. – Она широко улыбнулась.

– Это да, – ответила Эльма. – Но я была бы вам очень благодарна, если бы вы могли ответить мне на несколько вопросов. Иногда какие-то важные нюансы упускаешь.

– Конечно, – ответила Магнея. – Но как я уже говорила, я с ней не общалась с тех пор, как мы были детьми – а потом недавно она вдруг неожиданно нарисовалась.