Скверное время
Шрифт:
Тото Висбаль был не против.
— Нужно ли все это? — вмешалась слепая. — Все равно в этом году конец света.
Мать Мины положила руку на коленку старухи, чтобы та замолчала. Но слепая отбросила руку.
— Бог карает за суеверия, — сказал священник.
— Так сказано в Писании, — стояла на своем слепая, — кровь потечет по улицам, и не найдется силы людской, способной ее остановить.
Падре посмотрел на нее с состраданием: она была очень старая, бледная как мел, и ее мертвые глаза, казалось, проникают в тайную суть вещей.
— Ну что же, будем купаться в крови, —
Тут падре Анхель повернулся к ней; он увидел черные как смола волосы и такое же бледное, как у слепой, лицо; была она окружена облаком из цветных лент и бумажек. И была похожа на живую аллегорию на какой-нибудь школьной вечеринке.
— Сегодня воскресенье, а ты работаешь, — сказал он с упреком.
— Я ей об этом уже говорила, — снова вмешалась слепая. — И просыплется горящий пепел на ее голову.
Так как священник по-прежнему стоял, Тото Висбаль пододвинул табуретку и снова пригласил его сесть. Это был тщедушный мужчина, нервный и робкий.
— Нет, спасибо, иначе комендантский час застанет меня на улице, — объяснил падре свой отказ, а потом, обратив внимание на то, что с улицы не доносится ни единого звука, прокомментировал: — Наверное, уже за восемь.
Тут только падре понял: камеры последние два года пустовали, а сейчас за решеткой — Пепе Амадор, и городок снова в руках трех убийц. И люди с шести сидят по домам.
— Безумие, — произнес падре Анхель, словно говорил сам с собой. — Все, что сейчас происходит, — просто безумие!
— Рано или поздно все это должно было произойти, — сказал Тото Висбаль. — Страна расползается, как старое одеяло.
Он проводил падре до двери:
— Вы уже видели листовки?
Падре Анхель от удивления остолбенел:
— Снова?
— В августе, — снова заговорила слепая, — грядут три дня тьмы.
Мина протянула ей начатый цветок.
— Помолчи, — сказала она, — и закончи это.
Слепая ощупала цветок.
— Значит, они снова появились, — сказал падре.
— Примерно неделю тому назад, — сказал Тото Висбаль. — Здесь пока одна; неизвестно даже, как она попала к нам в город. Ну да вы сами знаете, как это бывает.
Священник утвердительно кивнул.
— В них говорится, что все осталось как прежде, — продолжал Тото Висбаль. — К власти пришло новое правительство; оно пообещало мир и безопасность для всех, и сначала все этому поверили. Но все прежние чиновники остались на своих местах.
— И это сущая правда, — вмешалась в разговор мать Мины. — У нас снова комендантский час, а эти три преступника снова хозяйничают на улицах.
— Однако есть еще и такая новость, — сказал Тото Висбаль. — Говорят, что сейчас в стране снова организуются партизанские отряды.
— Сказано в Писании… — опять вмешалась слепая.
— Это абсурд, — сказал задумчиво священник. — Нельзя не признать, что положение изменилось. Или, по крайней мере, — поправился он, — менялось до сегодняшнего вечера.
Несколько часов спустя, мучимый бессонницей в духоте москитника, он задался вопросом: не остановилось ли время за те девятнадцать лет, что отдал он церковной службе в этом городе? У самой его двери послышался топот ботинок и клацанье оружия, —
в былые времена за этим следовали винтовочные залпы. Позже, терзаемый бессонницей и жарой, он вдруг понял: уже давно поют петухи.IX
Матео Асис попытался определить время по петушиным крикам. Наконец словно какая-то волна подхватила его и вынесла в действительность.
— Сколько времени?
В полумраке Нора Хакоб протянула руку и взяла с ночного столика часы со светящимся циферблатом. Вопрос, на который ей предстояло ответить, разбудил ее окончательно.
— Половина пятого, — ответила она.
— Ё-мое!
Матео Асис выпрыгнул из кровати. Но головная боль и резкий металлический привкус во рту заставили его убавить прыть. Ногами нащупал в темноте ботинки.
— Чуть было не проспал, — сказал он.
— Это было бы неплохо, — подколола она и, включив лампу, увидела его спину и бледные ягодицы, — тогда бы ты остался здесь на весь день до завтра.
Она была совсем нагая, лишь край простыни едва прикрывал ее лобок. При свете ее голос звучал мягко и застенчиво.
Матео Асис обулся. Был он высокий и плотный. Уже два года принимая время от времени его у себя, Нора Хакоб испытывала похожее на безысходность чувство: она была обречена хранить в тайне встречи с мужчиной, созданным, по ее мнению, только для того, чтобы женщина восхищалась им на всех перекрестках.
— Если ты не будешь за собой следить, скоро растолстеешь, — заметила она.
— Это все от хорошей жизни, — прибавил он, пытаясь скрыть недовольство. И, улыбаясь, добавил: — А может быть, я в положении?
— Если бы на то была воля Божья, — сказала она, — чтобы мужчины рожали, то вы не были бы такими эгоистами.
Матео Асис поднял с полу презерватив и трусы и направился в ванную; презерватив он выбросил в унитаз. Он умылся, стараясь глубоко не дышать: любой запах сейчас, на рассвете, был запахом Норы. Когда он вернулся в комнату, она уже сидела на кровати.
— В один прекрасный день, — сказала Нора Хакоб, — мне осточертеют эти игры в прятки и я расскажу всем обо всем.
Он посмотрел на нее только тогда, когда полностью оделся. Вспомнив, что груди у нее обвисшие, она, не переставая говорить, закрылась простыней до самого подбородка.
— Ну когда же, — продолжала она, — когда мы будем завтракать в кровати и любить друг друга до самого вечера?! Сейчас я готова на самое себя вывесить анонимку.
Он от души рассмеялся.
— А как там старый Бенхаминсито, одной ногой уже в могиле? — спросил он.
— Представь себе, — ответила она, — ждет, когда умрет Нестор Хакоб.
С порога он, прощаясь, помахал Норе рукой.
— Постарайся приехать в сочельник, — попросила она.
Он пообещал. Пройдя на цыпочках через двор, открыл ворота и вышел на улицу. Несколько мелких холодных капель упало на лицо и руки. Когда он подходил к площади, кто-то крикнул:
— Стой!
Карманный фонарик ослепил глаза; Матео Асис отвернулся.
— Ни хера себе! — воскликнул невидимый за лучом фонаря алькальд. — Вы только посмотрите, кого мы встретили! Уходишь или возвращаешься?