Скрип на лестнице
Шрифт:
Она слышала его голос сквозь шум и гам в доме – а еще, когда было тихо.
Они обе были на детской площадке. На обеих одинаковая одежда, волосы обеих заплетены в две косички.
– Привет, Элисабет, – поздоровалась Магнея, увидев ее. Она посмотрела на Сару, и обе ухмыльнулись. Как будто знали что-то, чего Элисабет не знала.
Элисабет не ответила. Она смирилась с тем, что она одна. Когда она была одна – жизнь была проще. Но это убеждение противоречило тому, что, когда они пригласили ее с собой, ее сердце забилось сильнее. Они немного пошептались, а потом повернулись к ней и спросили: «Будешь с нами?» Элисабет с трудом удалось скрыть улыбку.
Позже
Придя на следующий день на работу, Эльма без труда отыскала Вильборг. Для этого ей требовалось всего лишь пролистать старые школьные журналы. В Грюндской школе в выпуске тысяча девятьсот восьмидесятого года была всего одна Вильборг, а по отчеству Саймюндсдоттир. Она забила ее имя в интернет-поисковик и нашла и страничку в Фейсбуке, и имя в телефонном справочнике. Увидев адрес, Эльма тихонько застонала. Это было рядом с тем местом, где раньше была их с Давидом квартира. Она задумалась, не лучше ли позвонить, но пришла к выводу, что дело здесь такого свойства, что необходима личная встреча. После небольшого раздумья она решила ехать в Рейкьявик и взяла ключи от машины.
– Куда ты собралась? – спросил Хёрд, столкнувшийся с ней в дверях.
– Мне к зубному заглянуть надо, – соврала она и мысленно обругала себя за то, что не придумала ничего лучше, но Хёрда, судя по всему, такой ответ устроил. Эльма поторопилась уйти, пока он не смекнул, что к чему. Обманщицей она была никудышной.
Через несколько минут она нажала педаль газа и стала смотреть, как в зеркале заднего вида удаляется Акранес. На улице начало светать, жухлая трава поблескивала в холодных лучах солнца. Она сделала радио погромче и стала подпевать песне, которую передавали. После вчерашнего вечера ей стало легче. Они с Сайваром просидели в «Старом кооперативе» до самого закрытия (что было на самом деле недолго: бар закрывался уже в десять) и все это время без умолку говорили. Очевидно, пиво помогло ей побороть немоту – и раз уж она начала говорить, то остановиться не могла. И все же она старалась не говорить слишком много о Давиде: для нее это все-таки было еще тяжело.
Также они разговаривали о своем расследовании, и она рассказала ему о рисунке Сары, о разговоре с Магнеей и о том, что рассказала Дагни о Вильборг. «Когда дети подвергаются насилию, преступник – обычно кто-то из ближайшего окружения. Кто-то, кому легко подступиться к ним, – сказала тогда Эльма. – Тебе не кажется невероятным совпадением, что случай сексуального насилия был на вечеринке в доме Аусы и Хендрика? В доме Сары? А вдруг там речь идет об одном и том же лице?» – Но Сайвара это не убедило. «Ты себе представляешь, сколько народу ходило к Бьяртни на вечеринки? – ответил он. – Десятки гостей! И если честно, я думаю, что здесь твоя сестра права. Я не хочу сказать, что изнасилования вовсе не было, но считаю, что, вероятнее всего, насильник – какой-нибудь ровесник, который на этой вечеринке напился так же, как она». – В этот момент зажглись лампы, и официант принялся собирать с их стола стаканы. Они вместе пошли домой и беседовали уже на более легкие темы – Эльма уже почти не помнила, о чем именно, но помнила, что уже давно так не смеялась.
Вильборг ждала ее и открыла дверь своей квартиры в подвальном этаже тотчас, как только Эльма нажала на кнопку звонка. Она подошла к двери в широкой блузке с нарядным узором. В квартире пахло благовониями, но они все же не могли перешибить запах конопли. Она пригласила Эльму сесть на диван цвета карри и предложила ей чай, от которого Эльма не отказалась. Вильборг принесла две чашки, а потом села на темно-зеленое кресло и стала ждать, когда Эльма заговорит.
Мебель в квартире была старая, и среди нее не было тех типичных дизайнерских вещей, которые бывают в большинстве исландских домов. Все было старое, хорошо послужившее, и, судя по всему, у Вильборг хватало смелости наполнять свое жилище всеми цветами радуги. Например, стены гостиной были выкрашены в
темно-зеленый, а коридор – в винно-красный.Эльма решила сразу перейти к делу.
– Что произошло в тот вечер, когда вы были на вечеринке у Бьяртни? – спросила она.
– Вы, конечно, уже слышали, что об этом говорят? – ответила Вильборг.
– На самом деле мало что слышала. Только, что вы обвинили кого-то на этой вечеринке, будто он домогался до вас, пока вы спали.
Вильборг отставила чашку и засмеялась безрадостным смехом:
– Домогался? Это еще мягко сказано! Я была не настолько пьяна, как говорят, выпила всего-то три пива, но мне с них как-то плохо стало. Мне было всего шестнадцать, и я только начинала пить. Я так окосела, что решила прилечь и заснула. А проснулась от боли. Он стащил с меня колготки и засунул мне… Я попыталась закричать. Но не смогла издать ни звука. Он одной рукой обнимал меня, а другой прижимал лицом к подушке.
– А вы видели, кто это был?
– Я его так и не разглядела: было темно. А закончив, он просто оставил меня одну в кровати. Я боялась поднять глаза. Просто лежала, плакала, а потом мне стало невмоготу там находиться, и я убежала домой.
– Вы могли бы описать его?
– Он был старше меня. По крайней мере, мне так показалось, ведь ничего не было видно. Он что-то прижал к моему лицу, по-моему, вязаную шапочку. Он был тяжелый, и я почувствовала, что у него была борода, не большая, а так, щетина. На той вечеринке ни один мальчик не был таким крупным, так что я считаю… считаю, что это был кто-то взрослый.
– Кто-то взрослый?
Вильборг кивнула:
– Я рассказала про это родителям. Ну, не сразу: сразу я не могла. Но они заметили, что я изменилась, и насели на меня, чтобы я им рассказала. В конце концов я и сказала им, что произошло и кто, по-моему, со мной так обошелся.
– И кто, по-вашему, с вами так обошелся?
– Хендрик, отец Бьяртни, – ответила Вильборг, перед этим ненадолго замявшись. – Правда, я не уверена, но, когда я потом его встретила, запах был тот же самый. Тот же одеколон.
– И что они сделали?
– У папы просто резьбу сорвало. Он поехал к Хендрику домой и потребовал, чтобы он сказал ему, кто это сделал. Не знаю, что у них там вышло, но, наверное, хорошо это не кончилось. Во всяком случае, вскоре мы уехали из Акранеса. Мама с папой сказали, что, мол, будет полезно сменить обстановку.
– Вы ходили показываться врачу после того, что произошло в ту ночь?
Вильборг помотала головой:
– В то время я об этом даже не задумалась. Просто сходила в ванную и смыла с себя всю мерзость. Правда, потом я стала думать, что лучше бы мне было обратиться сразу в больницу, чтобы этого гада повязали, но, когда я наконец все рассказала, было уже поздно. Теперь я, наверное, так и не узнаю, кто это был. – Она потянулась за чашкой. – А почему вы считаете, что это как-то связано с женщиной, которую обнаружили у маяка? Ее тоже изнасиловали?
– Нет, не изнасиловали. Во всяком случае, в тот раз.
– Так значит, когда-нибудь раньше?
Эльма поспешно помотала головой. Нельзя было выбалтывать слишком много.
– А с вашим отцом связаться возможно? – спросила она. – Я бы хотела выяснить, что произошло между ним и Хендриком.
Лицо Вильборг стало печальным:
– К сожалению, нет. Мама с папой оба умерли.
– Ой, простите, соболезную!
– Ничего страшного. Они уже стали старые и прожили долгую счастливую жизнь, – улыбнулась Вильборг.
По дороге домой Эльма была погружена в глубокие раздумья. Обвинения против Хендрика были выдвинуты очень серьезные, но основывались они лишь на одном запахе одеколона. Сколько мужчин пользуется таким же одеколоном? Она подумала о Саре и Элисабет. За всеми этими случаями стоял один и тот же человек? Конечно, она не могла знать, подвергалась ли Сара насилию. Сколько заключений можно сделать по рисунку шестилетнего ребенка? Элисабет – другое дело: фотография ясно показывала, чему она подвергалась. А в дом Элисабет были вхожи многие. Слишком многие… Когда она въехала в Квальфьёрдский тоннель, за окном стало темно, и тут она задумалась о том, каковы вообще люди, готовые лишить другого жизни, чтобы уберечь собственную репутацию.