Скрипач

Тесса согласно кивнула и отвернулась к стене. Ганс, не совсем понимая её сегодняшнее поведение, снова пожал плечами и вернулся к работе.

Приоткрыв окно и устроившись на подоконнике, Ганс стал прилаживать выпиленную дощечку к оконной раме, время от времени поглядывая на отвернувшуюся к стене девушку.

За последние дни она ещё больше похудела и осунулась, и Ганс это замечал. Он видел, как она медленно умирает, но ничего не мог с этим поделать.

Закончив починку рамы, юноша спрыгнул на пол и осмотрел результат своей работы. Убедившись, что все хорошо, Ганс подошел к кровати Тессы. Заглянув в лицо девушке, Ганс убедился, что она спит, после чего на цыпочках вышел из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь. Спустившись на первый этаж, юноша взял в руки скрипку и тихо, еле слышно, начал разучивать новые упражнения, чтобы размять отвыкшие от игры пальцы.

Погрузившись в музыку, он не сразу услышал голос со второго этажа.

– Ганс! – послышалось снова.

Оставив скрипку, юноша взбежал по ступеням и отворил дверь.

– Ганс, почему вы не играете в моей комнате? Пожалуйста… Я хочу послушать, – улыбнулась Тесса.

Кивнув, юноша спустился вниз и, захватив с собой скрипку и нотные тетради, вернулся в комнату девушки. Полистав пожелтевшую бумагу, Ганс выбрал старенькую польку, которую не играл уже несколько лет. Вскинув инструмент на плечо, юноша начал играть.

Играя польку, Ганс почему-то вспомнил свое детство – как гулял по саду, бегал к реке, приходил по вечерам в мамину комнату со скрипкой, чтобы сыграть женщине выученные за день упражнения и пьесы… Закончив произведение и опустив смычок, молодой человек ещё некоторое время стоял, погрузившись в задумчивость. В его сознании всплывали картинки деревни, мамина улыбка… Сотни знакомых звуков вновь переплетались в деревенскую симфонию: журчащая река, мерно плескавшая волны на берег, стрекот кузнечиков и монотонное жужжание пчел, удары топора и стук отлетающих от него поленьев, голоса, смех, звон колодезной цепи...

– Ганс… – позвала Тесса, когда пауза затянулась уже на несколько минут, – Что было в Париже? Что произошло после того, как вы уехали? Я очень мало знаю о вашей жизни, поэтому порой мне кажется, что я не в силах понять ваших поступков, ваших мыслей… Расскажите мне все, прошу.

Ганс поднял глаза и посмотрел на Тессу. Девушка, перебирая пальцами воротник платья, глядела на мужа, ожидая ответа.

Наконец, Ганс прошел к столу и, отложив скрипку, принялся что-то выводить на бумаге.

«Я могу рассказать вам все только в том случае, если у вас хватит сил прочесть…» – написал юноша и протянул ей листок.

Тесса, пробежав глазами строчки, на минутку задумалась, вспоминая, как ей уже доводилось однажды читать исповедь скрипача, а затем взяла в руки перо и, проведя небольшую линию после слов Ганса, дописала: «Я готова прочесть».

Увидев это, Ганс глубоко вздохнул и ответил: «Поймите, вы не знаете слишком многого. Мое прошлое ужасно настолько, чтобы вызвать у вас ещё большую ненависть и презрение ко мне…».

Тесса, не дав ему закончить, перевернула листок и, вновь отделив чертой написанное ранее, продолжила: «Ганс, я люблю вас больше жизни! Прошу, я хочу знать все. Вы особенный человек и… я не могу смотреть, как вы растрачиваете время на меня. Вы талантливый музыкант и должны быть на сцене, но вы проводите дни здесь, а я не понимаю вас, не знаю, чем благодарить за вашу доброту и заботу… Позвольте мне знать».

Ещё раз вздохнув, юноша вывел на бумаге единственное слово: «Хорошо».

Согнувшись над письменным столом, освещаемым одним только огарком медленно плавящейся свечи, Ганс выводил на бумаге стройные буквы, изредка задумываясь и останавливаясь. Тесса первое время следила за тем, как быстрыми и четкими движениями юноша выводит текст на бумаге, но затем, утомленная переживаниями, охватившими её душу, она заснула, подложив одну руку под голову. Ганс изредка отрывался от бумаги, чтобы размять затекшие пальцы и глянуть на девушку. Убедившись, что она спит, Ганс накрыл её теплым одеялом и, затушив свечу, подошел к окну. Присев на краешек подоконника и прислонившись лбом к холодному стеклу, юноша закрыл глаза и задумался.

Первая пора страсти и безграничного счастья была уже позади, и способность холодно мыслить вернулась. Выводя на бумаге историю своей жизни, Ганс отдался воспоминаниям и снова задумался о прошедшем. Он, казалось бы, должен был наслаждаться последними лучами догорающего счастья, но не мог. Ганс спрашивал себя, что ещё нужно его душе, но не находил ответа. Он думал, что в жизни с Тессой найдет долгожданное упокоение, но ожидания его оказались неоправданными. Душа рвалась куда-то прочь.

Мысли Ганса работали в бесконечном цикле. Молодому человеку казалось, будто бы ещё пара минут, и он найдет ответы, поймет, как жить дальше, почему он здесь, зачем он живет в этом мире, но нить мысли вдруг обрывалась, и приходилось вновь возвращаться к началу.

Какой бы красотой ни обладала душа, внутренняя духовная работа всегда должна находить выход в деятельных началах – это понял Ганс. Но в чем же он мог проявить себя? Он знал, что в сердце дремали нескончаемые, могущественные силы добра и любви, но не знал, как их применить. Юноша вспомнил жизнь в Париже, гастроли, концерты…

Тех людей, которых он встречал, всегда интересовала только внешность. Нет, не темные или светлые волосы, длинный или короткие нос – их интересовало лишь то, как человек держит себя в обществе, много ли он рассказывает свежих сплетен, в каких домах бывает, с кем находится в дружеских отношениях, соблюдает ли все, до мельчайшего, правила этикета. Он готов бы был отдать всю свою любовь и доброту, но… было некому её отдавать.

Тогда юноша снова подумал о Тессе. Жгучий трепет в сердце по отношению к этой девушке уже сменился на нежную привязанность. Ганс умом понимал, что поступает правильно, оставаясь рядом с ней, но душа требовала чего-то другого, а чего – он не знал.

Ему было страшно осознавать, что чувства его к Тессе превращаются в долг, банальную обязанность. Это камнем лежало на его сердце, мешая ощутить полноту счастья.

Отбросив тяжелые мысли, юноша вдруг будто бы очнулся ото сна и, отодвинувшись от окна, через которое в комнату лился бледный свет луны, потер кожу на лбу, ставшую ледяной.

Пройдя к столу, Ганс бесшумно отодвинул его немного к окну, зажег свечу и, сев так, чтобы свет не попадал на спящую девушку, принялся писать. Он не пропускал ни одного события из тех, которые мог припомнить. Стараясь писать предельно честно, юноша не пропускал и некоторых зверских сцен, присутствовавших в его жизни. Он не хотел напугать свою супругу, он просто хотел доверить ей то, что тревожило его душу долгие годы.

Проведя так остаток ночи, с рассветом юноша спустился на первый этаж на кухню, чтобы сготовить нехитрый завтрак. Когда все было сделано, Ганс прошел в гостиную и, отыскав среди бумаг свои старые записи нот, присел на диван и разложил листы перед собой на столе.

Просмотрев в очередной раз ровные нотные сточки, юноша представлял, как будет звучать мелодия. Он не раз слышал её в своем воображении, но никак не мог записать на бумаге. Ему казалось, что не хватает какой-то ничтожной мелочи, но из-за этой именно мелочи музыка получается мертвой.

Просидев некоторое время в попытках переделать написанное, юноша отложил ноты в сторону и откинулся на спинку дивана, потерев уставшие глаза. Вдруг он услышал мелодию. Ганс открыл глаза и обернулся, но тут же понял, что мелодия слышалась не извне, а из глубины его сознания. Тогда Ганс прикрыл глаза и, приложив ладошки к ушам, сосредоточился. Мелодия звучала так ясно, была так проста, но вместе с тем нежна и глубока…