Скромное обаяние художника Яичкина

– Они откачивают отсюда воздух, бабуля, я поняла, они откачивают весь воздух, я совершенно не могу дышать!

– Детка!
– гаркнула бабуля, пытаясь ухватить меня покрепче.

– Марья Степановна!
– подвывала из своего угла Катерина и хватала меня за голову.

Наши вопли метались в вязкой, гулкой темноте, мы барахтались, начисто позабыв, где верх, где низ, извивались и вопили.

– Я задыхаюсь!
– визжала я.

– Ты задыхаешься?
– пугалась до полусмерти Катерина, в жизни не слыхавшая о клаустрофобии, скрутившей меня по рукам и ногам, - а я, я задыхаюсь?

– Не знаю!

– билась я, силясь ухватиться за кого-нибудь, - наверное, задыхаешься!

– Девочки, прекратить истерику!
– рявкнула бабуля и влепила мне звенящую пощечину. Вторая, судя по звуку и подругиным восклицаниям, досталась Катерине.

– Заткнуться, - скомандовала бабуля, - дышать носом, глубоко, одной рукой держаться за меня, второй - за стену. Я сказала - за стену, а не за мой нос, Галка, приди в себя!

– Ба-бабуля, - проныла я, - я зады…

– Я сказала заткнуться, - отрезала бабуля, - слушать меня, сейчас я буде петь.

– Ехал по-езд но-о-омер во-о-осемь

Ленинград-Москва-а-а-а-а, - запела бабуля отвратительным дребезжащим голосом. Меня передернуло, - спокойно, девочки, скоро мы выберемся отсюда, - приговаривала бабуля, - скоро выберемся отсюда, темнота, это ерунда, дышим, держимся за стену, все будет хорошо, - и продолжила петь:

– Я ле-жал на ве-е-е-ерхней по-о-о-олке

И как будто спа-а-а-ал…

В те- е-е-емноте я замеча-а-а-аю

Чей- то чемода-а-а-а-ан, -скажем прямо, мою бабушку зовут не Монсеррат Кабалье. Словами не описать, как противно она поет. И репертуарчик у нее тот еще. Понятия не имею, где она откопала эту замечательную песенку, но нас с Катериной начало потихоньку отпускать. Одной рукой я держалась за бабулю, другой - за прохладную стенку, старательно дышала носом, а шарики в моей голове в это время медленно выезжали из-за роликов.

– Вот и хорошо, - ворковала бабуля, - человек чемодан в темноте заметил, и ничуть не испугался.

– От-кры-ваю, за-кры-ва-а-а-аю,

Что я ви- и-и-ижу там?
– продолжала петь бабуля, - что я вижу там?
– спросила она себя, немного подумав, и сама ответила, - да ни фига я там не вижу, но это не страшно. Темнота у нас что?
– ерунда, и ничего кроме. Сплошная видимость, вернее - невидимость. А так - все то же самое: пол, стены, потолок, все хорошо, мои дорогие, все хорошо.

– Бабуля, - прошептала я, - мы не выберемся? Нас замуровали?

– Вот еще, - фыркнула бабуля, - кому вы нужны - муровать вас. Муровальщиков на таких, как вы, не хватит. Мы обязательно выберемся, и камня на камне не оставим.

После этих слов мне полегчало настолько, что я смогла сесть, подползти к стене, за которую держалась и облокотиться на нее спиной.

– Ну, как?
– поинтересовалась бабуля.

– П-порядок, - выдохнула я.

– Катенька?

– Как огурчик, - сипло отрапортовала Катерина.

– Будем дурить?
– подозрительно протянула бабуля.

– Будем, - кивнула я, - но позже. Постой, - зашептала вдруг я, сраженная внезапным озарением, - кажется, припоминаю, когда именно я видела твоего Василия Геннадьевича в детстве.

– Ну и ладушки, рада, что у тебя такая хорошая память, - погладила меня по голове бабуля и зашарила по карманам, - хоть бы папиросы оставили, сволочи.

– Это, судя по всему, - зловеще протянула Катерина, - вторая часть их страшного плана по лишению пленников воли.

– Пусть утрутся, - выплюнула бабуля, - мы с ними еще не закончили, - не знаю, как пойдет дальше, но пока бабуля не демонстрировала сломленную волю и порушенное стремление к победе.

– Да стойте же, - выкрикнула я, волнуясь, - Василий Геннадьевич - это тот самоубийца, который пел под вашими с дедушкой окнами серенаду и пытался увезти тебя из-под венца?

– Ну, - выплюнула бабуля, - он почему-то слегка запамятовал, что я уже сидела под венцом, причем весьма неплохим.

– Как же, как же, - обрадовалась я, - помню отлично, дедуля еще спустил бедняжку с лестницы, а потом гнал его до Парка Победы…

– У твоего деда всегда был очень тонкий музыкальный слух, а та серенада не выдерживала никакой критики, - зашлась в смехе бабуля.

Приложение № 19. Как Зямочка пришел мою бабулю от дедушки забирать

Мизансцена. Распахнутая входная дверь. Чуть помоложе, чем сейчас, Зямочка в картинной позе стоит в дверях. Бабуля с интересом выглядывает из-за мрачного дедушки. Я, семи лет от роду, верчусь в коридоре у всех под ногами. Из глубины комнаты доносится песня «Спят усталые игрушки».

Зямочка (напевает): «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как месяц мая…»

Дедушка (кривится, как от сильной зубной боли, зажимает уши): Вася, это невыносимо!

Зямочка: Леша, я забираю ее, можно даже без вещей, мы купим ей все новое.

Дедушка (косится на бабулю): Муся, что это за явление?

Бабуля: Алеша, гони его в шею, не видишь что ли, что парень с глузда съехал?

Зямочка (прижимает руки к груди): Мария, не бойся его, если будет надо, я его убью.

Дедушка (не обращая на Зямочку внимания): Муся, ты уверена? Может быть, ты хочешь прогуляться с галантным кавалером?

Бабуля (раздраженно): Не пори чепухи, Алеша, пусть убирается.

Дедушка (разводит руками): Вася, извини.

Я (теребя рукав дедушкиной генеральской шинели): Дедуля, когда ты мне купишь военное пальто?

Дедушка (рассеянно): Скоро, детка, скоро.

Бабуля: Цыц!

Зямочка (патетически простирает руки к бабуле): Мария, пойдем, я знаю, ты тоже мечтаешь обо мне!

Бабуля (сквозь зубы): Сказала, проваливай.

Дедушка (достает из ящика стола револьвер, неторопливо откидывает барабан, проверяет, есть ли там пули): Вася, извини, но тебе придется пойти домой.

Зямочка(истерично): Никуда я не пойду, ты не понимаешь!