Сквозь себя

Я чувствую, как тело горит от воспоминаний жарких танцев в прибрежных барах, громкого смеха счастливых студентов всего мира, оказавшихся в этом сказочном созвездии песчаных берегов. Мурашки пробегаются по коже, словно от ласкающих соленых рук прохладного океана, то нежного любовника, то безудержного монстра.

Солоноватый запах тины всплывает в сознании, я его чувствую внутри себя, в себе. Ощущение, что при воспоминаниях моя кожа начинает источать эти запахи, запахи прошлого.

Будильник, извещающий о необходимости идти на работу, со скрежетом вырывает меня из сладостного забытья и переносит лифтом времени в двадцатиметровый куб реальности.

– Пора на работу, - констатирую я сама себе.

На работе тело механически выполняет заученные движения, мозг полностью дестабилизирован, сознание отстранено. Чувствую, как всё тело пытается насытиться кислородом, словно ищет трубку от баллона с воздухом.

«Надо вновь выйти!» - твердо решаю я.

Рабочей день закончен, душ принят, мысли сосредоточены на цели.

Пришлось отказаться от похода в ресторан с Алексом. Не хочу сегодня его видеть, слушать бестолковую болтовню о Пространстве, не хочу открывать рот и шевелить языком, а он в силу своей любознательности начнет задавать слишком много вопросов, на которые я тоже не хочу отвечать. Ничего сегодня не хочу. Надо бы позаниматься делами, но руки повисли вдоль тела и тоже ничего не хотят. Даже извилины в голове взяли себе отпуск и остались на морском берегу нежиться на теплом песке.

Я сегодня даже пропустила пятничный тимбилдинг с рабочей командой. Раз в две недели мы должны встречаться в каком-нибудь развивающем порту Пространства для развития нашего командного духа. Как говорит руководство: «Должны пропитываться общей идеей! Чувствовать единство». Хотя, как можно чувствовать единство, сидя в своих серых комнатках и играя в какие-то стратегические игры? Многие спрашивают: «Зачем только они это придумали, если основная стратегия Режима- отдельные единицы?» А я вот знаю ответ, давно его вычислила. Рабочие команды- это трудовые шеренги муравьев. В таком случае каждая единица- это часть одного разума, шестерёнка в общем механизме. И именно в таком ракурсе можно быстрее обнаружить поломку, заподозрить неладное. Увидеть, кто же у нас вышел из строя, кто не дает механизму функционировать в полную силу.

В том мире я любила собираться с моими друзьями, коллегами, сокурсниками. Мне нравится даже само слово «собираться». Его смысл - сводить воедино, накапливать, сосредоточивать в одном месте. То есть быть вместе. В такие моменты, когда мы все были вместе, нашу маленькую или не очень компанию, наш круг (фигура равных точек) окутывала общая идея, общее настроение, общее веселье. Чувства каждого помещались в центр круга и умножались на чувства других, также помещенных на пьедестал. И тогда ощущения, которые мы испытывали от нашего единства, множились стократно. Чувства размножались, нарастали, окутывали. Смехом можно было заразить всех, от одного к другому, третьему и смеется уже вся компания. Мы заряжались друг другом, делились эмоциями, или же наоборот, разделяли поражения и обиды. Так мы когда-то боролись с одиночеством.

Если сказать откровенно, до переселения я вообще считала, что одиночество - это болезнь слабых. Тех, кому некомфортно с самим собой, неполноценных, так сказать «половинок».

Сейчас…

Сейчас я даже не половинка. Не знаю, возможно ли наскрести в уголках оставшейся души хотя бы одну сотую от меня? С виду - полноценная, образованная, не скучная, начитанная. И для чего? Да, с собой не поделишься знаниями, не обсудишь книгу, фильм, музыку, или банальную политику. Не почувствуешь отдачу, не сможешь взять никаких новых знаний или эмоций. Даже поспорить не с кем. Никакого обмена энергиями. Общение в Пространстве в расчет не беру. В нем нет искренности, слишком много правил, ограничений, приличий. Да и каждый слушает только себя, восхваляется, любуется собой. Это прорехи Режима. Заразное себялюбие. Ощущение, что ты при дворе какой-то королевы, где все вроде бы улыбаются, при этом думая, как бы от тебя избавиться. Ходишь и оглядываешься. А еще Пространство все равно остается ледяным миром. Там, конечно, можно найти собеседника (желательно не программу), пообщаться и подискутировать с ним, но это не даст ничего. Ровным счетом ноль. Пустой холодный свет экрана, пустые глаза напротив, всего лишь звук, вылетающий из наушников. Ты ничего не чувствуешь, или нет, ты чувствуешь ничто, словно камень. Хотя, наверное, даже камни умеют что-то ощущать. Как по ним стучит дождь, обволакивая нежными водяными струями, как цветок накрывает их тенью в жаркий летний день, как на них садится майский жук и щекочет холодный камень своими мохнатыми лапками.

А я за 1658 дней превратилась даже не в камень…

Я стерлась в пустоту.

А пустота ничего не впитывает, ничего не отдает, ничего не чувствует. Все стало бессмысленно, безвкусно, бестактно, как-то даже безнравственно, что ли.

Часть 13.

Вечер 1658 дня с переселения в хранилища.

Сегодня я выйду еще раз. Надо приготовиться, собрать всю свою волю в кулак, посадить все чувства на поводок и не давать им пускаться вскачь. Главное не паниковать, не закрывать глаза и дышать свободно. Просто поверну ручку, открою дверь, выйду на улицу, сделаю пару шагов и вернусь обратно. Всего пару шажочков. Маленьких шажочков по земле. Жаль, у меня нет фонарика. Или хотя бы сотового телефона. В них были встроены фонарики, я помню. Очень удобно. Сейчас нет ни спичек, ни свечек, ни фонариков, ни телефонов, никаких источников неконтролируемого света. Зачем мне спички, свечки или фонарик, когда в своих двадцати квадратах я знаю все наизусть. Разбуди меня ночью, и я нарисую подробный план своего хранилища, да еще и с описанием, на какой полке сейчас пыль лежит. А огонь и все его помощники, так это вообще уничтожающее зло, которое состоит в списке категорически запрещенных субстанций. Ну а телефон? Зачем нам теперь телефоны? Звонить некому, сотовые вышки давно отрубили, еще при переселении. Въезжать в зону со своей техникой, было категорически запрещено. Всё должно было быть стерильно. Ну, так это объяснялось. Если нужно пообщаться, увидеться, услышать, написать – заходи в Пространство. Контроль и еще раз контроль. «Это для нашей же безопасности.» Как же мы были глупы, когда во все это поверили, а теперь слишком поздно, теперь мы действительно в этом убеждены. Ладно, нельзя так думать, а то вдруг они просматривают и мои мысли. Кошмар, не буду, не буду думать об этом.

Лежу, обливаюсь холодным потом самобичевания и страха. Готовлюсь. Жду подходящего момента. Если конечно такой настанет.

– Я не боюсь, я не боюсь, я не боюсь, - повторяю снова и снова.

Вдох… выдох…

Вдох… задержка…выдох

Вдох… Один, два, три…выдох

– Страх уходит, уходит.

Встаю, делаю шаг, второй шаг. Медленно переставляю ноги буквально по сантиметру. Такими темпами я и до двери сегодня не доберусь. Я же не трусиха. И я не нарушитель. Мне нужно всего лишь выйти подышать. Я не собираюсь гулять, или ходить по улице. Я же никого не побеспокою. Просто поймаю ветер на своей коже, вдохну баллончик кислорода и вернусь в свое хранилище. Это же не нарушение. Даже если что-то со мной и случится, и я заболею, мне даже заражать некого. Никакой угрозы.

– Хватит убеждать и оправдывать себя! – злюсь на саму себя.

– Больше не буду!

Я готова, кофта накинута на плечи, тапочки на ногах. Мягкие комфортные тапочки (или макосины) - современная обувь, что еще нужно, когда ты сидишь в изоляции. Хорошо хоть они есть, а то оставили бы одни носки. Ну да ладно, сейчас же конец весны, тепло наступает на пятки, так что скоро можно и босиком выходить.

Решаюсь, смотрю на дверную ручку, гипнотизирую ее. Дотрагиваюсь, поворачиваю, не заперто. Выхожу из убежища медленно, аккуратно, в этот раз не спеша. Ступенька, еще ступенька, стараюсь ступать как можно тише. Жаль, что лестницы сделаны в виде темного сплошного туннеля, покрытого металлическими пластинами. Летом наверняка в нем настоящая жаровня. Может, если бы его не было, и лестница была открыта, мне хватило бы просто выйти в дверь и подышать на верхней ступени, не спускаясь со второго этажа. Но реальность всегда отличается от наших воображаемых картин. Я спускаюсь по металлическим островкам, двигаюсь на ощупь. Ступенек не должно быть так много. А я уже насчитала пятнадцать. Еще немного и вот эта вторая стальная дверь. Шарю рукой перед собой, как будто обыскиваю преступную дверь, подвергшуюся задержанию. Нахожу выступ, исследую его очертания, надавливаю вниз, и защелка вжимается в дверь, открывая мне проход. Не заперто, как и прошлый раз. Делаю шаг, переступая порожек, еще шаг и я стою, подсвеченная только бледной луной между темных полос растянутых стен. Фонарей на улице нет, они и не нужны, свет в комнатах выключается в одиннадцать, и наступает полнейшая темнота, время сладких не потревоженных снов. Насколько я знаю, можно как-то пользоваться Пространством после отключения, но это нежелательно и по запросу. Всему свое время. Уже больше одиннадцати и я вижу только покрытые ночью силуэты корпусов. Вокруг меня приятная расслабляющая тишина. Дышу. Сначала осторожно, боясь нарушить окружающую безмятежность. Потом все глубже и глубже, вбирая как можно больше воздуха. Словно я грабитель банка, который закидывает в сумку деньги, а я запихиваю в себя кислород. Надышавшись, с легким головокружением оглядываюсь по сторонам. Ощущаю себя Алисой из произведения Льюиса Кэрролла. Только в этот раз оно называется «Алиса в стране ужасов». Каменный лабиринт, а над ним тускнеет неживая луна. Пытаюсь разглядеть ее. Она так далеко, невероятно далеко отсюда. Но я ее все равно вижу, ее чувствую. Не смотря на ее бледность и отстраненность, я наслаждаюсь этой красотой, ее будоражащим размером, ее многоликостью, и ее безнадежной печалью. А ж сердце замирает. Ветер немного треплет неубранные волосы, играет с ними. Я их еще ни разу не стригла после переселения, и они растекаются кокетливыми струями по плечам и спине. Смотрю на отделившийся лоскуток волос, поддерживаемый легким потоком воздуха, и представляю, что это веточка молодой березы качается на ветру. Ни одного дерева на улице нет. Откуда же у нас кислород, если мы все тут закупорены, как крысы в банке.

Стою, прислушиваясь к давно забытым ощущениям. Я не чувствую страха, я забыла о нем, наслаждаясь этими противозаконными переживаниями. Закрываю глаза и делаю большой вдох. Я питаюсь воздухом, питаюсь пространством, стараясь заполнить всю пустоту до отказа, всю полость внутри меня. Я бы простояла так до самого рассвета, если бы не услышала шорох где-то неподалеку.

Часть 14.

Сердце в пятках, голова кружится, я не знаю, куда мне деться, куда спрятаться. Я забыла, откуда я вышла, и где моя дверь. Ноги не слушаются, глаза как два маяка светятся в темноте от неописуемого страха.

«Меня сейчас поймают! Все раскрылось! Видимо за мной следили. Они всё знают. Что же делать? Что делать?»

Шорох приближается, а я просто пригвождена к земле. Я столб, который воткнули в проделанное отверстие и залит бетоном, и с каждой секундой бетон застывает, не давая моим ногам пошевелиться.

Шорох совсем близко. Зажмуриваю глаза, да так сильно, что искры и цветные огоньки пляшут под веками.

«Не побегу! Я не умею бегать. И самое страшное- я не знаю, куда мне бежать. Буду стоять. Наверное, это охрана, сейчас услышу щелчок, как открывается затвор, и пуля рассекает воздух в стремлении впиться в мою плоть. Да, меня наверняка просто пристрелят. Я нарушитель. Или они вначале поговорят со мной? Спросят, что я тут делаю. И что я им на это отвечу? Вышла подышать воздухом, спасаясь от панических атак? Или еще вариант, я просто хотела посмотреть на луну, мне ее из окна не видно. Смешно. Бред полный. Какое там наказание за несанкционированный выход из дома? Не помню, совершенно не помню. Ну же вспоминай, какое? Какое? Смерть? Нет, вряд ли! Штраф? Или изгнание? Не помню, не помню. Давно я не перечитывала свод правил.»

Напряжение стучит в висках. Глаза болят, как и мышцы лица, пытаясь спрятать бордовый стыд. Мне кажется, уже прошел целый час, а я все еще жива и стою в ожидании своей участи. Пытаюсь приоткрыть один глаз и вижу перед собой удивленное лицо молодого улыбающегося парня.

– А…, - чуть не завопила я, но голос куда-то пропал, и в темноту вылетел хриплый вдох.

– Тише, ты чего? – шёпотом говорит он.

– Я?
–  мои глаза, как две мякоти виноградин, все сильнее вылезают из своей кожуры.